риверженность к нему православного населения, и тем более, что по своему действительно буйному, необузданному нраву он иногда казнил жестокою смертью тех знатных сторонников Сигизмунда, которые попадали в его руки. Например, одного из князей Ольшанских он велел в Витебске зашить в мешок и утопить в Двине; мало того, не пощадил самого митрополита Герасима, которого по смерти Фотия посадил на Всероссийскую митрополию. Неизвестно в точности, за какую вину (полагают, за тайные сношения с Сигизмундом), Свидригайло велел схватить Герасима и потом сжечь его живого; что и было исполнено в том же Витебске. Казнь не только ужасная, но и до того времени совсем неслыханная для подобных высоких сановников.
При таких обстоятельствах перевес в борьбе естественно склонился на сторону Сигизмунда. Решительная битва произошла в Жмуди на берегах реки Святой, где-то около Вилькомира. У Свидригайла были полки Смоленские, Витебские, Полоцкие и вспомогательный отряд Ливонских рыцарей. Начальство над своим войском он поручил племяннику Сигизмунду Корибутовичу, который отличался в Гусситских войнах и даже был избран Гусситами в чешские короли. Войско Сигизмунда Кейстутьевича хотя было меньше числом, но лучше устроено; главную его силу составляли Поляки; а начальство над ними он вручил своему сыну Михаилу. Битва была упорная и очень кровопролитная. Сторона Сигизмунда победила; разбитые полки Свидригайла рассеялись, оставив своего храброго, сильно израненного вождя в руках неприятеля. Множество Русских князей и бояр, а также большая часть Ливонских рыцарей полегли в этом бою (1435). Сам Свидригайло спасся бегством и удалился в Киевскую землю. Области Витебская, Полоцкая и Смоленская вслед затем приняли Сигизмундовых наместников. Около того же времени Свидригайло лишился самого храброго и даровитого из своих сторонников мелких удельных князей Юго-Западной Руси, именно Федора Даниловича Острожского. Говорят, оскорбленный самим великим князем и угрожаемый взятием под стражу, он добровольно поддался польскому королю со всеми замками и областями Подолья, которые находились под его начальством; причем получил от него в ленное владение некоторые из этих замков и земель. Впрочем, очень возможно, что на отпадение Острожского повлияли новые постановления: во-первых, приказ, отданный Ягайлом во время борьбы Свидригайла с Сигизмундом и состоявший в том, чтобы никто не смел разрушать или опустошать русских церквей, а также приневоливать Русина к принятию католической веры; во-вторых, объявленное при венчании Владислава III решение короля и вельможного совета, по которому Русское дворянство сравнено в своих правах с Польским. Эти обманчивые постановления, рассчитанные на то, чтобы не только удержать в повиновении королю Галицкую Русь, но и привлечь на свою сторону русское дворянство Подолии и Волыни, очевидно, произвели свое действие и приобрели Полякам многих сторонников в сих землях, недоумевавших, куда примкнуть посреди трудных и запутанных обстоятельств того времени.
В руках Свидригайла еще оставались часть Подолии, значительная часть Волыни с городами Луцком и Кременцом и древний Киев, где начальствовал храбрый его воевода Юрша, который отразил нападение Сигизмунда. Однако, будучи не в силах более продолжать борьбу за великокняжеский престол, Свидригайло в 1437 г. отправился в Краков и предложил со всеми своими землями быть ленником Польской короны, умоляя своего племянника о заступничестве против Сигизмунда и действуя подкупом среди королевских советников. Но соперник его также не жалел денег на подкупы и требовал для себя земли Киевскую, Волынскую и Литовскую часть Подолии. Когда его сторона в польской раде превозмогла, Свидригайло, имевший теперь резиденцию в Луцке, опасаясь попасть в руки своего злейшего врага, удалился из Руси и пребывал некоторое время то в Валахии, то в Угрии. Преувеличенные мнения о его сиротстве и бедности в ту пору даже породили ложный слух, подхваченный некоторыми историками, будто Свидригайло некоторое время находился в службе одного богатого Волоха и пас его овец.
Не только Киев, но и земля Волынская (Володимирия) отдана Сигизмунду, однако с условием, чтобы после его смерти эта земля перешла во владение Польской короны (1439). Междоусобная война таким образом окончилась полною победою Сигизмунда. Но недолго пришлось ему пользоваться ее плодами. Уже в следующем году он сам сделался жертвою тайного заговора.
Вассальные, униженные отношения, в которых новый государь стал к польскому правительству, возбуждали одинаковое неудовольствие как между русскими, так и чисто литовскими князьями и боярами, поборниками своей политической самобытности; в особенности потомки Ольгерда враждовали против Кейстутова сына, несправедливо, по их мнению, захватившего престол. Это недовольствие еще более увеличивала жестокость, с которою великий князь преследовал всех противников, т. е. бывших сторонников Свидригайла. Заключению в тюрьму, лишению имущества и даже казням подвергались члены самых знатных родов. Мало того, Сигизмунд делал попытки стеснять феодальные права князей и бояр в их собственных владениях и оказывал покровительство земледельческому классу; не доверяя вельможам, он стал приближать к себе людей незнатного происхождения, раздавая им земские уряды и поместья, отнятые у опальных князей и бояр. А когда Сигизмунд разослал приказ собраться на великий сейм, то был пущен слух, будто этот сейм есть только западня, приготовляемая для окончательного истребления князей и бояр. Будучи не в силах открыто свергнуть тирана, окруженного польскою стражею, недовольные составили тайный заговор. Во главе его стали один из русских удельных князей Иван Чарторыйский, Довгерд воевода Виленский и Лелюш воевода Трокский. К участию в заговоре они привлекли одного из собственных слуг тирана, его подконюшого киевлянина Скобейку. Для исполнения своего замысла заговорщики воспользовались сенною повинностью, т. е. доставкою из волостей запасов сена в княжеские конюшни.
Сигизмунд имел свое местопребывание в большом Трок-ском замке. В марте 1440 года в ночь на Вербное воскресенье на двор замка въехало триста саней с сеном; но в них было спрятано по два или более вооруженных человека, да при каждом возе находился особый погонщик, всего, следовательно, около тысячи или более. Когда началась заутреня, сын Сигизмунда Михаил из замка отправился с княжими дворянами в город, в кафедральную церковь. Тогда скрытая в возах дружина вышла наружу, заперла ворота замка, и, предводимая Чарторыйским, вошла в великокняжий терем. Престарелый Сигизмунд, не выходя из своей ложницы, слушал богослужение, совершавшееся в смежной дворцовой каплице. При нем был постоянно любимый ручной медведь, игравший роль верного сторожа; когда он выходил надвор и потом возвращался к ложнице, то обыкновенно лапою царапал дверь. Заметив, что медведь в ту пору ходил по двору, князь Чарторыйский и Скобейко, подражая его царапанию, ввели в заблуждение Сигизмунда, и он отпер дверь. Тотчас заговорщики ворвались в покой и осыпали великого князя бранью за его поступки с боярами; затем Скобейко схватил железные вилы, которыми поправляют дрова в камине, и с такою силою ударил старика в голову, что кровь и мозги забрызгали стену, на которой долго потом сохранялись их следы. Любимец и приближенный великого князя, какой-то Славко, пытавшийся закрыть своего господина от убийц, был выброшен в окно и при падении разбился до смерти. Самое тело великого князя в санях вывезли на озеро и там оставили его на льду. (После оно было с честью погребено в Виленском соборе рядом с Витовтом.)
Когда весть о страшном событии распространилась по городу и произвела смятение между жителями, Михаил Сигизмундович с своей дружиной бежал в Малый Трокский замок, расположенный на острове посреди озера, и там заперся. Лелюш занял большой замок именем великого князя Свидригайла и вывесил на главных воротах его белое знамя; то же сделал Довгерд в Вильне; но один из двух виленских замков, именно Верхний, был также захвачен сторонниками Михаила. Меж тем нарочные гонцы уже поскакали в Молдавию и разыскали там Свидригелла. Он поспешно отправился на Волынь и прибыл в Луцк, где радостно был встречен жителями. Множество заключенных Сигизмундом в разных крепостях Литвы и Руси, теперь выпущенных на свободу, увеличивали общую радость по поводу избавления от тирана. Только литовские простолюдины не разделяли этой радости и сожалели о смерти своего покровителя. В следующем XVI веке один из польских историков говорит, будто он сам слышал жалобную песнь литвинов, в которой они оплакивали смерть своего Жигмонта, убитого Русинами.
Вместо того, чтобы спешить в Вильну и Троки и упрочить за собою вновь выпавший ему великокняжеский престол, Свидригелло, удрученный преклонным возрастом, медлил в своем любимом Луцке; а тем временем обстоятельства снова переменились не в его пользу.
В местечке Ольшанах (ныне Ошмян. уезда) у князя Юрия Семеновича собрались знатнейшие литовские сановники, каковы Гаштольд, наместник Смоленский, Кезгайло, наместник Жмудский, Николай Немирович, староста Виленский, Николай Радивиль, маршал Литовский, и некоторые другие. Посоветовавшись между собою, они решили отстранить обоих соперников, Свидригайла и Михаила, и призвать на Литовский престол младшего Ягайлова сына Казимира, еще очень юного; литовским вельможам представлялась надежда воспитать его в обычаях страны и пока самим управлять ею. А главное, этот выбор упрочивал тесный союз с Польшей и в то же время давал Литве, особого от Польши, самостоятельного государя. Польские вельможи с своей стороны полагали, что ближайшее наследственное право на Литовский престол принадлежало их королю Владиславу III; но случилось так, что этот последний незадолго перед тем соединил на своей голове с Польской короной и корону Угорскую. Дела Угорского королевства и начавшиеся войны с Турками отвлекли его в другую сторону, и он легко согласился передать Литовско-Русское княжество своему брату. Однако, по настоянию польских панов, Казимир был отправлен в Литву не как самостоятельный государь, а как наместник польского короля, пользующийся титулом просто князя, т. е. не великого. Литовским вельможам это условие крайне не понравилось, и, если верить летописному рассказу, они прибегли к следующей хитрости. Юный Казимир в сопровождении некоторых польских сенаторов и многочисленной блестящей свиты прибыл в Вильну. Литовские вельможи устроили роскошное пиршество и так усердно напоили своих гостей, польских сенаторов, что те все следующее утро проспали глубоким сном. А в э