ть, игуменов жеребий весь рольи изгоном (всю игуменскую долю пашни барщиной) вспахать, посеять, сжать и свезти, сено косить десятинами и надвор привезти, пез (рыбу в заколах) бити, и вешний и зимний сады оплетать, с неводом ходить, пруды прудить, бобров осенью ловить; на Велик день (Светлое воскресенье) и на Петров приходить к игумену с подарками; к монастырскому празднику приводить яловицу; рожь молотить, хлебы печь, солод молоть, пиво варить; рожь на семена молотить, лен прясть, невода снаряжать; а если игумен приедет в село на братщину (пир по складчине в храмовой праздник), то сыпци (участники братчины) дают игуменовым коням по зобне овса». Митрополит подтвердил исполнение всех этих повинностей.
В означенную эпоху крестьянское население, хотя и не имело, по-видимому, личной поземельной собственности, но сохраняло свою личную свободу, не было еще прикреплено к земле, на которой жило, и могло по своей воле переходить на другую землю, т. е. в иную волость или к иному владельцу. А землевладельцы сами поддерживали такие переходы, стараясь разными льготами переманивать крестьян на свои земли из других земель. Дробление Руси на удельные княжества долго способствовало этой свободе перехода, ибо каждое княжество старалось привлекать население из соседних земель и ни одно не имело достаточной силы, чтобы прикрепить крестьян к своей земле. Но к концу данной эпохи, с развитием государственного порядка и единодержавия, а также с большим развитием сословных граней, заметны явные попытки властей стеснять и ограничивать свободу крестьянских переходов; чем пролагался путь будущему прикреплению к земле. Так в некоторых жалованных грамотах на пустоши (незаселенные участки) дозволяется перезывать людей для населения, но только из иных княжений. Главное же ограничение заключалось в назначении срока для переходов. В Московской Руси таким сроком по княжеским грамотам установляется Юрьев день осенний, т. е. по окончании полевых работ, и кто переходил ранее этого дня к другому владельцу, того приказано было возвращать к прежнему, чтобы доживал у него до срока. В Псковской земле срок для переходов назначен еще более поздний, именно Филиппово заговенье. Наконец, в некоторых случаях Московское правительство уже прямо лишает крестьян их старого права перехода. Например, до нас дошли две грамоты, данные Василием Темным Троицкому Сергиеву монастырю по челобитью игумена Вассиана с братьею; первою грамотою великий князь велел в Углицком уезде воротить в монастырские села крестьян, которые ушли из них в села великокняжеские и боярские; а второю он запретил выпускать на другие земли крестьян из монастырского села Присек с деревнями, в Бежецком уезде{81}.
Рядом с свободным сельским населением по-прежнему жило население несвободное или холопы. Этот класс в эпоху татарского ига значительно увеличился переходом в него многих семей из свободного крестьянского сословия. Причиною такого перехода были, главным образом, бедность и притеснения от сильных людей. Неурожаи, падежи скота, грабительства нередко разоряли крестьянина; он входил в долги и кончал тем, что со всей семьей закладывался или записывался в холопы к богатому землевладельцу на время или навсегда; чем надеялся обеспечить себе защиту от притеснений тиунов и сборщиков податей, а также разного рода помощь от своего господина в голодную и трудную пору.
Областное деление этого периода представляло еще старое дробление на великие и удельные княжества. В административном подразделении княжеств начинает тогда выступать уезд. Так назывался округ, приписанный к какому-либо городу, куда он тянул судом и данью. Название волость также получило более определенный смысл чем прежде: волости теперь стали обозначать части уезда. Во главе города с уездом стоял княжий наместник, а волостью заведывал волостель. Но такое деление было весьма неравномерно; некоторые уезды были незначительны и даже имели своим административным центром не город, а село; другие наоборот обнимали иногда целые земли или княжества, присоединенные к Москве. Притом волостели, по-видимому, не всегда были подчинены наместникам, и сносились прямо с князем. Рядом с делением уездов и земель на волости, встречается деление на станы. Различие между ними заключалось в том, что в центре волости постоянно пребывал волостель; а станом первоначально назывались город или селение с особым двором, где останавливались волостели, тиуны и доводчики во время своих разъездов по округу. Таково было собственно административное деление Московской земли. Новгородская и Псковская земли, как указано выше, имели еще свое особое деление на пятины, погосты и губы{82}.
Вместе с успехами объединения Восточной Руси под властию Московских князей, как мы заметили, усиливалась и самая эта власть по отношению ко всем слоям населения. Неизбежным следствием такого усиления было падение древних народно-вечевых собраний; только Новгород и Псков хранили пока свое вечевое устройство. В княжеских землях в первую половину татарского периода встречаем иногда известия о народных вечах в больших городах; а во вторую половину такие известия прекращаются. Гнет татарского ига немало способствовал упадку вечевого начала и возвышению княжеской власти, когда с одной стороны, угрожаемый частыми татарскими разорениями, народ прежде всего думал о внешней безопасности, привыкал ожидать ее только от своих князей и отвыкал от политических совещаний; с другой стороны в случаях неповиновения или мятежа князья, как данники хана, имели возможность смирять непокорных, опираясь на татарскую помощь. К концу означенного периода наместники, волостели и другие княжие забирают в свои руки почти все отрасли суда и управления. В качестве выборных чиновников в городских и сельских общинах встречаем только низшие органы власти, каковы старосты и соцкие. А прежние шумные веча о политических делах обращаются теперь в скромные мирские сходы (городские, волостные или сельские), имевшие своею задачею, главным образом, разметы и разрубы, т. е. разверстку податей и повинностей. Наиболее известные статьи этих податей и повинностей следующие. Во-первых, разного рода дань и ям в казну княжескую или сборы с дворов, с произведений земли и всяких промыслов, натурою и деньгами; далее, корм, т. е. доставка припасов княжим чиновникам или кормленщикам, их слугам и коням, доставка подвод, постоев и проводников для княжих чиновников и гонцов; «городовое дело» или обязанность строить крепости, а также дворы для князя, наместника и волостеля; «мостовщина» или постройка мостов и гатей; обязанности кормить княжих коней, косить сено на княжих лугах, устраивать езы или заколы на княжих рыболовнях, выходить на княжую охоту, на медведя, лося и других зверей, и т. д. Подати и повинности земледельческого класса обыкновенно раскладывались по количеству зе-мольной единицы, называвшейся обжею; более крупною единицею обложения является соха, которая равнялась трем обжам. Подати с разных промыслов приравнивались к той же единице. Так, равными сохе считались кожевенный чан, торговая лавка, рыболовный невод и саловаренный прен. Натуральные повинности, смотря по обстоятельствам, иногда перекладываются на денежные. Татарская дань весьма усилила тяжесть поборов с населения русских княжеств. Но любопытно, что с ослаблением ига их тяжесть уменьшалась не в той же степени; ибо князья большею частию сохраняли взимание этих даней, которые обращали в свое собственное пользование.
По мере развития княжеской власти, мало-помалу выходит из употребления древний обычай русских князей почти ежегодно ездить на полюдье, чтобы самим собирать дани и творить суд на месте. Хотя князья деятельные и заботливые возможно чаще старались посещать свои области, дабы лично надзирать за управлением и судом; но вообще эти дела все более и более поручаются княжим наместникам, волостелям, тиунам и пр. Судебные пошлины составляли важную статью доходов как самого князя, так и его чиновников или кормленщиков. Но отсюда еще не следует заключать (подобно некоторым исследователям-юристам), чтобы на судопроизводство русские князья смотрели только как на доходную статью и не заботились о самой сути дела, т. е. о доставлении народу правосудия; о чем свидетельствуют в значительном количестве дошедшие до нас судебные акты того времени. По всем признакам, главным руководством для судей на Руси по-прежнему служил все тот же свод древних обычаев или законов, который известен под именем Русской Правды. Этот свод, по мере надобности, постоянно пополнялся и видоизменялся новыми статьями, но имеющими большею частию местное, а не общерусское значение. Такого пересмотра, какому он был подвергаем великими князьями Киевскими, например, Владимиром Мономахом, мы уже не встречаем в эпоху окончательного раздробления Руси на отдельные княжения, а тем более в эпоху ее зависимости от татарских ханов. Из этой эпохи от Северо-Восточной Руси до нас дошел ряд местных законодательных актов, так называемых уставных и судных грамот. Наиболее известными и важными из них представляются две уставные грамоты Московских князей «Двинская» и «Белозерская», и две судные грамоты вечевых общин, Новгородская и Псковская.
Уставная Двинская грамота была дана великим князем Василием Дмитриевичем Двинской земле в 1398 году, т. е. в то время, когда население Заволочья отложилось от Новгорода и признало над собою власть Москвы (но, как известно, на сей раз ненадолго). Эта грамота есть не что иное, как наказ великого князя своим наместникам на Двине, наказ, касающийся только некоторых сторон суда и наместничьих доходов. А именно: в случае убийства, если убийца не будет разыскан, то местная община платит наместникам виру (дикую) в десять рублей; в случае драки, за кровавую рану 30 белок, а за синяк 15; причем боярину, смотря по его отечеству (знатности рода), виновный платит бесчестье не только за побои, но и за словесную брань. Если драка случится на пиру и помирятся, не выходя с пиру, то наместникам и дворянам ничего не платят; но если помирятся после, то платят наместникам по куньему меху. Кто у соседа перепашет или перекосите поле межу, с того взимается пени по одному барану; если межа обозначает полевую границу разных сел, то 30 белок, а за княжую межу (т. е. на княжей земле) по три сорока белок. Если кто найдет у кого свою украденную вещь, а тот укажет, где приобрел ее, и так повторится до десяти с