Хлопотливая бабушкина подруга сообщила, что все оставшиеся работы будут полностью закончены в течение двух дней. И так оно и вышло. У Марины просто голова шла кругом от стука молотков, топота чужих ног… и она не переставала изумляться тому, как споро и аккуратно работают нанятые Ниной Павловной люди. В Питере такие мастера были бы нарасхват. А заплатить Марине пришлось раз в десять меньше того, что с нее взяли бы там.
Только на второй день к вечеру, когда Наталья Ивановна наконец более или менее устроилась в новом доме и освоила технику управления электрическим водогреем, Марина решилась наконец завести разговор на тревожившую ее тему. И после ужина, когда они вместе мыли посуду в чистой новой кухне, Марина сказала:
– Бабуля… меня ведь Дикулов выгнал из дома.
Тарелка выскользнула из рук Натальи Ивановны и с грохотом упала в мойку. Разбилась она ровно на два полукруга.
Наталья Ивановна внимательно посмотрела на осколки, потом взяла их, аккуратно положила в мусорное ведро и лишь после этого тихо спросила:
– Почему?
– Я ему не дочь.
– С чего это он взял?
– Генетическую экспертизу делали.
– Чего-чего делали?
– Ну, исследование такое специальное, анализ. По крови определяют, кто родной, а кто нет.
– Вон оно что… И кто ж его надоумил?
– Жена последняя. Она ему изменила… Ну, понимаешь, когда он ее застукал, она заявила, что у него детей нет, а ей ребенка хочется, вот она и спуталась с молодым. А отец сказал, что у него есть дочь, то есть я. Ну…
– Поняла, все я поняла, Мариночка. Хватит, не надо дальше. Давай-ка сядем, поговорим. Наверное, раньше надо было, да я все надеялась, что никто не узнает.
– О чем не узнает, бабушка?
– Да вот как раз об этом. Что ты ему на самом деле не родная.
– Бабуля, но как же это могло случиться? – осторожно спросила Марина, садясь к столу напротив бабушки.
Конечно, она не знала своей матери, но… но что-то ей не верилось, чтобы та могла изменить мужу. Точнее, ей просто не хотелось в это верить. Мама всегда казалась ей идеалом женщины – нежной, преданной, любящей… Во всяком случае, такой ее считал Дикулов. И почему бы Марине сомневаться в его словах?
Наталья Ивановна тяжело вздохнула:
– Ох, деточка… Как случилось? Да так и случилось, что снасильничал один человек над твоей мамой, вот как. Обидел ее, надругался над ней. Понимаешь?
Марина побледнела и долго не могла произнести ни слова.
– Как же так?.. – выдавила она наконец из себя.
– Вот так, – горестно вздохнула Наталья Ивановна. – А я виноватой вышла.
– Почему ты?
– Она же ко мне приехала в гости. А я не доглядела, не уберегла ее. Ничего, – странным тоном продолжила она, – я с ним по-свойски поговорила. Больше уж он никогда в жизни никого обидеть не смог…
– Что ты с ним сделала? – шепотом спросила Марина.
– Да уж что сделала, то и сделала, – сухо ответила Наталья Ивановна. – Тебя не касается.
…Как хорошо помнила Наталья Ивановна тот страшный день…
Аннушка вернулась поздно, истерзанная душой и телом, заплаканная, с распухшими глазами… и, конечно же, не смогла утаить случившееся. Все рассказала свекрови. Наталья Ивановна выслушала ее молча, помогла умыться, привести себя в порядок, напоила горячим чаем с малиной, уложила в постель… а потом холодно, спокойно взяла в чулане самый тяжелый топор, колун, и пошла к рыжему Витьке.
Все она помнила по сей день, каждый свой шаг. Она не спешила, пробиралась задами огородов, прячась в тени, но все же ничего не боясь.
И до сих пор жалела она, что немного промахнулась, что не убила насильника с одного удара… а второй раз у нее рука не поднялась. Не смогла добить упавшего гада, не смогла еще раз опустить топор ему на спину. Да и ладно, все равно неплохо получилось. Колун угодил точнехонько в поясницу, навсегда лишив мерзавца мужской силы. И ноги у него тоже навсегда отнялись.
Наталья Ивановна долго еще ждала, что за ней придут, арестуют, отправят в тюрьму… но, видно, Витька не решился сказать, кто его так приложил колуном. Да и то, если бы сказал – самому было бы хуже.
А Наталья Ивановна после того уехала в лесную деревню. И когда сын привез крошечную Марину и пожаловался, что боится оставлять ее в городе, потому что времена у него сейчас трудные, твердо заявила, что девочка будет жить здесь, в лесу. И объяснила сыну:
– Если ты с бандитами поссорился, так здесь нам безопаснее. Они ведь могут узнать, откуда ты родом, да и наехать в совхоз. Так?
Сергей согласился.
И вот теперь она вернулась в Завойское. И первым делом расспросила Нину, кто жив из старых знакомых, а кто нет… Конечно, ее-то интересовал только один человек. И интересовал потому, что задумала Наталья Ивановна докончить то, что начала много лет назад. Вот только Нина сказала, что у рыжего Витьки дочь – дурочка, сама даже обед сварить не умеет… Посмотреть надо, решила Наталья Ивановна. Если и в самом деле девка совсем беспомощная… ну, черт с ним, с уродом. Пускай существует.
– А тот человек… он жив? – спросила Марина.
– Такие сволочи дольше всех живут. Ладно, хватит о плохом. Расскажи-ка лучше, что делать собираешься? Сергей… ну, я думаю, он сгоряча так поступил, после опомнится, но тебе-то ведь все равно пора по-своему жизнь устраивать. Чем заняться хочешь?
– Не знаю пока, – грустно ответила Марина.
Ей не хотелось говорить на эту тему. Тем более что она была слишком взбудоражена рассказом бабушки. Кто бы мог подумать… Бабушка каким-то образом расправилась с мерзавцем! Но конечно, ни за что не признается, как именно. Ничего, Марина может и сама узнать. Это проще простого. Раз тот человек до сих пор живет здесь, в Завойском, она завтра же постарается его найти. Он должен быть ярко-рыжим. Таких немного.
Черт побери, она имеет право посмотреть на человека, который был ее настоящим отцом!
– Ты это зря задумала, – сказала вдруг Наталья Ивановна.
– Что? – испуганно вскинула голову Марина.
– Не надо тебе его искать.
– Ты что, мысли читать умеешь? – удивилась Марина.
– Твои мысли прочесть нетрудно, – усмехнулась бабушка. – У тебя все на лбу написано.
Марина улыбнулась и провела ладонью по собственному лбу, как будто желая стереть написанные там тайные замыслы.
– Что, уж и одним глазком глянуть на него нельзя, что ли? – спросила она.
– Не надо, внученька. Поверь, ни к чему это.
– Ну…
Обе они прекрасно понимали, что упрямая Марина все равно поступит по-своему. Но сделали вид, что разговор окончен раз и навсегда.
– Что-то непохоже, чтобы тут кто-то обитал, – прозвучал в наушниках Сергея Пафнутьевича озадаченный голос пилота.
– Но вон там следы колес, если я не ошибаюсь, – возразил господин Дикулов, внимательно смотревший вниз.
– Похоже на то, – согласился пилот. – И все равно странно эта деревня выглядит. Как неживая.
Деревня действительно выглядела совсем мертвой. Ни одна из печных труб не сочилась дымом, вообще никаких следов жизни не было – ни единой собаки во дворах, ни курицы, ни тем более человека. Но при этом широкое пространство, некогда бывшее центральной улицей, выглядело словно перепаханным огромными колесами, и следы этих колес вели к дальнему дому – к дому Натальи Ивановны.
Однако ни к одному из колодцев во всей деревне тропинок протоптано не было…
Вертолет опустился прямо посреди улицы, и ветром, поднятым лопастями его винта, разнесло в стороны мокрую пожухлую листву, какой-то давным-давно брошенный сор, сдуло сгнившую тряпку, висевшую на ближнем плетне, и едва не повалило сам плетень.
Сергей Пафнутьевич аккуратно ступил на землю – и тут же охнул, потому что его ботинок наполовину утонул в грязи. Господин Дикулов подумал, что надо было надеть охотничьи сапоги, да кто же знал, что тут такое творится под ногами…
Медсестра спрыгнула следом за ним и спросила:
– Который дом? Может быть, я сама сбегаю, разузнаю?
– Нет, тут рядом, вон та изба, видишь? Справа последняя.
– Там на двери какой-то листок висит, – сказала остроглазая девушка.
Сергей Пафнутьевич прищурился, всматриваясь.
– Да, в самом деле… А и правда, сбегай-ка.
Медсестричка припустила вдоль покосившихся плетней, разбрызгивая воду из луж, а Сергей Пафнутьевич сердито подумал, что с этим глобальным потеплением настоящей зимы, пожалуй, и не дождешься. Десятое декабря, а вокруг воды по щиколотку! Чтобы по снегу побродить, придется снова в Альпы отправляться, как в прошлом году.
– Ну что? – нетерпеливо крикнул он, когда девушка, сняв с двери старого домика листок, повернула обратно.
– Уехала она!
Уехала? Куда, как?..
Но когда Сергей Пафнутьевич, взяв записку, написанную явно материнской рукой, прочитал ее, ему стало не по себе. «Степаныч! Меня внучка в Завойское забрала, дом купила. Я теперь там буду жить. Заезжай в гости. Рядом с Ниной Стасовой. Наталья».
Внучка? Какая еще внучка? Нет у нее никакой внучки, есть внук от младшего сына, да только он здесь ни разу в жизни не бывал!
Черт побери, что же затеяла Марина? Что еще придумала проклятая девка?..
– Ну что, летим назад? – спросил пилот, выглядывая из кабины.
– Подожди, я туда все-таки зайду, – сказал господин Дикулов. – Да и записку надо на место повесить, она ведь кому-то адресована.
Какому-то Степанычу. Кто он таков, этот Степаныч, почему навещал старуху? Надо будет спросить у матери.
…Нет, этот дом был ему незнаком. И никаких воспоминаний не вызвал. Дикулов родился и вырос в совхозе, а не в лесной деревне. Но тут родился и провел всю жизнь его дед, и мать вернулась сюда, отправив сыновей в большой город… и здесь, именно здесь до шести лет жила Маринка. Как она здесь жила?
Внутри было темно, сыро, холодно. На столе, сколоченном из толстых, гладко оструганных досок, стояла керосиновая лампа – то ли забытая, то ли нарочно оставленная на случай появления загадочного Степаныча. Возле печки лежала горка дров. Да, оставили нарочно, подумал Дикулов, чтобы можно было и обогреться, и без света не сидеть…