той медленности и нерешительности как Новгородцев, так и Москвитян, король успел взять Ореховец; причем попали в плен тысяцкий Аврам, Кузьма Твердиславич и восемь иных новгородских бояр; завоеванный город был занят шведским гарнизоном. Брат великого князя Иван Иванович, известный своим невоинственным характером, после того ушел с московским войском обратно в Низовую землю.
Таким образом в самый разгар войны с сильным неприятелем Новгородцы были предоставлены одним собственным средствам. Они старались заручиться по крайней мере помощью Псковичей, с каковою целью около того времени заключили с ними договор в селе Болотове. По этому договору Псков признавался младшим братом Великого Новогорода. Новгородцы отказались от права назначать посадников в Пскове; владычним наместником на церковном суде в Пскове должен быть природный Пскович; а в Новгород Псковичи не могли быть призываемы к суду как светскому через подвойских, изветников и биричей, так и церковному через Софьян или владычных людей. После того в новгородском ополчении мы действительно встречаем псковскую дружину. Это ополчение из Ладоги двинулось наконец далее и подступило к Ореховцу. Меж тем болезни, недостаток продовольствия, ропот собственных подданных на поборы и военные тягости, соперничество военачальников шведских с наемными немецкими, а также неудачи, постигшие флот, — все это охладило апостольское рвение Магнуса, и он с главным войском ушел за море. Тем не менее шведский гарнизон в Ореховце, состоявший из 800 человек, оборонялся мужественно, и осада затянулась. Вдруг Псковичи получили известие, что Ливонские Немцы нарушили мир и начали воевать Псковскую землю одновременно в разных местах. Псковичи, конечно, всполошились и собрались уходить на защиту собственной земли. Тщетно Новгородцы упрашивали их остаться, напоминая о братстве и только что заключенном договоре. Псковская дружина выступила из лагеря не тайком, не ночью, а в полдень, при звуке своих воинских труб, бубнов и «посвистелей». Шведы со стен смотрели на это отступление и смеялись. Однако дело кончилось не в их пользу.
Новгородцы на этот раз действовали мужественно и энергично: они стояли под городом всю осень и зиму, от Успеньева дня до 24 февраля 1349 года. Наконец им удалось своими приметами зажечь город и потом ворваться в него. Шведы думали спастись в каменную башню; они были частью изрублены, частью взяты в плен. Война продолжалась еще некоторое время. Новгородцы вновь подступили к Выборгу и пожгли его окрестности. Наконец в самой Швеции возникли смуты: недовольные вельможи объявили Магнуса лишенным престола; в Норвегии посадили королем его младшего сына Гакона, а в Швеции старшего Эриха. В таких обстоятельствах Шведы при посредстве Ливонского Ордена в городе Юрьеве или Дерпте заключили мир с Новгородцами, в 1350 году. По этому миру Корелия была разделена между Швецией и Новгородом; граница проведена по реке Сестре, впадающей в Финский залив. С обоих сторон разменялись пленными. Этот мир Новгорода со Шведами оказался довольно прочен; ибо после того мы только изредка встречаем некоторые мелкие пограничные нападания, не имевшие важных последствий.
Псковская община также одними собственными силами отстояла себя от Ливонских Немцев в войне 1348—49 гг. В этой войне был убит под Изборском храбрый литовский наместник Юрий Витовтович. После того Псковичи, обманутые вообще надеждою на Литовскую помощь против Немцев, послали в Полоцк к Андрею Ольгердовичу и велели сказать ему, что более не признают его своим князем; так как он вместо того, чтобы самому сидеть в Пскове, держал в нем своих наместников. Следствием чего был конечно гнев со стороны Ольгерда, который велел захватить находившихся в Литве псковских купцов, отнять у них товар и коней и самих засадить в тюрьмы; но потом, взявши с них выкуп, отпустил. А сын его Андрей с Полочанами напал на соседнюю псковскую волость Ворнач и повоевал ее (1350). Псковичи потом отомстили ему набегом на Полоцкую область под начальством своего служилого князя Евстафия Изборского.
В ту эпоху Россию, как известно, посетила великая моровая язва или так называемая Черная Смерть. С особою силою она свирепствовала в Пскове, где продолжалась все лето 1352 года. Все кладбища при церквах так переполнились, что пришлось рыть могильные ямы вдали от церквей. Многие мужчины и женщины спешили удалиться в монастыри и там постричься, чтобы встретить смерть в «ангельском чине». Плач и отчаяние господствовали в городе. В это печальное время по просьбе псковских властей явился владыка Василий, «не в свою чреду», т. е. не в обычное и определенное время, когда происходил «епископский подъезд», а для того, чтобы благословить паству и преподать ей духовное утешение. Он совершил крестный ход вокруг города с некоторыми мощами святых, со всем духовенством и народом. После того владыка отбыл из Пскова, но дорогою скончался; очевидно, он сделался жертвою той же Черной Смерти{68}.
Это был один из замечательных новгородских владык, более 29 лет управлявший Новгородской церковью. В 1330 году владыка Моисей удалился в Колмовский монастырь, им самим основанный и расположенный верстах в двух от Софийской стороны, на берегах Волхова. Тщетно Новгородцы просили его воротиться на свой престол; Моисей принял схиму и благословил граждан избрать на его место достойного мужа. Целых восемь месяцев В. Новгород оставался без архипастыря. Наконец, после многих совещаний граждан с духовенством, излюбили поставить архиепископом Григория Калеку, священника при церкви Козьмы и Демьяна на Холопьей улице. Его постригли в иноки, назвали Василием и посадили на владычном дворе. А затем он ездил для своего поставления во Владимир, где тогда находился митрополит Феогност. Василий оправдал свой выбор и явился весьма деятельным владыкою. Он был усердный строитель и, кроме нескольких каменных церквей, воздвиг новые каменные стены вокруг Софийского кремля; в особенности усиливалась его строительная деятельность после больших пожаров, опустошавших Новгород. Василий, как и другие лучшие новгородские владыки, являлся ревностным патриотом в случаях политической невзгоды и не раз сам ездил во главе посольства к Ивану Калите и Симеону Гордому, чтобы утишать их ссоры с Новгородцами. Особенно любопытна его двойственная борьба с одной стороны за церковную самостоятельность Новгорода, с другой — против таковой же самостоятельности Пскова.
Вместе с своим политическим обособлением от остальной Руси Новгород всегда стремился и в церковном управлении стать в менее зависимые отношения к Русскому митрополиту. Такое стремление усилилось, когда митрополит основал свое пребывание в Москве и когда он стал оказывать явную помощь великим князьям Московским на поприще собирания или политического объединения Руси. Новгородские владыки старались ограничить свои отношения к митрополиту одним постановлением в свой сан и пытались устранить его право высшего духовного суда.
Это право обыкновенно состояло в том, что митрополит вызывал к себе на суд новгородского владыку, если случалась на него какая жалоба, или посылал доверенных лиц в Новгород для разбора тяжб, подлежащих церковному суду, а иногда лично посещал Новгород для того, чтобы творить там духовный суд, т. е. решать накопившиеся дела. Такие посещения назывались «подъездом» и долженствовали продолжаться по целому месяцу, почему и право на подъезд носило еще название «месячного суда». Эти подъезды совершались редко и обставлялись возможною торжественностью. Навстречу митрополиту выходил владыка с духовенством, с крестами и народною толпою к церкви св. Спаса на Ильине улице. Митрополит, сопровождаемый большою свитою, входил в эту церковь, облачался, и отсюда соединенная процессия с зажженными светильниками впереди направлялась через Торговище и Волховский мост в соборный храм св. Софии. Тут митрополит соборне совершал литургию и с амвона говорил поученье. Местопребыванием митрополита служило подворье у церкви Иоанна Предтечи на Чудинцеве улице. Подъезд сопровождался пиршествами, которые устраивали владыка и граждане, а также поднесением даров. Все это время содержание митрополита и его многочисленных спутников лежало на местном духовенстве и монастырях, которые доставляли съестные припасы и другие потребные вещи. А так как и все пошлины с церковного суда в это время шли в митрополичью казну, то понятно, что такие подъезды были довольно отяготительны для Новгорода, особенно для его владыки. Путешествия этого последнего во Владимир или в Москву также сопровождались большими расходами, преимущественно на подарки митрополиту и великому князю. Естественно поэтому стремление новгородских владык, по причинам политическим и экономическим, ограничиться только путешествием туда для постановления своего в архиепископский сан и присвоить самим себе право высшего церковного суда в своей епархии. Но они встретили энергическое сопротивление со стороны Москвы. Новгород обратился к цареградскому патриарху, и помощью его авторитета думал поставить свое духовенство в более независимые отношения к московскому митрополиту. Патриархия хотя благосклонно выслушивала новгородские посольства и принимала от них дары, но не решилась нарушить древнее единство Русской церкви. Притом подобным новгородским проискам Москва противопоставляла свои внушения в Царьграде.
Все, чего успел добиться владыка Василий, — это получить некоторые внешние знаки почета; а именно, митрополит Феогност дал ему право носить кресчатые ризы, т. е. епископскую фелонь с нашитыми четырьмя крестами. Кроме того, если верить одному позднейшему сказанию, присвоенный новгородским архиепископам белый клобук начался именно с Василия, который получил его от цареградского патриарха Филофея.
Как Новгород в XIV веке стремится подкрепить свою политическую самобытность освобождением собственной церкви от полного подчинения общерусскому митрополиту, так и Псков в то же самое время, вместе с политическим обособлением от Новгорода, делает попытки к церковной независимости от Новгородского владыки, т. е. хлопочет иметь своего особого епископа. Сначала он думал добиться этого права с помощью великого князя Литовского Гедимин