казу последних покорно уступать свои наследственные уделы соперникам. Привести в исполнение помянутый ханский ярлык предоставлялось самому Василию. Но он заранее принял возможные меры для обеспечения успеха: Московский князь уже приготовил в Нижнем Новгороде сильную боярскую партию в свою пользу как деньгами, так и обещаниями великих милостей. Будучи по матери внуком Димитрия Константиновича, Василий в глазах Нижегородцев мог иметь значение родственного, близкого им князя. Да и самое обособление этой области от великого княжения Владимирского еще не успело пустить глубоких корней в народе и в местном служилом сословии; еще свежа была память об Александре Невском, родоначальнике князей Московских и Нижегородских. При таком условии значительная часть дружинно-боярского сословия естественно предпочитала служить более богатому и сильному Московскому князю; а население надеялось под его защитой получить более спокойствия со стороны соседних Татар, Мордвы и со стороны собственных князей: ибо Нижегородский стол служил тогда предметом распри между Борисом Константиновичем и его двумя племянниками.
Из Коломны Василий поехал прямо в Москву, а в Нижний отправил ханского посла с некоторыми своими боярами. Услыхав о том, Борис Константинович собрал своих бояр и дружину и со слезами напоминал об их недавней ему присяге. Старший боярин Василий Румянец успокоил князя и уверял, что все они готовы положить за него головы. А между тем этот Румянец уже изменил ему, передался на сторону Василия и только старался как бы искуснее обмануть Бориса. Когда ханский посол с московскими боярами подъехал к Нижнему, Борис не хотел их впускать в город; но Румянец выставил их послами, пришедшими подкрепить мир и любовь, убедил князя положиться на верность своей дружины и принять посольство. Едва Татары и Москвитяне вступили в город, как начали звонить в колокола. Граждане стеклись па вече, и тут послы объявили им, что город переходит во власть великого князя Московского. Напрасно Борис звал к себе своих бояр и дружину и умолял не выдавать его врагам. «Господине княже, не надейся на нас; мы уже не твои!» — сказал ему Румянец. Борис и его немногие доброхоты из бояр были взяты под стражу и разосланы по московским городам. Василий приехал в Нижний и посадил здесь своих наместников. Таким образом присоединение целого большого удела на первое время не стоило Москве ни капли крови; столь искусно подготовлена была здесь почва. Вместе с Нижним перешел к Москве и прежний удел Бориса — Городец на Волге. Во владении Нижегородской княжей ветви еще оставался Суздаль, куда и был отпущен Борис. Спустя два года он скончался, и погребен, как выражается летопись, «в своей вотчине» в Суздале. Но племянники его, сыновья Димитрия Константиновича Василий Кирдяпа и Семен, с оружием в руках упорно отстаивали свои наследственные права на Нижний Новгород. Естественно, они не могли удовлетвориться одним Суздальским уделом, который должны были делить еще с своими двоюродными братьями, сыновьями Бориса Константиновича.
Василий и Семен по смерти дяди ушли в Орду, чтобы хлопотать о ярлыках и о помощи у Тохтамыша. Но он сам вскоре потерял свое царство: в Золотой Орде возобновились перемены и смуты. Тогда Суздальские князья стали искать помощи против Москвы у соседних татарских владетелей в Камской Болгарии. Однажды Семен Дмитриевич напал на Нижний вместе с каким-то царевичем Ейтяком, у которого была тысяча Татар. Сидевшие тут Московские воеводы, по-видимому, имели мало войск; три дня отбивались они от осаждавших. Эти последние потом заключили мир и утвердили его присягою; но, воспользовавшись этим договором, вероломно ворвались в город и предали его разграблению. Семен Дмитриевич, точно так же своею ложною клятвою вместе с братом помогший прежде Тохтамышу захватить Москву, оправдывался тем, что не он нарушил присягу, а Татары. Однако более двух недель он не мог держаться в Нижнем, и бежал отсюда, как скоро услыхал о походе большой Московской рати, которую великий князь послал под начальством брата своего Юрия Дмитриевича и старейших бояр. Эта рать последовала за союзниками Семена в их землю, и разграбление Нижнего отомстила погромом их собственных городов, каковы: Великие Болгары, Жукотин, Казань, Керменчук и другие. Три месяца воевала она Камскую Болгарию и воротилась с большою добычею (1399 г.) Года два спустя, Московские воеводы захватили жену и детей Семена Дмитриевича, укрывавшихся в Мордовской земле. Чтобы выручить свою семью, Семен перестал бегать по татарским местам, помирился с великим князем и после того удалился в Вятку, где вскоре и умер. «Сей князь, — замечает летопись, — много претерпел напастей и истомы в Орде и на Руси, добиваясь своей вотчины; восемь лет сряду он служил четырем ханам, поднимая рать на великого князя Московского; но ничего не успел и всуе трудился». Брат его Кирдяпа помирился с великим князем и временно получил от него Городец, где и умер.
Со смертью этих князей однако не окончилась борьба за Нижний Новгород: ее продолжали их двоюродные братья, сыновья Бориса Константиновича, и продолжали с помощью тех же союзников, т. е. татарских владетелей Камской Болгарии. По временам им удавалось наносить немалый вред Московскому княжению. Так однажды они вместе с князьями Болгарскими и Жукотинским разбили великокняжеского брата Петра Дмитриевича близ известного приволжского села Лыскова (1411 г.). Около того же времени наиболее беспокойный из этих братьев, Даниил Борисович, послал изгоном на Владимир Залесский боярина своего Семена Карамышева и какого-то татарского царевича Талыча; у них было полтораста Татар и столько же Руси. Владимир тогда был плохо укреплен, а великокняжий наместник Юрий Щока находился в отсутствии. И вот в полдень, когда граждане по обычаю предавались сну, Татары, подкравшись лесом, внезапно появились из-за Клязьмы. Сначала они захватили городское стадо, пасущееся в поле; потом разграбили посад, а затем ворвались внутрь города и бросились на соборный Успенский храм Богородицы, чтобы захватить его драгоценности. Успенский ключарь, поп Патрикий, родом Грек, запер двери; взял золотые и серебряные сосуды и прочую дорогую утварь, сколько успел собрать, и скрыл все это в верхних потайных каморах за церковными полатями; затем сошел вниз, отнял лестницы и начал со слезами молиться перед образом Богородицы. Враги выломали двери, ободрали ризы с икон и ограбили все, что было можно; а попа Патри-кия начали мучить, допрашивая, где спрятаны остальные сокровища. Тот молчал. Его ставили на раскаленную сковороду, забивали щепы за ногти, сдирали кожу. Наконец прорезали ему ноги, продели в них веревку и привязали к хвосту коня; но мужественный Патрикий претерпел все муки и скончался, не открыв потайного хода. Ограбивши все церкви и весь город, враги предали его пламени и ушли с большим полоном и добычею. Бывшие у них пленниками потом рассказывали, будто татарские и русские грабители захватили во Владимире столько добычи, что многие одежды и вещи не могли увезти с собою, они складывали в копны и сжигали, а золота и серебра взяли так много, что деньги делили между собою мерками.
Итак, бескровное в начале приобретение Нижнего Новгорода потом обошлось Москве недешево. Вражда и беспокойство от Суздальских князей продолжались почти до конца Васильева княжения. Эти князья удержали за собой пока Суздаль и, кажется, Городец. Василий, по-видимому, оставлял до времени местных князей также в Муроме и Тарусе. Только Нижний Новгород он считал столь важным пунктом, что не допускал для него вассальных отношений, а держал там непосредственно своих наместников. С этими приобретениями пределы Московского княжения раздвинулись на северо-восток по Волге до впадения в нее с одной стороны Суры, с другой Ветлуги, а на юго-запад по Оке до ее притока Угры{42}.
Смуты и междоусобия, происходившие тогда в Золотой Орде, немало помогли успехам Москвы и Литвы на поприще собирания Руси.
Тохтамыш был последним ханом, успевшим восстановить единство и могущество Кипчакского царства и сделать его страшным для своих соседей. После Батыя и Узбека он является третьим знаменитейшим властителем Золотой Орды. Но его собственное высокое мнение о своем могуществе, без сомнения, внушило ему несчастную для него мысль вступить и борьбу с тем самым Тамерланом, которому он был обязан своим воцарением на Сарайском престоле. Главною причиною его вражды, вероятно, была династическая ревность. Как прямой потомок Чингиз-хана, Тохтамыш с неудовольствием смотрел на главенство Тамерлана (собственно Тимур-Ленга), который происходил от местных князей Джагатайской Орды и не имел законного права на верховную власть. Тимур сам сознавал за собою недостаток этого права и потому держал при себе кого-либо из потомков Чингизовых, которому предоставлял достоинство верховного хана, конечно, номинальное. Тохтамыш видел в Тимуре второго Мамая и надеялся, вероятно, точно так же низвергнуть его владычество над Чингизидами. Поводом к столкновению послужило, по-видимому, отнятие у Кипчакского царства некоторых Закаспийских областей и, между прочим, важного города Ургенча, на Аму-Дарье. Тохтамыш открыл неприязненные действия нападением на пограничные с его царством Джагатайские улусы. Тимур, выступив из своей столицы Самарканда, перезимовал в окрестностях Ташкента, куда собралась его огромная рать, и в 1392 году двинулся прямо на север к реке Тобол. Отсюда он свернул на запад, переправился через Яиктам, где Тохтамыш его не ожидал, и затем где-то в Приволжских степях дал великую битву Золотоордынскому хану, который также успел собрать большие силы: в числе его войска находились отряды Камских Болгар, Черкес, Алан, Башкир и даже Русских. Сражение было упорное. Но военное искусство, введенное у Татар Чингизом и значительно усовершенствованное Тимуром, а также неизменное счастье последнего одержали вверх. Разбитый Тохтамыш спасся на правую сторону Волги, а его рассеянные орды, преследуемые неприятелем, устлали степь своими трупами на расстоянии целых 200 верст. Но Тамерлан ограничился только разграблением Золотой Орды и ушел назад, обремененный громадною добычею, состоявшею из пленников, скота и всякого имущества. После его удаления Тохтамыш продолжал властвовать в Кипчакском царстве и скоро оправился от своего поражения.