и были проводниками новгородской колонизации на северо-востоке Европы. Псковские вольные дружины иногда также предпринимали походы, но не дальние, преимущественно в области соседней Ливонской Чуди, где поддерживали мелкую войну с Ливонскими Немцами; но они не имели простора ни для приобретения Пскову новых земель, ни для псковской колонизации{75}.
В заключение обзора Новгородско-Псковской истории в эпоху Татарского ига приведем известие помянутого выше европейского путешественника на восток, именно фламандского рыцаря Гильберта де Ланнуа. В 1413 году он приехал в Пруссию, а оттуда отправился в Ливонию с намерением принять участие в каком-либо походе Немцев на Литву или Русь. Но в Риге гермейстер Ливонский Фитингоф объявил ему, что в ту зиму никакого похода не будет; зато дал ему возможность съездить в Новгород и Псков. Через Венден, Волмар и Вейсенштейн Ланнуа в декабре прибыл в Нарву (у Русских Ругодив). Река Нарова служила границей между Ливонскими и Новгородскими владениями. Зима была очень холодная с глубокими снегами; а дорога до Новгорода представляла пустынную равнину, наполненную лесами, реками и озерами, и путешественник проехал ее, закутанный в свою шубу, не видав никакого жилья. Новгород произвел на него впечатление весьма обширного города; но укрепления его были довольно слабы, за исключением нескольких каменных башен. Ланнуа провел здесь девять дней, посетил епископа, посадника и тысяцкого. Владыка посылал ему ежедневно свежие припасы; а посадник и тысяцкий приглашали на обед; причем кушанья показались ему очень странными и нигде им дотоле невиданными. Епископ «как бы государь» живет в замке на реке, где собор св. Софии; тысяцкого и посадника Ланнуа называет герцогом и бургграфом. Монета новгородская, по его словам, состоит в слитках серебра весом около одиннадцати унций, без штемпеля; золотой монеты не чеканят, а мелкой служат беличьи мордки. «Женщины распускают две косы на спине, а мужчины носят одну косу». Но вообще заметки рыцаря о Новгороде скудны содержанием и не отличаются наблюдательностью. Причем, он впадает в преувеличения и даже явные несообразности. Например: «есть много больших господ, которых называют боярами, есть и простые граждане, у которых земли до 200 миль в длину, дивно богатые и сильные». Бояре Великого Новгорода будто бы могут выставить до 40 000 коней, а пеших без счету. «Новгородцы по закону своему продают и покупают на рынке друг у друга жен за один или два слитка серебра, по уговору кто даст запросную цену». Последнее известие, очевидно, ложное и ни с чем несообразное. Или кто либо из Немцев, торговавших в Новгороде, подшутил над рыцарем, или он не понял то, что ему рассказывали о продаже холопов, а может быть, и о неестественных случаях, происходивших иногда во время страшного голода, когда по известию самих русских летописей мужья (конечно, черные люди) закладывали или продавали жен, отцы детей.
Из Новгорода Ланнуа под видом купца проехал в Псков; расстояние между ними 30 миль и дорога шла большими лесами. О Пскове он сообщает еще менее, чем о Новгороде; по-видимому, он даже не был в Псковском кремле, куда, по его словам, «не пускалась никакая франко-христианская душа под опасением смертной казни». Очевидно, Псковичи, в виду постоянной опасности от Ливонских Немцев, подозрительно относились к иноземным купцам и не всегда дозволяли им посещать внутренность своего детинца. «Русские этого города носят длинные волосы, расстилающиеся по плечам, а женщины круглую диадему на задней части головы, подобно как на изображениях святых». Из Новгорода Ланнуа на санях отправился по реке Великой и озеру Пейпус обратно в Ливонию.
Беглую заметку путешественника о том, как Новгородцы и Псковичи носили волосы, подтверждает отчасти одна икона XV века, находящаяся в Новгороде, в часовне Варлаама Хутынского. Эта, единственная в своем роде, икона разделена на две части: верхняя изображает Деисус, т. е. Спасителя на престоле, а по сторонам его Божью Матерь и Иоанна Крестителя; позади Божьей Матери изображены еще Архангел и Апостол Петр, а позади Иоанна Предтечи Архангел и Апостол Павел. Это и есть собственно икона; в нижней ее части представлено какое-то семейство, молящееся на эту икону, и тут мы видим Новгородцев в их одеждах XV века. Волосы у них не пострижены и кудрями ниспадают на шею. У стариков большие бороды, или окладистые, или клинообразные. Главную одежду их составляют узкорукавые, не доходящие до колен кафтаны, с петлицами на груди, подпоясанные или кушаками, или широкими ремнями с набором и пряжками. Кафтаны эти разных цветов: темного, коричневого и красного. Узкие порты запущены в красные, вероятно, сафьянные, сапоги с высокими голенищами. Поверх кафтанов накинуты плащи с широкими отложными воротниками, застегнутыми у горла, и узкими длинными рукавами; плащи эти тоже разного цвета с тесьмою по подолу, иногда с петлицами, а некоторые воротники украшены вышитыми разводами. Рядом с шестью фигурами мужчин стоит одна женская фигура; у нее приятный круглоликий тип; голова покрыта белым платком или убрусом; обшитые бахромою концы его свешены на плечи; на ней платье красного цвета с весьма широкими рукавами, а сверх платья надет коричневый плащ, у которого рукава до того длинны, что доходят до пола{76}.
IXРУССКАЯ ГРАЖДАНСТВЕННОСТЬВ ТАТАРСКУЮ ЭПОХУ
Главные условия возвышения Москвы. — Развитие великокняжеской власти и сосредоточение боярского сословия. — Княжеско-боярская дума. — Бояре путные и введеные. — Начало местничества. — Кормления. — Поместья. — Дети боярские. — Слуги княжие. — Тяглое население. — Крестьянство. — Право перехода. — Уезд и волость. — Подати и повинности. — Уставные грамоты: Двинская и Белозерская. — Новогородская судная грамота. — Псковская судная грамота. — Общие черты древнерусского судопроизводства. — Торговые пошлины. — Торговый путь по Дону и Волге. — Заметки Контарини. — Немецкий двор в Новгороде и торговля с Ганзою. — Вес и мера. — Монета. — Печати.
Уже до татарского ига, вместе с упадком Киева, история русской политической жизни стала двоиться на северо-восток и юго-запад. В эпоху татарскую, когда Киев окончательно потерял свое значение политического средоточия всей Руси, это раздвоение резко выступило на историческую сцену, и обе половины пошли различными путями в своем дальнейшем развитии. Западная Русь гораздо ранее освободилась от варварского ига и объединилась в государственном отношении; но при этом она не возвратила своей самостоятельности; ибо ее освобождение и объединение совершились под предводительством иноплеменных князей литовских; государственным средоточием ее сделалась полурусская, полулитовская Вильна; а последовавшие затем окатоличение собственной Литвы и уния с Польшею окончательно обособили Западную Русь от Восточной. Вместе с политическим обособлением начало выступать наружу заметнее, чем прежде, и разделение этнографическое, т. е. более резкое распадение русского племени на две главные ветви или народности: Великорусскую и Малорусскую.
Между тем, в Восточной Руси происходила долгая и трудная работа над государственным объединением внутри и восстановлением независимости извне.
В данную эпоху Восточная или собственно Северо-Восточная Русь состояла из трех крупных земель княжеских, Московско-Суздальской, Тверской и Муромо-Рязанской, и двух земель общинно-вечевых, Новгородской и Псковской. (Смоленская область, колебавшаяся некоторое время между Восточною и Западною Русью, со времени Витовта примкнула пока к последней.) Над всеми этими землями постепенно возвысилась Москва, принявшая на себя дело государственного единства и национальной независимости. Условия и обстоятельства, благоприятствовавшие возвышению Москвы, более или менее известны. Это, во-первых, выгодное географическое положение ее области, достаточно удаленное от сильных внешних врагов и удобное в промышленно-торговом отношении; далее, ловкая политика Московских князей, сумевшая самих татар обратить в свое орудие; распадение и неурядицы Золотой Орды со второй половины XIV века; тесный союз Московских князей с духовной властию; установившееся в Москве наследование по прямой линии от отца к сыну; слабость и неустройства других княжеств, а также вечевых общин Северо-Восточной Руси и пр. Но не должно забывать при сем главного условия: умного, энергичного Великорусского племени, которое неудержимо потянуло к Москве, как скоро почувствовало в ней надежное средоточие для собрания своих сил в борьбе с варварским внешним игом и внутренними неурядицами. В эту эпоху Великоруссы ясно доказали, что из всех славян они составляют народ наиболее государственный, наиболее способный к единству и дисциплине. У всех исторических народов опасности внешние и давление со стороны иноплеменных врагов служили самым действительным побуждением к государственному объединению и т. наз. правительственной централизации. Однако этот исторический закон довольно слабо отражался на других славянах.
Стародавняя и вполне туземная на Руси, княжеская власть хотя в общих чертах оставалась та же самая, однако она несомненно усилилась под влиянием новых обстоятельств, главным образом под влиянием того же иноплеменного давления, т. е. татарского ига. Данная эпоха представляет постепенный переход от понятий вотчинных к понятиям государственным. Такой переход относится собственно к власти великих князей, стоявших во главе каждой отдельной земли, Московской, Тверской и Рязанской, и яснее всего отразился на их отношениях к удельным князьям. В каждом из этих местных княжеских родов мы видим стремление старших князей сокращать в свою пользу самостоятельность младших или удельных, подчинять их себе, сделать из них простых своих подручников. Удельные князья еще распоряжаются в своих волостях на правах вотчинников; но они по всякому призыву должны являться со своими дружинами на помощь старшему или великому князю и помимо него не могут вступать в обязательства или союзы с иноземными государями или с великими князьями других русских земель, что считается изменою и подлежит наказанию. До нас дошел целый ряд д