Как древнерусские области делились на уезды и волости, так и епархии в свою очередь делились на десятины, и начальник их или «десятильники» помогали епископам в делах церковного управления и суда. В каждой десятине находился особый десятильный двор для их жительства, для производства судных дел и для приезда епископов. Вообще внешняя обстановка церковной иерархии на Руси во многом устроилась по образцу светской. У епископов есть свои бояре и дети боярские, свои дворецкие, стольники и чашники, свои волостели, посольские и тиуны; со своих судов они взимают такие же пошлины, со своих населенных земель такие же оброки и повинности. Эта светская обстановка главным образом обусловилась тем, что духовенство древней Руси в имущественном отношении сделалось сословием вполне землевладельческим, благодаря постоянным и щедрым пожертвованиям земель и всяких угодий на помин души как от богатых людей вообще, так в особенности от князей и княгинь. Те особые льготы, которые при пожаловании земель боярам и вообще частным лицам давались в виде исключений, для духовенства мало-помалу сделались почти общим правилом. Так, крестьяне, которых перезоветна свои земли духовенство от других владельцев, освобождались от всяких податей на несколько лет; гражданские волостели, даньщики и другие княжие люди не имели права въезжать со своими требованиями в околицу владычних или монастырских сел; эти села обыкновенно избавлялись от всех княжих поборов и повинностей, за исключением ордынского выхода, подводной повинности и «городского дела», т. е. постройки и поддержки городских укреплений. Наконец, духовенство получало право суда в своих населенных землях, только за исключением самых важных преступлений, каковы душегубство, разбой и татьба с поличным; но в некоторых случаях давалось право судить и эти преступления. Вообще от древней Руси до нас дошло огромное количество относящихся к духовенству всякого рода грамот, жалованных, несудимых, вкладных, тарханных и т. п.
Что наиболее характеризует эпоху татарского ига, особенно вторую ее половину, по отношению к Русской церкви — это замечательное распространение монастырской жизни в Северо-Восточной России. Татарские погромы нанесли сокрушительные удары развитию материального благосостояния в народе, а вместе с тем и развитию мирской или светской образованности. Усилились стремления к аскетизму и к подвигам благочестия. С одной стороны, энергичные характеры и пытливые умы, ища уединения и полной свободы своим религиозным наклонностям, уходили в глухие, лесные места (пустыни), и там полагали начало новым обителям; с другой, люди, испытавшие какие-либо несчастия, гонимые судьбою, искали тихого приюта за монастырскими стенами. Почитание и прославление некоторых монахов-подвижников, в свою очередь, возбуждали соревнование, и многих направляли на тот же путь. Князья, княгини, вообще знатные и богатые люди нередко соревновали друг другу в основании новых обителей или награждении их селами и разными угодьями; что в особенности способствовало распространению и обеспечению монастырского быта в древней России.
В Московских областях развитию пустынножительства более всех содействовал преподобный Сергий Радонежский как личною своею деятельностью, так и посредством своих учеников и последователей. Выше мы указали несколько монастырей, устроенных или им самим, или его учениками. Укажем и еще некоторые. В конце XIV века близ Звенигорода на горе Стороже учеником Сергия Саввою основан монастырь Сторожевский, по желанию и при помощи удельного князя Звенигородского Юрия Дмитриевича (одного из сыновей Донского), который наделил обитель селами и угодьями. Современник и последователь Сергия, Димитрий Прилуцкий основал близ города Вологды при луке или колене реки Вологды монастырь, названный Спасо-Прилуцким. Ученик Сергия Авраамий Галицкий или Чухломский основал несколько монастырей в области северного Галича; из них Успенский на берегу Галицкого озера и Покровский на берегу озера Чухломского в одном чудском городке, языческих жителей которого он при сем обратил в христианство. Другой ученик Сергия Иаков в той же Галицкой области близ селения Железный Борок учредил монастырь Предтеченский Железноборский, наделенный землями и угодьями от великого князя Василия Дмитриевича. В Белозерском краю возникли монастыри Ферапонтов и Кириллов, основанные постриженниками московской Симоновой обители, Ферапонтом и Кириллом.
Кирилл Белозерский, после Сергия Радонежского, занимает самое видное место в ряду подвижников того времени.
Он назывался в миру Козьма, был родственник известной боярской семьи Вельяминовых и в юности жил некоторое время у окольничего, Тимофея Васильевича Вельяминова. Он ушел в Симоновскую обитель, здесь постригся и стал отличаться своим смирением и послушничеством; сначала трудился в монастырской хлебопекарне, потом в поварне. Преподобный Сергий, посещавший своего племянника, Симоновского архимандрита Феодора, любил беседовать с Кириллом, в котором провидел будущего славного подвижника. Когда Феодор был поставлен епископом в Ростов, на его место братия выбрала Кирилла архимандритом (1390). Но близость столицы, посещения князей и вельмож были не по душе Кириллу, искавшему уединения и безмолвия. Он покинул Симоново, и вместе с своим другом Ферапонтом удалился в Белозерскую область. Они отыскали одно пустынное место на берегу Сиверского озера, и выкопали себе землянку. Вскоре Ферапонт ушел на другое место, лежавшее верст за 15, между озерами, где основал свой монастырь.
Меж тем, некоторые иноки Симонова монастыря, узнав, куда удалился Кирилл, пришли к нему; стали приходить и многие из окрестной страны с просьбою о пострижении. Тогда Кирилл построил храм в честь Успения Богоматери и положил начало новой обители. Он дал своим инокам весьма строгий общежительный устав, и сам служил постоянным примером его точного исполнения. Житие его говорит, что во время продолжительных богослужений, он никогда не только не садился, но и к стене церковной не прислонялся, и ноги его были «подобно столпам». За общею монастырскою трапезою наблюдалось совершенное молчание, и слышался голос только одного чтеца. После умеренной трапезы братия также молча расходилась по келиям, избегая всяких бесед; посещать друг друга дозволялось только в крайней нужде. В келье у себя никто не мог держать ни особых вещей, ни припасов; даже пить воду ходили в трапезу. Кирилл к тому времени был человек образованный; он много занимался чтением книг и списыванием их, сочинял монастырские правила, писал наставительные послания.
Слава о подвигах Кирилла была так велика, что князья и бояре обращались к нему за советами и просили его молитв, наделяя его обитель дарами и вкладами. Преподобный благодарил за приношения; но при этом твердым и даже строгим тоном самих князей наставлял в правилах добродетели. Так в одном своем послании к великому князю Василию Дмитриевичу он поучает его смирению и справедливости. «Как на кораблях, — пишет Кирилл, — если ошибется наемный гребец, от того небольшой вред плавателям; если сам кормчий ошибется, то целому кораблю грозит гибелью. Так и с князьями: когда кто из бояр согрешает, то не всем людям творит напасть, а только себе; если же сам князь грешит, то причиняет вред всем ему подвластным». При сем преподобный увещевает Великого князя помириться с князьями Суздальскими и оказать им справедливость, чтобы прекратить кровопролитие. В другом послании, обращенном к брату великого князя Андрею Дмитриевичу Можайскому, в уделе которого находился и самый Кириллов Белозерский монастырь, преподобный распространяется особенно о праведном суде. «Ты властелин в своей отчине и поставлен от Бога унимать людей от лихого обычая. Суд бы, господине, творили праведно как пред Богом; поклепов и подметов бы не было; судьи бы посулов неимали, и были бы довольны своими уроками». «Чтобы корчмы в твоей отчине не было: от нее великая пагуба душам; христиане пропиваются, а души их гибнут. Также, господине, и мытов бы у тебя не было; понеже то куны неправедные; а где перевоз, там пусть взимают за труд. Также разбоя и татьбы в твоей бы отчине не было; а не уймутся от своего злого дела, и ты вели их наказывать». В третьем послании, к другому брату великого князя, Юрию Дмитриевичу Звенигородскому, Кирилл утешает князя по случаю болезни его супруги и обещает молиться за нее. «А что господине, князь Юрий, писал мне грешному, что издавна жаждешь видеться со мною, то ради Бога не делай сего и не приезжай к нам». Преподобный боится в таком случае искушения и лишней молвы в людях; он грозит уйти из монастыря, если князь вздумает приехать. Кирилл управлял своим монастырем в течением тридцати лет, и скончался, достигнув девяностолетнего возраста (в 1427 г.).
Из других замечательных монастырей Северной Руси, возникших в ту же эпоху, упомянем следующие:
Около Костромы в первой половине XIV века основалась обитель Ипатьевская, строителем которой был ордынский выходец мурза Четь, принявший крещение. В то же время в окрестностях Нижнего Новгорода явился монастырь Печерский, основанный Дионисием, впоследствии архиепископов Суздальским. Из этого монастыря в XIV веке вышли иноки: Евфимий, устроитель Спас-Евфимиевского монастыря в Суздале, и преподобный Макарий Унженский. Макарий сначала устроил монастырь на правом берегу Волги в Юрьевском уезде. Но, тяготясь почетом и похвалами себе от окрестных жителей, он ушел далее на восток, и поселился на левом берегу Волги, на так называемых Желтых водах, в стране Черемисов, и здесь основал монастырь Желтоводский. Сей последний и возникшие около него селения сделались рассадниками христианства и русской гражданственности посреди языческих инородцев. Но Желтоводская обитель разорена была вконец татарами Улу-Махмета во время их набега (в 1439 г.), и долгое время потом находилась в запустении. А преподобный Макарий, отпущенный из татарского плена, ушел на Унжу, и здесь в глухом лесном краю основал другой монастырь, Унженский.