По мнению Йована, виноваты в этом итальянцы, которые ведут хищнический лов серебристой рыбки, не соблюдая экологических правил.
— Наша артель входит в объединение «Индустрия-импорт», занимающееся ловлей и продажей рыбы, — рассказывает он. — Торгуем и с Советским Союзом на компенсационной основе. Продаем сардины в обмен на морского окуня. Да вот дела у нас идут неважно, сокращается число рыбаков, уловы невысокие, заработок низкий, да и тот съедается проклятой инфляцией. А повышать цены на сардину, чтобы увеличить фонд заработной платы, мы не можем — наша продукция станет тогда неконкурентоспособной. Раньше Бигова была чисто рыболовецким селом, а теперь люди уходят в другие места, оседают на земле. Ранние овощи и фрукты приносят более высокие и надежные доходы. Вот и становятся профессиональные рыбаки землепашцами. Им инфляция не так страшна — обесцененные деньги они с лихвой покрывают повышением цен.
— Что же мешает приостановить инфляцию?
— Недостатки системы социалистического самоуправления. Нынче много говорят о нашем богатом опыте, которому действительно более трех десятков лет. Но мы пока ничем не можем похвастаться: если брать нынешние плачевные итоги, жизнь стала хуже, нежели десяток лет тому назад. Я — старый коммунист и с любой трибуны скажу, что социализм — прекрасная идея. Только вот практическое претворение ее в жизнь в нашей стране проводят не всегда добросовестные люди. Мы породили партийный аппарат, который превратился в неодолимый пока бюрократический тормоз самоуправления. Произошла смычка между, как мы говорим, партократией и технократией, между технократией и государственным аппаратом. В партию проникла коррупция. Именно поэтому СКЮ теряет авторитет в народе, из-за них, потерявших совесть функционеров, держащихся за кресло и думающих только о своих дивидендах. Посему нужна подвижка, необходимы смелые, думающие люди, для которых благо народа стояло бы на первом месте. Вот вы говорите — инфляция. Она ведь лишь симптом общего тяжелого экономического недуга в нашей стране. А он, этот недуг, возник и получил бурное развитие вследствие волюнтаристского вмешательства партийного аппарата в экономику, стремления удержать любыми путями в своих руках их командные посты. Но экономические законы неподвластны циркулярам и постановлениям. Социалистическое самоуправление должно основываться на свободной экономической инициативе и социальной справедливости. Без этих двух «китов» нет и не будет реального социализма, и наши будущие Лазаревичи не захотят оставаться на земле своих предков, потому что им нечего будет здесь делать.
Никола Лазаревич не хочет уезжать из села. Ему 15 лет, и он мечтает, окончив школу, стать, как и его отец Илиа, мотористом. Каждое утро из окна рыбацкого домика для приезжих, где мы жили с Владо, за неимением гостиницы, видел, как Никола скрупулезно готовил снасти и запускал мотор небольшой лодки, чтобы отправиться с матерью Марией снимать поставленные накануне сети. Возвращались они часа через два-три с более чем скромным уловом — одна-две рыбины, если повезет — три. Бедным стало здесь прибрежное море. Зато огород и сад, на которых до позднего вечера после морской «путины» трудятся Мария, Никола и младший брат Филипи, да еще корова полностью обеспечивают семью продовольствием. Конечно, было бы хорошо, если бы Илиа получал побольше, но пока не получается. Правда, когда наступает туристический сезон, Илиа, как высококвалифицированный моторист, переходит с баркаса на катер, принадлежащий все той же рыболовецкой артели, и становится капитаном и гидом туристских групп, которые катает по заливу, показывая местные достопримечательности. Доходы семьи соответственно возрастают. А вообще Илиа Лазаревич — оптимист и считает, что вскоре все наладится, лишь бы люди, каждый на своем месте, честно и добросовестно относились к своему делу.
— К нам все больше и больше начинают наведываться иностранные туристы, — говорит он, — значит, увеличивается приток валюты. На дальнем берегу залива открыли большие залежи лечебной грязи — ее уже берут для одного из ревматических санаториев. А почему бы не открыть санаторий здесь? Всем будет выгодно, и нам тоже. Вот ты спрашиваешь, друже, что нас здесь держит, несмотря на все трудности. Отвечу — вера. Вера в то, что завтра будет лучше, чем сегодня. Но для этого надо работать. И потом, как же можно покинуть землю, где покоятся кости твоих предков? Я ведь здесь вроде хранителя истории.
Илиа с гордостью показывает большой ключ от местной церквушки, которая была построена около четырех веков назад.
— В апреле, — продолжает Илиа, — у нас произошло сильнейшее землетрясение. Все дома были разрушены, включая и наш, волны смыли берег, а вот церковь и кладбище с могилами остались нетронутыми. Странно, не правда ли?
Сельское кладбище заняло, как во всех православных селах, самый высокий, не затопляемый никакими паводками холм. Церковь сложена из крупных, поросших мхом камней, заперта на ключ, хранящийся у Илии. Своего батюшки в селе нет — давно умер. Когда случается что-нибудь, будь то свадьба или похороны, — приглашают священника из другого села. Впрочем, свадьбы и похороны здесь весьма редки. Молодежь предпочитает регистрировать браки в городе, а старики живут долго, очень долго. Вот бабушке Илии скоро исполнится сто лет, а она еще интересуется, «что пишут газеты». Такие вот они, Лазаревичи, оптимисты и долгожители.
Мое югославское «изгнание» продолжалось около пяти лет. И все эти годы рядом со мной находилась Натали, покидавшая меня, только чтобы привезти из Москвы на летние каникулы все более и более взрослевшую Машку.
И тогда, вернувшись из Югославии, я все же не стал «югославянистом». Было бы непростительным ханжеством заявить, что я полюбил эту страну. Но я привык к ней и глубоко благодарен, что балканская земля помогла мне разобраться в таком сложном явлении, как «югославская модель социализма». И не только разобраться, но и громогласно заявить, что сия «модель» окончательно скомпрометирована. Помогли в этом откровении отнюдь не посольские товарищи, многие из которых не освободились от «лакировки» прежних лет, а мои добрые югославские коллеги, долгие годы упрекавшие меня в трусости и в необъективности освещения положения в их родной стране. И конечно же смелость родной редакции, которая относилась к моим попыткам честно разобраться в югославских неудачах последних лет не как святая инквизиция к Джордано Бруно.
Мой последний югославский материал я подготовил уже в Москве, в стенах иностранного отдела. Назывался он «Крушение мифа» и должен был пойти на газетную полосу под рубрикой «Журналист вернулся из командировки». Статья не пошла, ибо новый главный редактор «Известий» Иван Дмитриевич Лаптев сразу же стал остерегаться журналиста-международника, работавшего также и на КГБ. Пригласив меня в кабинет для беседы с глазу на глаз, он начал разговор издалека.
— Леонид Сергеевич, вы славно поработали в Италии, Югославии, да и у нас, в руководящем аппарате редакции. Ничего, кроме благодарности, мы вам выразить не можем.
— Спасибо. Я старался, хотя на два фронта воевать труднее.
— Да, знаю, знаю. И потом, в шестьдесят два года сохранить светлую голову и твердое перо… Кстати, сколько у вас книг вышло?
— Около тридцати, включая и соавторские.
— Да. Леонид Сергеевич, у меня сейчас есть уникальная возможность выбить для вас персональную пенсию союзного значения. Ее дают только министрам и главным редакторам центральных газет, понимаете?
— Понимаю. Если это необходимо, то я готов.
— Нет, дело не в «необходимости», хотя от «двойников» сейчас стараются избавляться. Вы ведь в курсе?
— В курсе.
— Но ваша репутация абсолютно незапятнанная. Многие и не знают, что вы совмещали. И я, признаться, узнал совсем недавно. Просто момент такой. У меня хорошие отношения с руководством Верховного Совета. Кстати, и дочь вашу мы могли бы пристроить в «Известия». Она ведь недавно закончила МГИМО?
— Да, недавно. Но ради Бога, Иван Дмитриевич, не осложняйте себе жизнь. У меня нет никаких возражений.
Персональную пенсию союзного значения я получал вплоть до ее упразднения. Потом мне дали свою, военную. Но я не прекращал работать. Сначала в издательстве «Московский рабочий», потом главным редактором газеты «Консенсус», затем экономическим обозревателем в малозаметной «Финансовой газете» (все-таки окончил валютно-финансовый факультет бывшего Московского института внешней торговли). И в конце концов все надоело, и засел я за литературные работы, благо стал членом Союза писателей России. Писал и выступал по телевидению и радио, как правило по заказам.
Был у меня в заначке один югославский материал, но шибко конфиденциальный: его опубликование было оговорено только при известных условиях. Они наступили, когда разразился балканский кризис 1999 года. И вот тогда мне захотелось заорать во всю глотку, чтобы услышали православные и россияне: братья, товарищи, что же вы делаете?! Югославский конфликт, или «воспитательная акция», как его называют натовские наставники, есть не что иное, как грандиозная провокация. Вспомним немного историю.
В прошлом веке российский император Александр II два года воевал с турками за свободу южных славян. Так? Так. Чем отплатили нам сербские братья? Обретшая независимость Сербия стала верной союзницей Австро-Венгрии — злейшего врага России. В августе 1914 года после выстрела студента-масона Гаврилы Принципа, который ухлопал в Сараеве эрцгерцога Фердинанда, Австрия и Германия объявили войну Сербии. Россия вступилась за нее. Началась Первая мировая война. Для нас она закончилась плачевно. Вы это прекрасно знаете. А Сербия? Она вошла в число стран-победительниц и даже присоединила к себе земли расколовшейся Австро-Венгрии. После этого о сербско-русской дружбе не вспоминали ни с одной, ни с другой стороны очень долго.
А когда после Второй мировой войны, которую выиграл Советский Союз, к власти в Югославии прорвался хорват, коммунист-партизан Иосип Броз Тито, то он тоже предал Советский Союз и сломал одну из основных опор, на которых держался Варшавский Договор, весьма серьезно противостоявший Североатлантическому пакту. А вот и последняя пощечина, полученная в начале апреля 1998 года: вице-премьер правительства Сербии коммунист Милован Боич потребовал от России «оружия, а не советов», фактически обвинив Москву в предательстве «братского народа». Ни больше, ни меньше.