Ко всему прочему ножной браслет, зажатый сапогом, натирал лодыжку, а замаскированный неприятно болтался на запястье…
Подъезжая к воротам на улицу, я готова была убивать. Или расплакаться. Если тёмный умудрился при моём прекрасном теле меня осмеять, то за мерина он меня и орден с грязью смешает.
— Лила, возвращайся скорее, — парнишка погладил меня по бедру.
Хоть кто-то мне это пожелал! Он шёл быстрее мерина.
— Ворота открой, — едва сдерживая рыдания, попросила я.
Парнишка открыл.
Вскинув голову, выехала на улицу… мерин лениво цокал копытами, остановился и огляделся. Тёмный посмотрел на нас. Складывая руки на груди, поджал губы.
«Сейчас что-нибудь скажет», — уныло ожидала я.
Тёмный бодро зашагал ко мне, обошёл, нырнул в ворота, игнорируя окрики парнишки, и скрылся где-то во дворе. Да, борзый тёмный, ничего не скажешь.
Подёргала уздечку, и мерин очень медленно стал разворачиваться широкой дугой. В воротах встал.
Из конюшни выглянул пунцовый старик и рявкнул:
— Жимка! Сюда!
И мерин припустил! Прямо даже резво так добежал и вернулся в конюшню. Тёмный стоял, прислонившись к стойлу, и почёсывал белого кусачего Эсинова коня под подбородком. От удивления приоткрыла рот.
— Слезай, — буркнул конюх и стал спешно расстёгивать подпругу. — Сумки снимай.
Едва успела спрыгнуть, прежде чем седло съехало набок. Парнишка подхватил пожитки, конюх — седло, и потопал вдоль стойл. Когда зашёл к мышастому скакуну, рот у меня открылся ещё шире.
«Мне Резвого дадут?» — закрыла рот. Выдохнула.
Конечно, Резвый не лучший конь ордена, но очень хороший, на нём Мав ездила, когда её кобыла занималась продолжением рода.
Беспрестанно бормоча, конюх оседлал Резвого и подвёл, глядя на меня с откровенной ненавистью. Носильщик помог закрепить седельные сумки. Тёмный с видом победителя (каковым и являлся) покинул конюшню.
Я нагнала его за воротами. Тёмный собирал длинные пряди в хвост:
— Тебе надо научиться решать проблемы не через постель, — он стянул волосы кожаным шнурком.
Раздражение захлестнуло меня:
— Тебе надо научиться вести себя…
— Как?
— Не так раздражающе.
Мимо с грохотом пронёсся экипаж. Тёмный похлопал по шее вьючного серого, затем яблочного, отвязал его, легко вскочил в седло и дал шенкелей. Я тоже.
Мы влились в поток всадников и повозок. Так началось моё первое выездное задание с тёмным, и оно мне уже не нравилось.
Ножной браслет тёр и оттягивал лодыжку.
Глава 5
Цокот, скрип, голоса… Лавируя в толпе (и кто придумал уезжать в базарный день, когда на улице не протолкнуться?), мы явно направлялись к круглой башне Гранографа. Серый сорокаэтажный конус с трепещущими жёлтыми флагами гордо вздымал круглую хрустальную вершину над трёх- и четырёхэтажными домами торгового квартала.
То и дело кто-нибудь ругался.
— Вот только не говори! — я приподнялась в стременах. — Что вы не догадались проложить маршрут накануне!
Мы въехали в тень Гранографа. Тёмный полуобернулся и перекричал гвалт:
— Проложили! Но ночью были магические колебания, лучше уточнить, не повлияли ли они на смещения!
— О! — дёрнула ногой. — Мог бы без меня уточнить! Лучше бы дал мне выспаться!
Тёмный отвернулся. Сложила руки на груди: работать под прикрытием мне решительно не нравилось — магам уступали бы дорогу, и никто не пихал бы наших коней.
Наконец протиснулись к широкому каменному крыльцу перед дверями на уровне второго этажа. Конечно, тут была очередь, но тёмный свернул вбок, проехал вдоль башни шагов тридцать. Спешившись, всучил мне поводья своего коня.
— Я сейчас.
Прежде, чем успела что-то сказать, тёмный исчез в стене башни.
Кстати, отличный способ избежать очереди.
«А не сбежать ли мне с деньгами и пожитками тёмного?»
Вдоль спины побежали мурашки, раздражение и усталость сменились воодушевлением: прекрасная идея! Погулять месяцок, потом явиться к Эсину с повинной…
Не долго думая, развернула Резвого и, посмеиваясь, потянула за собой коняшек тёмного. Посмеиваясь и закусывая губу, чтобы не расхохотаться, я поддавала Резвому шенкелей, протискивалась между телегами и повозками. В спину мне неслась отборная брань, но это мелочи.
Главное, тёмного я всё же уделала.
Представляю, он вылезет из стены, а меня уже и след простыл! Глазищи свои оранжевые вылупит, бегать начнёт, выспрашивать, а в такой толпе свидетелей не найти.
Но самое приятное — когда тёмные Эсину будут докладывать, что они меня упустили.
Вот тогда он отомстит за все шутки над нами.
Может, вернуться к нему, попросить разрешения подглядывать, когда он тёмных костерить начнёт?..
— Нам в розовые ворота! — послышалось сзади.
Меня будто холодной водой окатили, счастливая улыбка сползла с лица. Медленно обернулась: тёмный ехал на своём коне, а в скрещенных на груди руках был конверт с серо-жёлтым штампом Гранографа.
— И да, спасибо, что поторопилась. — Тёмный улыбнулся. — Так хочется скорее из этой толчеи выехать.
Скотина. Одно слово — тёмный.
Придержала Резвого: пусть сам теперь впереди едет и людей расталкивает, а то устроился… Выпустила повод тёмного и тоже сложила руки на груди. Демонстративно отвернулась, когда он поравнялся со мной и выехал вперёд. Потом пришлось посмотреть на широкую спину, вдоль позвоночника разделённую длинным чёрным хвостом.
Может, свернуть на ближайшем перекрёстке и дать дёру?
Тёмный обернулся:
— Ты, конечно, можешь попытаться сбежать, но я тебя поймаю и в нужную сторону повезу. Только учти, если не выедем из города в течение часа, потом придётся делать большой крюк, чтобы не попасть в грань.
Стиснула зубы.
Слушаться тёмного не хотелось, но трястись объездными путями тоже. Тяжко вздохнув, покрепче ухватила поводья и припустила коня.
Оглянувшись, я уже не увидела розовых ворот Самрана, только верхушка Гранографа мерцала на солнце, а кругом — поля, леса. И широкий, мощёный камнями тракт под копытами коней. Поток торговцев в город иссякал, обратно они ещё не потянулись, так что с тёмным мы ехали вдвоём.
Я стоически молчала, хотя, видит Свет, молчание — не моя добродетель.
В очередной раз накрыла ладонью основание шеи и помассировала укус. Мы проезжали мимо густых кустов на границе лесочка, земля под ними выглядела мягкой из-за мха — прекрасное место для уединения, но сейчас я бы скорее удавилась, чем легла с этим невыносимым тёмным.
Он тоже молчал.
Не смотрел на мою грудь, красиво колыхавшуюся в расстёгнутом вороте куртки при каждом шаге Резвого.
Не пытался меня потрогать.
И хотя обычно я легко угадывала желания мужчин, этого понять не могла.
Но самое плохое — он молчал.
Я не привыкла молчать.
Не привыкла к равнодушию.
Даже те, кто меня ненавидел, на меня реагировали, а этот ехал так, словно меня нет.
Ну как так можно?
Покосилась на него: он расслабленно качался в седле, смотрел перед собой. И ведь красивый, гад! Ветер играл выбившимися из хвоста прядями.
А какая у тёмного гладкая кожа…
«Хватит!» — Отвернулась.
Только злость и помогала не уснуть прямо в седле.
Вновь потёрла основание шеи.
— Что у тебя там?
Вздрогнула, затем изобразила нарочитое удивление:
— Надо же, заговорил. А я думала, со статуей еду.
— Если хотела поговорить — так бы и сказала.
— Не хотела.
— Тогда почему столько обиды в голосе? — и не понятно, издевается или впрямь недоумевает.
В месте укуса стало подёргивать. Только воспаления не хватало!
— Давай остановимся и посмотрим, — тёмный кивнул на кустики с моховой подстилкой. — У меня аптечка есть.
Мужчина, кивающий на кустики, ассоциировался у меня с конкретными последствиями. Но взгляд тёмного был кристально чист, без малейшего намёка ну мутную поволоку возбуждения, и смотрел тёмный в лицо, а не на грудь, что совершенно нетипично.
— Ты точно не по мальчикам?
— Ты второй раз задаёшь этот вопрос, почему? — Тёмный склонил голову набок.
И продолжал смотреть в лицо. Даже как-то неуютно.
— Ты не пялишься на мою грудь. На неё даже женщины заглядываются.
— Это было бы опрометчиво с моей стороны.
— Почему?
— Возбуждение и седло плохо совместимы.
Как можно незаметнее выдохнула: не равнодушен, ура!
Нарастал стремительный перестук копыт. Основание шеи потянуло, я накрыла укус ладонью.
— Давай, показывай, что там у тебя, — едва уловимым движением тёмный направил коня к обочине.
Навстречу нам мчался гонец в алом забрызганном грязью костюме, во все стороны летели хлопья пены. Я посторонилась. Взмыленная лошадь пронеслась, обдав запахом пота.
— Слезай. — Тёмный уже спешился и расстёгивал седельную сумку.
«И чего упорствую?» — спрыгнула, сняла куртку и бросила её на седло.
И вдруг всеобъемлюще ощутила оказавшегося за спиной тёмного — близко-близко. Дыхание перехватило, по телу пробежала знакомая дрожь. Горячие пальцы скользнули по шее, отводя разодранную рубашку с ноющей раны.
— Надо было сразу обработать. — Бархатный голос обволакивал разум.
Ухватилась за седло. Прав был Эсин: тёмный в моём вкусе. Облизнула пересохшие губы:
— Мы торопились.
Тихий шелест, запахло горькой мятой. Холодное прикосновение к ране — и я вздрогнула, покрылась мурашками. Невольно выгнула спину.
А потом рану начало жечь. Колючие раскалённые щупальца боли вонзились в плечо, шею, ползли по спине. Брызнули слёзы.
— Аа… — я захлебнулась всхлипом.
— Тихо-тихо, — тёмный обхватил меня под грудью, притиснул к себе. — Тихо.
Мои руки задрожали, с ужасом смотрела на них, а ноги дёргались, я повисла на тёмном.
— Ч-что?..
— Сейчас пройдёт.
Тело ломало, жжение охватило и укус, и плечо, спустилось по лопатке. Ощущение, словно меня жалили выбегавшие из укуса муравьи. Конь дёрнулся, косил блестящим глазом, а тёмный держал. Ещё и ухо прикусил, грудь сжал — и боль притупилась. Тёмный сунул флакон со светящимся содержимым под луку седла и обхватил меня освободившейся рукой, просунул пальцы под пояс.