– Извините, сеньор Леман, но мне кажется, что…
– Пабло – очень умный мальчик, ты сама сказала…
– Никто не ставит это под сомнение, я…
– Но он растет без матери, и это еще больше обострило его застенчивость. Моя роль заключается в том, чтобы в максимальной степени, насколько это в моих силах, предоставить ему помощь и поддержку, но я никогда не смогу заменить ему мать. Никогда. Ты должна это понять.
– Насколько я знаю, Пабло очень вас любит, сеньор Леман. Вы для него – весь мир. И именно поэтому…
– Именно поэтому, Деми, – сказал мужчина, неожиданно резко повторив слова, не повышая при этом голоса, – именно поэтому… – повисла пауза, во время которой он барабанил указательным пальцем по рулю, – …полагаю, что ты совершенно права. Нам нужно следить за его поведением.
Выражение лица девушки изменилось: на нем появилось заметное облегчение.
– Именно так, сеньор Леман, я как раз хотела, чтобы вы пришли к подобному выводу, и только…
– Да, определенно, нам следует заняться этим как можно скорее. Поговорим завтра. Спасибо за все, Деми…
– Вам спасибо, сеньор Леман. Единственное, чего я хочу, – это чтобы Пабло рос счастливым…
– Я знаю, Деми, большое спасибо.
Мужчина раздумывал над тем, какими могут быть соски у этой девушки. Груди у нее маленькие, но он был уверен, что соски – большие и темные, как миндальные орехи, которые все еще зажаты у него в руке, и очень может быть, что быстро твердеют при контакте с водой. Он представил ее в ванне, над поверхностью воды возвышается только грудь. У прелестнейшей рыжей голландки, которую подцепил его отец, после того как развелся с матерью, тоже была небольшая грудь, но мужчина очень хорошо помнил ее острые соски. Девица, когда купалась, имела обыкновение приглашать его, чтобы он на нее полюбовался.
– А теперь мне пора… Пабло, садись в машину. Хочешь орешков, Деми?
Она с улыбкой отказалась – толстеть не хочет.
– Спасибо за все, правда.
Отъехав от школы, он стал колесить по улицам, выбирая их наобум, едва осознавая свои действия. Слова девушки с иностранным акцентом все крутились и крутились в голове: «Спашибо вам. Спашибо». Наконец он повернулся к мальчику:
– В следующий раз, когда столь изощренно кому-нибудь соврешь, потом не признавайся, что соврал.
– Что значит «столь изощренно»? – спросил мальчик.
– Сложно.
Ребенок ограничился тем, что поправил свой ремень безопасности и стал смотреть в окно. Мужчина искоса поглядывал на его сине-голубую бейсболку и длинные каштановые ресницы. В профиль мальчик был очень похож на Джесси, свою мать, а она была красавицей, и пирсинг у него такой же – на губе. И он уже в который раз спросил себя: что сказала бы Джесси, если бы ей удалось дожить до этого дня, о ребенке, которого она для него родила?
Ему стоило больших усилий уговорить ее. Кроме того, что она была одной из самых одаренных в группе его студентов курса информатики в Брюсселе, Джесси еще и занималась балетом, хотя и непрофессионально, и вначале с ходу отвергла саму идею: беременность испортила бы фигуру. Он сделал вид, что смирился с ее решением, но через несколько дней упаковал вещи Джесси и объявил, что, поскольку их отношения не имеют будущего, он вынужден с ней распрощаться и выставить ее из квартиры, где они жили. Она зависела от него – он специально выбрал такую – и в конце концов уступила, обливаясь слезами, примирившись с ним после шампанского и косячков. «У нас будет сын, Хуан, я рожу тебе сына…» Джесси нравилось напиваться, и он воспользовался этой ее «полезной» привычкой, когда пришло время устроить как бы автокатастрофу, в которой и завершилась жизнь молодой матери через два месяца и три дня после рождения Пабло. Разумеется, она не могла остаться в живых, потому что сын был не прихотью, а неотложной необходимостью. Ребенок был его защитой от всевозможных ловушек: мужчина все скрупулезно просчитал. Он думал о перспективе оказаться в тюрьме, мало того, знал, что когда-нибудь туда попадет (а также знал, что выйдет оттуда), но не мог даже допустить возможность попасться в одну из этих ловушек. Этого не будет. Что угодно, только не обман со стороны девицы.
Колеся по Мадриду с целью забыть о банальном инциденте с Деми, он обдумывал, что нужно купить в первую очередь. «Новый ковер на пол. Прорезиненные мешки. Веревку. Пару новых фонарей. Другую дрель. Обезболивающее. Биологический нейтрализатор. Изоленту». Потом провел рукой перед датчиком звука, и в машине загрохотал техно-рэп. Ни мальчик, ни он сам ничем не выдали, что слушают гремящую музыку. Самое срочное – прорезиненные мешки и веревка. Он снял солнечные очки – на улице быстро темнело, и над городом собирались тяжелые тучи – и положил их в верхний кармашек темно-лилового пиджака от Валентино. Ему этот цвет нравился, Пабло – тоже. Другим взмахом руки он выключил музыку. Вдруг вспомнилась забавная картинка: груди трупа с одним соском, торчащим вверх, а другим – провалившимся. А еще он продолжает потеть, хотелось бы знать, с чего это.
– Папа, – сказал мальчик.
– Что?
– Ты не мог бы еще ненадолго включить музыку?
– Нет.
Мальчик пожал плечами, сунул руку в карман куртки и достал портативную игровую консоль. Крутя руль, чтобы свернуть в боковую улочку, мужчина бросил взгляд на один из многочисленных рекламных постеров на тему приближающегося Хеллоуина: тыква, которой девушка прикрывает свои гениталии. Виднелись только руки, живот, округлые бедра. Он где-то читал, что Хеллоуин – праздник очень древний, языческий, сопровождавшийся оргиями, но, как и многие другие, деформированный современной цивилизацией. Мужчины с оленьими рогами на голове, высмеиваемые богиней Дианой. «Богини и рогатые», – подумал он. И, раздумывая над этим, жестом активировал автомобильный телефон. «Колледж. Директор», – произнес он. Прозвучали два гудка, потом послышался голос секретарши, а вслед за ним и сеньора Брука. Разговор получился коротким, но даже при этом мужчина успел подумать кое о чем еще, пока взволнованный директор совершенствовал свой испанский в общении с одним из влиятельных родителей:
– Конечно, сеньор Леман, если таково ваше желание, мы готовы…
– Спасибо.
– Должен тем не менее поставить вас в известность, что Деми новенькая и пока не знает…
Мужчина продолжал думать о том, что еще предстоит сделать. Позвонить Кристине и предложить встретиться в другое время. Послать ей букет цветов. Собеседование с Ребекой, системным аналитиком, которая хочет получить работу в его эксклюзивной компании, назначено на одиннадцать в четверг, то есть на завтра. Он не планировал с ней обедать, потому что она могла прийти не одна, а ему совсем не улыбается, что кто-то будет глазеть на него, пока сам он заглядывает в зеленые глаза Ребеки. Кроме того, завтра утром нужно забрать «мерседес» из сервиса, куда он отогнал его в понедельник, чтобы закрасили царапину на дверце, которую эти двое воришек…
Вспомнить об этом было ошибкой. Костяшки его вцепившихся в руль пальцев побелели.
– …она хороший преподаватель, хотя пока еще и очень зеленая в отношениях…
– Понимаю, сеньор Брук, – нетерпеливо оборвал мужчина. – Но я больше не буду обсуждать эту тему. Я просто не хочу, чтобы эта девушка учила моего сына. На самом деле я больше не желаю ее видеть. Даже случайная встреча с ней для меня нежелательна. И мне все равно, зеленая она или желтая. Если я ее увижу, сеньор Брук, если я ее еще хоть раз увижу, даже издали и с обращенной ко мне улыбкой или даже со спины, сеньор Брук, если я снова увижу ее в вашем колледже, то я поговорю с вашим начальником и заберу своего сына. Но прежде я поговорю с вашим шефом, чтобы ему было совершенно ясно, кто ответствен за ситуацию… Так что выбор за вами.
– Разумеется, сеньор Леман, разумеется… Я только хотел…
– Выбор за вами, сеньор Брук.
– Я… Я уже выбрал, сеньор Леман.
– Благодарю, сеньор Брук. Всего доброго, сеньор Брук.
И он отключился, стиснув зубы. «Есть женщины, которые думают, что все мужчины – мазохисты», – сказал он себе. Он, конечно, может им быть, но до определенной степени. Он вспомнил, что существует одна из этих штук (технические термины вызывали у него беспокойство)… одна «филия» по имени Леопольд, связанная с Захер-Мазохом и с его собственной «филией», а также с пьесой «Виндзорские насмешницы», в которой женщины потешаются над мужчинами, вынуждая их носить на голове оленьи рога. Одна мысль о том, что женщина может над ним смеяться, вызывала у него эрекцию, но он приписывал этот факт не какой-то там «филии», а стремлению к честности: когда женщина смеется над мужчиной, она честна, полагал он. Он и сам порой заставлял их над собой смеяться по той же самой причине. Он усаживал их на унитаз и заставлял смотреть на себя и смеяться. Ребенком он частенько подглядывал за матерью в ванной, а потом за девицами, которые жили с его отцом, и каждый раз, когда им удавалось его застукать, они смеялись. «Знаешь, что ты такое?» – выговаривала потом ему мать. Женщины – настоящие эксперты по насмешкам: они учатся им в детстве, закрепляют свои познания в юности, а достигнув возраста кумушек, ничем другим и не занимаются.
Он заметил, что выехал на автостраду, увидел съезд, свернул на него и снова поехал в Мадрид. Уверился, что подцепил грипп: все потел и потел, причем обильно.
– Ты не мог бы выключить консоль? – попросил он. – Пожалуйста, меня раздражает этот писк.
Мальчик выключил ее, но не убрал. Мужчина прибавил:
– Когда приедем домой, я хочу, чтобы ты прежде всего принял душ. От тебя воняет.
– Значит, мы едем домой? – спросил мальчик.
– Конечно, мы едем домой. Просто кружным путем.
– А можно будет перед душем посмотреть головидео?
– Нет.
– А после?
– А после – поглядим.
Тут он вспомнил, что не включил габаритные огни, и сделал это. Вообще-то, они включались автоматически, но мужчина обесточил в машине все автоматы, потому что его тревожило, что машина думает за него. Кроме того, так можно сэкономить.