Его большая рука сомкнулась на ее тонкой шее сзади, и он заставил ее подняться на ноги, чтобы снова накрыть ее рот своим. Вот в чем, подумала она, опасность близости с мужчиной. Одежда служила своего рода броней, и когда ее снимали, открывались вещи, о которых никто никогда не мог догадаться. Теперь она знала о нем то, что, вероятно, знали немногие люди. Что его тело было скульптурным чудом, как живая статуя. Что его внушительный член пульсировал, когда он прижимался к животу. Что у него был шрам, и она знала его историю. Он бы никогда не рассказал ей эту историю, если бы она не увидела шрам. Из-за всего этого она чувствовала себя ближе к нему, чем когда-либо.
Его губы все еще были прикованы к ее губам, он поднял ее, взял на руки и отнес к кровати. Глупо было радоваться этому, когда она могла бы легко добраться туда сама, но что-то в этом действии говорило о нежности, о желании убедиться, что она чувствует себя особенной. Так же как то, как он продолжал стоять, когда она входила в комнату.
Он положил ее на смятую постель, где, без сомнения, был сам, когда она постучала в его дверь.
— Я тебя разбудила? — подумала она спросить сейчас.
— Нет.
Он последовал за ней вниз, провел указательным пальцем по ее груди.
— Я не мог уснуть, думая о тебе, зная, что ты так чертовски близко.
Переплев свои пальцы с ее, он широко развел ее руки, удерживая их, и накрыл ртом ее грудь, вбирая в рот столько, сколько мог. Облизывая чувствительную плоть, посасывая ее. Ей казалось, что он прикасается ко всему ее телу, к каждому дюйму, внутри и снаружи. Что каким-то образом он изменил ее, так что она уже никогда не будет прежней. Она хотела сделать ему такой же подарок, оставить его таким же изменившимся.
Она изо всех сил пыталась вырваться из его объятий.
— Тише. Сегодняшний вечер для тебя.
— Я хочу, чтобы он был для нас.
— Тогда позволь мне направлять тебя.
Когда она расслабилась, он ослабил хватку, приподнялся и оседлал ее бедра. Начав с запястий, он скользнул ладонями по ее рукам, вниз по бокам, вверх по животу и вокруг груди.
— Раздвинь для меня ноги.
Она не знала, было ли это из-за низкого, страстного тембра его голоса или прямоты его слов, но такой раскаленный жар пробежал по ее венам, что она удивилась, как ее кровь не превратилась в лаву. Огонь только усилился, когда он растянулся на животе, устроился между ее бедер и мягко подул на завитки в месте соединения. Она хотела, чтобы было больше света, чтобы она могла ясно видеть его, была благодарна, что было так мало света, что он не мог разглядеть ее в деталях. У нее не было шрамов, которые можно было бы скрыть, но ни один мужчина никогда не видел ее такой обнаженной, в таком уязвимом положении. Тем не менее, смущение не проявилось, потому что то, как он нежно провел по ней пальцами и губами, заставило ее почувствовать себя драгоценной.
Закусив губу, она смотрела, как отблески огня играют на его мускулистой спине и упругих ягодицах. Он был великолепно сложен. Такой высокий, такой широкий.
Он поцеловал внутреннюю сторону одного бедра, затем другого. Скользнул руками под ее колени, приподнял их, согнул, пока ее бедра не приподнялись, напрягаясь навстречу ему. Затем он лизнул ее самое интимное место, как будто обнаружил ложку сливок, которая так и просилась, чтобы ее слизали.
То, о чем она сейчас умоляла. Она не могла остановить вырывающееся из нее тихое мяуканье, и оно, казалось, разжигало его энтузиазм по отношению к предстоящей задаче. Она знала, что, когда мужчина и женщина сходятся вместе, стоит ожидать опрделенной интимности, но не знала, что она будет настолько глубокой, поглотит ее, пока мир вокруг нее не исчезнет и не останется только он, его тело, его руки, его пальцы, его язык, его рот. Целовать, гладить, сосать, дергать, завоевывать.
Вот как это было. Как будто она была на грани того, чтобы быть опустошенной перед ним, но все же она будет единственной победительницей. Она запустила пальцы в его волосы, и он снова переплел свои пальцы с ее и крепко сжал их. Это ограничение только усилило нарастающее внутри нее удовольствие. По мере того как ощущения усиливались, ее бедра начали дрожать. Тем не менее, он продолжил эту сладкую пытку.
— Бен?
— Поддайся этому, Тея.
Ее дыхание превратилось в прерывистые вздохи, грудь сжалась, кожа как будто съежилась. Ее голова моталась из стороны в сторону. У нее больше не было никакого контроля над этим, больше не было никакого контроля над чем-либо. Ее пальцы сжали его пальцы. Не отпускай меня. Не отпускай меня. Не отпускай меня.
Внезапно экстаз, такой сильный, такой невероятный, прорвался сквозь нее, вырвался из нее. Когда ее спина выгнулась дугой, она проглотила свой крик, и это каким-то образом сделало освобождение еще более мощным.
Пока она дрожала и сотрясалась в результате катаклизма, он лакал ее, раз, два, три. Наконец, отпустив ее руки, он приподнялся по всей длине ее тела и заключил ее в свои объятия, шепча ей на ухо. Шшш, милая. Шшш, дорогая.
Несколько минут спустя она заметила влагу на его груди, на своей щеке. Неужели она плакала. Тем не менее, интимность того, что он сделал, заставила ее пошатнуться, чувствуя себя невероятно возбужденной, но в то же время ценной. Как могли слезы не быть ответом?
Только когда ее дрожь утихла, ей удалось прохрипеть:
— А ты?
Слегка приподнявшись, он выдержал ее пристальный взгляд.
— Я обнаружил, что мне доставляет удовольствие доставлять удовольствие тебе.
Как бы тронута она ни была его словами, она покачала головой. Однажды он уже делал это раньше, в своем кабинете, и она была слишком ошеломлена, чтобы подумать о том, чего он не взял для себя.
— Это несправедливо, что я должна — она не знала точно, как это назвать — должна… распасться — да, это хорошо описывало ее чувства: распад на части, собирание воедино — а ты нет.
Сегодня вечером это заставило ее почувствовать себя уязвимой и почему-то…
— Это наводит на меня меланхолию. Покажи мне, что делать. Разве ты не должен быть внутри меня?
— Я не собираюсь лишать тебя девственности.
— Почему бы и нет?
— Тебе она может понадобиться.
Если она будет придерживаться своего плана. Но как она могла после того, как испытала это с ним?
— Но должен быть другой способ. Пожалуйста, не оставляй меня в этом одну, не в этот раз.
Не отрывая от нее взгляда, он потянулся к ее руке, поднял ее и запечатлел открытый поцелуй на ее ладони. Она наблюдала, как напряглись мышцы его горла, когда он с трудом сглотнул. Медленно, медленно он опустил ее руку и прижал ее к своему твердому, пульсирующему члену, грубо застонав, когда она обхватила его пальцами.
Продолжая накрывать ее руку своей, он направлял ее, поглаживая горячую, восхитительную длину своего тела. Вниз, вверх. На вершине он провел ее большим пальцем по шелковистому куполу, распределяя собранную там влагу, прежде чем направить ее обратно к долгим ласкам.
Поскольку их взгляды были прикованы друг к другу, поскольку ни один из них не отвел взгляда, это казалось более чувственным, более интимным… просто более.
Она наслаждалась, наблюдая за изменением его черт, сжатием челюсти, манерой, с которой его глаза ненадолго закрывались, как будто он испытывал почти невыносимое удовольствие, интенсивностью, с которой его глаза тлели, когда они снова открывались. Отпустив ее руку, он начал гладить ее грудь.
— Боже, я люблю твою грудь.
Она обнаружила, что ей нравится его член. Она чувствовала себя неприлично, называя его так, но никакого другого слова, которое она могла придумать, было бы недостаточно. Время от времени, когда она проводила большим пальцем по его головке, собирая там влагу, он стонал так глубоко, что она чувствовала дрожь в его груди. Это заставляло ее чувствовать себя сильной, зная, что она оказывает на него такое влияние. Меланхолия отступила. Это было то, чего она хотела: чувствовать себя равной.
— Сильнее, быстрее, — прохрипел он.
Она повиновалась, усиливая хватку, двигаясь быстрее.
Удовлетворение охватило ее, когда его дыхание стало прерывистым, потому что ее дыхание тоже стало таким, когда она приблизилась к пику ощущений, поэтому он, должно быть, близок к этому. Он прорычал грубое проклятие — или, возможно, это было благословение, — уткнувшись лицом в изгиб ее шеи и сомкнув губы на ее плече. Его тело дернулось, задрожало. Его горячее семя полилось на ее бедро, на ее руку.
Он мягко остановил ее действия, и она обняла его, крепко прижала к себе, не уверенная, что когда-нибудь захочет его отпустить.
К счастью, в комнате были умывальник и кувшин, так что Зверь смог убрать беспорядок, который натворил. После он растянулся на кровати, а она прижалась к его левому боку — где она, без сомнения, могла слышать стук его сердца — его рука обнимала ее, в то время как он держал руку, которую она положила ему на живот, руку, которая заставила его излить свое семя с такой силой, что он чуть не потерял сознание. Периодически он подносил ее к губам и целовал костяшки ее пальцев, ладонь, кончики пальцев, запястье.
Он не мог вспомнить, когда в последний раз испытывал такое удовлетворение после секса. Это было странно, особенно учитывая то, каким образом он добился освобождения. Он не входил в нее. Он не почувствовал, как ее мышцы пульсируют вокруг его члена, когда она нашла свое собственное освобождение. Он сожалел об этом, хотел познать ее упругость, хотел, чтобы ни одна ее частичка не осталась нетронутой. Но он не стал бы губить ее ради минутного удовольствия, которое могло бы вызвать у нее угрызения совести на всю жизнь.
— Что касается ошибок, — тихо сказала она, — я действительно считаю, что это одна из лучших ошибок, которые я совершила.
Тихо посмеиваясь, он поцеловал ее в макушку, наслаждаясь тем, как ее волосы веером рассыпались по подушке, по его груди.
— Раньше я испытывала жалость к проституткам, но если они испытывают это—