– Эй, друг, постой, а? Постой. Слышь?
Голос был громкий, отчетливый, притворяться, что не расслышал, было бы смешно.
– Постой, кому говорю!
Отзываться очень не хотелось, но выбора не было.
В тот день, когда Карандаш с Боцманом говорили о нем, Король пришел в кафе “На рогах” не один. Вслед за ним появились Лера, Вика и всеобщий друг, завсегдатай барахолки, говорливый старикан по прозвищу Юрчик. Войдя, все стряхивали снег с пальто, курток и шапок, Юрчик суетился и путался между девушками, пытаясь услужить и той и другой, не зная, какую предпочесть, за какой первой ухаживать. Лера была красивее, но слишком уж, на его вкус, длинная и худая; Вика, хоть и поскромнее, тоже была недурна и ростом не выше его, а главное, пополнее, не такая тоща. И, принимая его услуги, не забывала благодарить. Впрочем, ни на какую особенную благодарность Юрчик не рассчитывал, ему было достаточно находиться рядом с девушками, незаметно и якобы случайно их касаясь, вдыхая сладкие женские запахи. И без того разговорчивый, от этого он прямо-таки пьянел и говорил уже вовсе без умолку. Вся компания направилась сперва в угол, где сидели у окна Карандаш с Боцманом, но за их столиком оставалось только два свободных места, поэтому, не дойдя, Король со свитой устроились за вовремя освободившимся столом в центре зала. В кафе, как обычно зимой, было людно, дымно и тесно – в нем отогревались телом и душой те, кто совсем замерз стоять за прилавками или бродить между ними. Но не могло такого быть, чтобы для Короля не нашлось здесь места. Покидавшие стол сами его пригласили, показав знаками другим желающим, что освобождают место не для них.
Из своего угла Карандаш с Боцманом наблюдали, как Король и прочие рассаживаются. Карандаш не сомневался, что Лера его увидела, ждал, что она улыбнется или хотя бы кивнет ему, но она даже не смотрела в его сторону, как будто между ними никогда ничего и не было. С той их ночи после вечеринки у Короля прошел почти месяц, успел прилететь из Нью-Йорка и улететь обратно Колин, так и не добившись от Леры окончательного согласия на переезд к нему, Карандаш всё это время ее не видел, и та случайная история между ними успела сделаться для него неслучайной, набраться в памяти значения и веса, упорно требующих продолжения. Он глядел, как Лера, согреваясь, обеими руками держит чашку с чаем, прижимается к ней щекой, розовеет и оттаивает в душном уюте кафе, и сквозь ее обращенное к Королю лицо видел совсем другое – с плотно закрытыми глазами, тянущимися к нему губами кричащего рта, словно она тонула и пыталась из последних сил удержаться над накатывающими одна за другой волнами. Такой он запомнил ее в ту ночь, такой хотел видеть снова. И разговор с Боцманом сам собою заглох, потому что так же неотрывно, как Карандаш на Леру, Боцман смотрел на Вику. В конце концов оба поднялись и, прихватив с собой стулья, подсели к Королю и компании.
За их столом витийствовал Юрчик, бывший при Короле кем-то вроде шута. Полжизни он проработал официантом в ресторане “Арагви” и теперь при каждом удобном случае пускался в воспоминания о знаменитых людях, которых там повидал.
– Да ты знаешь, что вот так, как тебя, я самого Лаврентия Палыча видел?! Самому Лаврентию Палычу в его отдельном кабинете стол накрывал! – Юрчик обращался ко всем, но больше всего к Вике, уловив в ее широком лице и распахнутых глазах наибольшую готовность к восхищению. – Ты хоть знаешь, что у него собственный кабинет у нас в “Арагви” был? А, ничего ты не знаешь! Что вы вообще можете знать?!
– Кое-что знаем… – произнес Боцман, глядя Юрчику в плечо. – Например, то, что Берия был двойным агентом, завербованным английской и мусаватистской разведками.
Юрчик задохнулся от возмущения, сквозь седую щетину на тощем лице проступил малиновый румянец.
– Сам ты двойной агент! Лаврентий Палыч был кристальный человек! Кристальнейший! А какие чаевые оставлял! Щедрее его никого не было! Его оклеветали! Оболгали! Всех оболгали! Э, да что вам объяснять!
Юрчик поник, съежился, шмыгнул носом, и сетка мелких морщин у него под глазами вдруг заблестела от слез. Он отвернулся, чтобы скрыть их, достал из кармана грязную мятую тряпку и стал вытирать ею лицо. Потом громко в нее высморкался, шумно, со всхлипом, втянул воздух и высморкался опять, продолжая бормотать между сморканьями:
– Всё, всех оболгали!
Сердобольная Вика протянула ему свой чистый носовой платок, Юрчик сперва, дернувшись всем телом, оттолкнул ее руку, но потом передумал и взял, слегка успокоившись. Тут принесли заказанную водку, он налил себе рюмку, быстро, ни на кого не глядя, выпил и принялся обеими руками тереть взмокшее, раскрасневшееся лицо, точно надеялся стереть с него морщины, дряблую кожу, всю уродливую и жалкую маску старости, под которой, если ему это удастся, откроется его прежнее лицо, свежее и молодое. Он легко расстраивался, но так же быстро утешался и уже через несколько минут, порозовевший, весь сияющий, воодушевился вновь:
– Какие были люди! Кого я только не обслуживал! Космонавтов, спортсменов, актеров, академиков! Гагарину наливал, Титову наливал, братьям Старостиным наливал! Генералы приходили – им коньяка, отборного, армянского, футболистам или актерам – нашу, беленькую, а если актрисы или, там, балерины из Большого – им шампанского. Высоцкого на своем горбу из-за стола до такси тащить пришлось! Да разве одного его?!
Загибая пальцы на левой руке (правая цепко держала рюмку), Юрчик принялся перечислять заходивших в “Арагви” великих людей, гордость страны и эпохи, которых повидал и такими, и сякими, и трезвыми, в ореоле славы, удачи, величия, и в стельку, не вяжущими лыка, так что он ощущал себя даже не на равных с ними, а ответственным за них, а вместе с ними и за всю страну. Эту ответственность за страну он полностью осознал, правда, только теперь и после третьей или четвертой рюмки преисполнялся ею так, что расправлял плечи, вытягивал шею, задирал небритый подбородок, кажется, даже вырастал в размерах, обретя былую осанку, до того величественную, точно был не официантом, а по крайней мере метрдотелем. Точно не он обслуживал завсегдатаев “Арагви”, а они его (возможно, в его подправленном прошедшем временем воображении так оно и было; во всяком случае, знаменитости с готовностью принимали его в свой круг, возвышая над миром простых смертных). Собрав пальцы левой руки в кулак, Юрчик потряс им над головой:
– Какие были люди! Герои! Каждый – памятник! Где теперь такие?! Скурвились все! Ушла порода! Космонавтов никто знать не знает, про ученых я уж и не говорю, все давно на Западе. Артисты – в рекламе, футболисты меньше, чем за миллион, на поле не выйдут, а лучше б и вообще не выходили: смотреть стыдно! Измельчали все, одна халтура кругом, лишь бы – лишь бы быстрей-быстрей урвать кусок – и к себе в норку…
– Вот и я говорю… – подтвердил, качнув тяжелой головой, Боцман, но Юрчик не простил ему “двойного агента”:
– Что ты там говоришь?! Откуда тебе знать?! Я вот тут на днях чай купил – “тот самый чай” на пачке написано, индийский со слоником, так его пить невозможно, трава с опилками! Всё “то же самое” – и всё обман! А вам откуда знать, какой настоящий чай был?! Вы его вообще никогда не пробовали! Выросли на одних подделках и ничего, кроме подделок, отродясь не видели!
– Всё так, Юрчик, – согласился Король. – Всякое настоящее – ненастоящее. Настоящее – одно только прошлое. Только ты, когда говоришь, плюйся, пожалуйста, поменьше. Или рот, что ли, как-нибудь прикрывай. – Король слегка отодвинулся и небрежно вытер обращенную к Юрчику щеку
– А я, между прочим, тебе не Юрчик! Меня, между прочим, Лаврентий Палыч Юрием называл! А для вас я вообще Юрий Петрович! – Старик, похоже, разошелся не на шутку. – Кто вы вообще такие? Что от вас останется? Никто и ничто! Пыль на ветру – вот кто вы! Пыль! – Оглядел свысока всех за столом, задержался взглядом на Вике и решил смягчить приговор. – Я не о вас конкретно, а обо всех вообще нынешних. И не ваша в том вина, время такое – пыльное.
– Может, лучше быть пылью на ветру, – необязательным тоном, чтобы не раздражать дальше старика, произнес Король, – чем лагерной пылью? Ты так не считаешь?
– Эх, Лаврентия Палыча на тебя нет! – с сожалением сказал Юрчик. – Он бы вывел тебя на чистую воду! Он бы в два счета разобрался, что ты за король за такой. Мы здесь со всеми королями в семнадцатом году покончили! А то король нашелся…
– Вот-вот! – Лера подалась вперед, положив локти на стол, и насмешливо прищурилась. – Лаврентий Палыч бы тебя расколол – на какую ты разведку работаешь!
– О чем ты, Лера? Какая разведка? – Король расплылся в самой широкой, самой искренней шпионской улыбке. – Я ж как все… я же простой, советский…
– А мы и без Лаврентия Палыча разберемся. – Боцман поднял клонившуюся книзу тяжелую голову, и сидевший рядом с ним Карандаш заметил, что он уже основательно пьян и, в отличие от Леры, серьезен. – Я и без Лаврентия Палыча тебя раскусил. Я давно понял, кто ты. Ты спекулянт памятью! Торговец ностальгией! Ты делаешь деньги из времени – а это ведь почти то же самое, что на чуме или холере зарабатывать. Даже от СПИДа, говорят, можно вылечиться, а от времени… – Боцман безнадежно покачал головой и поднятым кверху указательным пальцем, —.. нет, никак не вылечишься! И еще я про тебя понял… – Боцман угрожающе замолчал, давая возможность Королю ответить, но тот только насмешливо глядел на него, очевидно почуяв, что у Боцмана против него накопилось и надо дать ему выговориться. – Я понял, что ты дезертир! Со всех фронтов и из всех армий! С виду-то ты и за тех, и за других, и за них, и за нас, а на самом деле не за них и не за нас, всегда готов и тех и других предать! Надо выбрать свою сторону, надо наконец определиться, а ты уходишь от выбора, ты всегда ускользаешь…
– А я вот что-то перестаю тебя понимать, – сказал Король. – За кого я за них?
Боцман поглядел на Короля оторопело и мутно, отказываясь верить в его непонимание:
– За них, которые против нас.