— Я тебя не ненавижу.
— Нет?
Элоиза покачала головой и чуть улыбнулась. Как отпущение грехов.
Между ними надолго воцарилась тишина. Они уже сказали друг другу всё, что могли.
— Лучше иди, — сказала Элоиза.
Мартин продолжал стоять, долго. Он пытался отсрочить неизбежное.
— Мартин… — она кивнула в сторону выхода, — тебе нужно идти.
Когда он ушёл, Элоиза осталась в Мраморной церкви. Она села на скамью в первом ряду и откинула голову. Взгляд блуждал по изображениям апостолов на перекрытиях потолка, пока она вдыхала запах старой древесины, хрупких гобеленов и духовности. Запах детства.
Она закрыла глаза, позволив покою опуститься на неё и поглотить происшествия последней недели.
Минувшую ночь она провела у Герды.
Герда заверила её, что разорвала отношения с Каримом, коллегой из казарм. Она узнала, что Карим был замешан в убийстве её бывшего пациента. Шурин Карима проходил по делу обвиняемым, так же как и ещё один родственник. И Герда не знала, какова была его роль. Передал ли Карим содержание разговоров с пациентом своей семье и дальше они действовали сами, без его согласия? Или он участвовал в планировании убийства?
Герда не могла знать наверняка, но в деле фигурировала полиция, и она больше не хотела иметь ничего общего ни с расследованием, ни с ним. Что произойдёт между ней и Кристианом — и расскажет ли она ему об этом романе — она тоже не знала.
В ответ Элоиза рассказала ей о беременности, выкидыше и разрыве с Мартином.
Герда слушала, кивала и посылала Мартина подальше. Затем поднялась с решительным видом и достала из ящика письменного стола какие-то бумаги.
— Вот! — сказала она и протянула их Элоизе. — Мы с Кристианом вообще-то хотели спросить тебя вместе, но я не могу представить себе более подходящего момента, чем сейчас. Так что…
— Что это?
— Это документы об опеке. Кристиан договорился с нашим адвокатом несколько месяцев назад, чтобы тот запустил процедуру, но поскольку Кристиана с тех пор и дома практически не было, то спрашиваю тебя я.
Элоиза нахмурилась и стала листать бумаги. Затем посмотрела на Герду округлившимися глазами.
— Как ты знаешь, родители Кристиана умерли. У меня жива только мама — и ни у одного из нас нет братьев или сестёр. И если нас — боже упаси! — собьёт автобус или ещё что-нибудь в этом роде, я хочу, чтобы ты взяла на себя родительские обязательства по отношению к Лулу. Чтобы она жила у тебя.
— Но… — Элоиза растерянно покачала головой. — Разве ты не слышала, что я только что рассказала? Я не смогу позаботиться о ребёнке, Герда, я… я сломленный человек!
— Нет, слава богу, это не так. И в этом вся суть. Ты считаешь, я бы оставила тебе свою дочь, если бы это было действительно так? Жизнь тебя потрепала, это правда. Но это — в противоположность тому, что ты думаешь прямо сейчас, — не определяет тебя как личность. Ты пару лет лежала на дне омута, но вновь движешься наверх, Элоиза, я это вижу. К тому же ты одна из самых замечательных людей, которых я знаю; я не могу себе представить, кто сможет позаботиться о Лулу лучше, если случится беда.
Элоиза молчала.
— Ладно, давай я спрошу по-другому, — сказала Герда. — Если бы мы с Кристианом погибли, не попросив тебя подписать этот документ, что бы ты сделала, когда служба защиты детей пришла бы за Лулу?
— Я бы за неё кому угодно горло перегрызла.
Герда улыбнулась, словно говоря: I rest my case[65].
— Я понимаю, сейчас тебе кажется, что если сидеть в норке, жить будет проще. Что всё будет проще, если ни о ком не заботиться и не волноваться. Но, милая моя… — Герда протянула ей ручку, — ты уже это делаешь.
Элоиза открыла глаза и улыбнулась апостолам на потолке. В тот самый момент она решила провести черту на песке. Отныне она будет помнить хорошее и оставлять плохое позади. Герда была права: случившееся не определяло её как человека. Жизнь по-прежнему была открыта перед ней.
Она вздрогнула от звука СМС. Вытащила мобильный из внутреннего кармана кожаной куртки и прочла сообщение. Оно было от Бётгера.
Куда ты пропала? Всё веселье пропустишь. Миккельсен уже так надрался, что начал лапать официанток, его жена в ярости. Приезжай СРОЧНО, Кальдан!
Элоиза улыбнулась и положила телефон обратно в карман. Затем поднялась и направилась к комнате церковного сторожа в глубине зала.
Постучав, она просунула голову внутрь:
— Здравствуйте, Бобо, отвлекаю?
Сидящий в кресле старик взглянул на неё и улыбнулся:
— Элоиза? Нет, ты меня никогда не отвлекаешь. Могу чем-то помочь?
— Я смогу вас уговорить отпереть дверь на лестницу?
Бобо, кряхтя, поднялся со стула и нашёл связку ключей в кармане куртки.
— Хочешь на колокольню? — спросил он.
Элоиза улыбнулась:
— Да.
52
— Ума не приложу, как я могла это упустить.
Лиза Августин снимала фотографии с доски в полицейском участке. Дело Лукаса Бьерре было официально закрыто, и сейчас все материалы расследования собирались и упаковывались, листик за листиком.
Шефер ответил взглядом, который говорил: Come on![66]
— Что? — спросила она, вздёрнув подбородок.
— Ты отлично знаешь, что произошло, — сказал он. — Ты не задала правильных вопросов, потому что тебя заворожила эта психологиня. И ты ошиблась. Нам это дорого обошлось. Точка!
— Но она сказала, что видела, как отец отвёл мальчика в школу! — запротестовала Августин.
— Да, и тебе следовало спросить, что именно она имела в виду. Ты знаешь, что показания свидетелей бывают ненадёжными. Тебе следовало проверять и перепроверять! А вместо этого ты написала в отчёте, что у нас есть свидетель, который видел мальчика на школьном дворе. Не отца, а мальчика! Ты осознаешь, сколько ресурсов мы могли бы сэкономить, если бы алиби Йенса Бьерре было бы подвергнуто сомнению с самого начала?
Августин не ответила.
Она опустила глаза и принялась собирать документы с письменного стола. Открыла картонную коробку, стоявшую на полу, и стала складывать в неё бумаги.
— Три страйка, и ты вылетишь, Августин, — предупредил Шефер. — Это был первый. — Он раздражённо почесал щетину и почувствовал себя уже несколько спокойнее. — Но я тоже совершил ошибку.
Августин взглянула на него, не поднимая головы.
— Мне нужно было попросить свидетелей подтвердить все показания. Я вёл расследование. В конце концов, это была моя ответственность. Так что счёт один-один, и в следующий раз мы будем внимательнее. Договорились?
— Договорились, — кивнула Августин.
Шефер повернулся к доске и решительно сорвал с неё карту Зеландии. Он смял её и бросил в корзину для бумаг. Затем подошёл к развешанным по стене материалам расследования: там были фотографии из «Инстаграма» Лукаса Бьерре, результаты тестов ДНК от Руда Йохансена, показания учителей и воспитателей, фотографии куртки подо льдом в Кастеллет.
Он снял всё со стены и аккуратно положил в коробку.
— А что со ними? — Августин указала на фотоальбомы, стоявшие на полке за стулом Шефера. — Куда их девать?
— Мы вернём их семье. Матери. Отнеси их вниз в почтовый отдел для отправки.
Августин кивнула.
— Лукаса оставили у тёти?
— На месяц, потом он снова вернётся домой.
Августин выглядела скептически.
Он пожал плечами:
— Да, хреновый вариант, конечно, но так заведено. Не наша задача чинить поломанные семьи, мы не социологи. Мы сделали то, что в наших силах, а теперь мальчик возвращается в систему.
— В систему, которая однажды его уже предала, — сухо заметила Августин и взяла фотоальбомы с полки. — Что-нибудь ещё нужно отправлять, чтобы мне не ходить несколько раз?
Шефер покачал головой, и она унесла альбомы.
Он провёл ладонью по шее и оглянулся в поисках ещё чего-нибудь, что следовало сдать в архив. Подошел к стеллажу и начал собирать документы, которые они получили от Микаэля Восса. Распечатки кадров с камер наблюдения станции Остерпорт, на которых был запечатлен Финн Вайнрих, лежали сверху в стопке.
Вайнриха допрашивали и Августин, и Шефер, и, несмотря на его болезненную страсть к детям, причиной которой было отставание в развитии и инфантильность, ничто не подтверждало его связи с Лукасом Бьерре. Мужчину вычеркнули из дела и отправили домой. Шефер видел, как мать увозила своего взрослого сына, как будто тот был дворняжкой на поводке. Ещё один ребёнок, отправленный к никуда не годному родителю.
Он собрал документы и отнёс к картонной коробке. Быстро просмотрел их, как будто это была стопка новеньких купюр, и убрал.
Затем закрыл коробку, надел куртку и покинул кабинет.
Шефер достал из внутреннего кармана пачку «King’s» и вытащил сигарету. Он засунул её в рот, не зажигая, и сердечно кивнул коллегам, проходя мимо них расслабленной походкой по коридору к выходу на улицу Отте Мёнстеда.
Он уже дошёл до лестницы и взялся за дверную ручку, когда что-то заставило его остановиться. Шею покалывало.
Шефер тихо стоял и пытался расшифровать это ощущение.
Что было не так?
Развернувшись, он быстро пошёл обратно в кабинет.
Подошёл прямо к картонной коробке на письменном столе и открыл её. Он смотрел внутрь, и в голове у него мельтешили вопросы.
Что вызвало это ощущение в шее?
Он поднял толстую стопку из коробки и выложил на стол. Это была история поисковых запросов мальчика. Сайты, которые он посещал. Приложения с играми, фильмы «Нетфликс», запросы в Google… Августин прошерстила всю стопку в тот же вечер, когда они её получили, и отчиталась, что ничего интересного там не было.
Пальцы Шефера работали быстро, а взгляд скользил по страницам:
Warcraft… War lords…
Он остановился.
Вытащил лист из стопки и поднял его перед собой дрожащими руками. Это был поисковый запрос, который Лукас Бьерре сделал шесть дней назад. Одно слово в поисковой строке Google: