щекий мальчик качает помпой воду, смеясь со своими друзьями, — он так отличался от того маленького индуса, бежавшего с криком ужаса.
— И вы вините себя за то, что не оказались в нужном месте и ничего не сделали? — спросил Люк. — Разумеется, ведь я видел, сколько в вас трусости. Поэтому, возможно, вы правы.
— Вы дразните меня.
В его взгляде было тепло, которое подсказало, что он не просто дразнит ее. Он думал, что она смелая? Что ж, возможно, он не далек от истины, если вспомнить, как она пережила кораблекрушение, захваты бригов и морские сражения.
— Как вам будет угодно, — с усмешкой согласился он. — Куда мы теперь пойдем?
— В церковь.
Пожалуй, самое безобидное место. Если бы она была одна, вошла бы внутрь и присела на скамью, но она чувствовала, что неловко будет заставлять Люка ждать.
— Она такая величественная, разве нет? И ее башня с заостренными углами — как интересно! Это первая английская церковь, которую я вижу так близко. — Эйврил посмотрела поверх стены во внутренний двор церкви. — И столько зелени! В Калькутте, где я жила в Индии, есть большое английское кладбище с массивными гробницами, между которыми пыльные тропинки, и кругом деревья, которые совсем не похожи на здешние. И птицы, и маленькие белки, и… О Небеса, я стала тосковать по дому. Как глупо, ведь я думала, что уже преодолела это.
— Войдите же и присядьте. — Люк ввел ее в церковный двор и усадил на скамейку. Уотерс присела на край разрушенного временем надгробия, с интересом наблюдая за Люком.
«Она находит его привлекательным, — подумала Эйврил, быстро вытерев платком набежавшие слезы и расправив плечи. — Кто я такая, чтобы винить ее за это?»
— Когда моя мать вернулась со мной в Англию, мой английский дедушка — граф Марчвуд — думал, что лучше всего мне будет поступить сначала в университет, а затем войти в церковную ограду, — проговорил Люк.
Он снял треуголку, откинулся на спинку скамьи и, заложив руки за голову и вытянув свои длинные ноги, принялся изучать башню.
— Войти в ограду — вы имеете в виду, стать священником? — Эйврил захихикала. — Вы?
— Вы обо мне самого нелестного мнения, судя по всему, — заметил Люк. Казалось, что он полностью равнодушен к ее насмешке. — Мой дед был не в восторге, узнав, что я разделяю те же убеждения, что и мой отец. Со временем он перестал угрожать мне адским огнем и вечным проклятием, и я поступил в военный флот.
— Вы атеист?
Она никогда не встречала никого из этих опасных людей.
— Скептик со свободным разумом, — поправил он. — Но я спокойно чувствую себя, читая в море заупокойную молитву или находясь на церковной службе. Это шокирует вас?
— Нет, — с сомнением ответила она. — Но хотя бы на флот вы хотели поступить?
— Не особенно. Я хотел убить революционеров. Тех, кто отнял жизнь у моего отца, а у меня — дом. Выбор лежал между военным флотом и армией, и я отдал предпочтение адмиралтейству. — Он пожал плечами. — К счастью, оказалось, что английский военный флот куда меньше пропитан снобизмом по поводу того, что он английский, и куда более терпим к иностранцам. Впрочем, деньги там платят те же, что и в армии. Но теперь у меня есть деньги и более это меня не волнует.
— Где же вы их взяли?
Самый неподходящий вопрос, и она это знала. Леди не обсуждают деньги.
— Призовые деньги за захват французского брига, кроме того, наследство от семьи моей матери. Мне понадобятся большие суммы, когда я верну себе фамильное поместье. Но у меня их достаточно, чтобы очень достойно обеспечивать мои удовольствия.
Он говорил таким ровным голосом, что Уотерс, вертясь на каблуках и наблюдая, как клирик запирает церковь, не заметила ничего подозрительного.
Пальцы Люка обвили ладонь Эйврил и принялись рисовать круги на ее ладони. Когда она напряглась и попыталась вырваться, он повернулся на скамейке, закрывшись плечом от горничной, и поднес руку Эйврил к своим губам. Она попыталась вырвать руку во второй раз, но он вобрал губами ее указательный палец.
Его рот был горячим и влажным, испытание оказалось непосильным для нее. Она глубоко вздохнула, ее взгляд утратил непреклонность. Другие пальцы касались его лица и чувствовали успевшую отрасти щетину. Когда она поняла, что это за имитация, ее щеки покраснели, веки опустились, словно погружая в полный чувственности сон.
Эйврил попыталась отнять руку вновь, и он слегка прикусил ее палец зубами.
— Отпустите меня, — потребовала она. — Это неприлично!
Он отпустил ее и улыбнулся.
— Что за непристойная фантазия, Эйврил, — пробормотал он, облизывая губы. — Что вы скажете на это?
Она поднялась:
— Уотерс, прекратите мечтать и подойдите!
— Да, мэм.
Девушка приблизилась, и Эйврил почувствовала укол вины за свой окрик.
— Нам следует сейчас же вернуться в гостиницу. Завтра трудный день. Благодарю вас, капитан д’Онэ, уверена, мы сможем найти дорогу обратно.
— Я надеюсь, вы не откажетесь от моего сопровождения. Я намерен защищать вас.
— Вы намерены соблазнять меня, — прошипела она, беря его под руку.
Отказ от его сопровождения вызвал бы ненужную сцену и лишние вопросы Уотерс.
— Защищать и соблазнять, — пробормотал он, открывая ворота, ведущие из церковного двора на улицу.
Эйврил рассмеялась, надеясь на то, что горничная не понимает предмета их спора.
— Вы пытаетесь примирить противоположности, капитан.
— Вовсе нет. Мне кажется, я знаю, что из этого вызывает у вас больший интерес, мисс Хейдон.
— В таком случае мы должны спорить вечно. Я уже достаточно утомлена этим.
— Я заметил, вы очень упрямы, мисс Хейдон, и способны упорно добиваться того, чего желаете.
— Того, что считаю правильным, — поправила она его. — Что касается упрямства, уж кто бы говорил.
Люк молчал, пока они пересекали рыночную площадь. Эйврил чувствовала ткань военной формы под своей ладонью, золотую тесьму, нашитую по краю рукава, прислушивалась к его тяжелым шагам по пыльным камням.
И было так хорошо чувствовать его рядом, как если бы они были респектабельной супружеской парой и возвращались в уютный дом после церковной службы. Витали и невысказанные слова, и чувственное напряжение, от которого у нее перехватывало дыхание, будто она спешила куда-то, и одновременно царил покой. Будет ли она чувствовать то же самое, идя с Эндрю Брэдоном? Будет ли это так же просто — гулять в молчании, без необходимости завязывать разговор?
Слова звучали, даже если он и не произносил их вслух: «Поцелуй меня», «Прикоснись ко мне», «Останься со мной». Они угадывались в том, как лежала ее рука на его руке, как он смотрел на ее профиль, как они замедляли шаги, подходя к гостинице.
— Благодарю вас, капитан, — произнесла Эйврил самым радушным светским тоном, когда они достигли гостиничного двора, — я чувствую себя намного лучше после прогулки на свежем воздухе.
— Полагаю, вы отправитесь в путь рано утром. При хороших условиях путь в Лондон отсюда занимает двенадцать часов.
Люк стоял с треуголкой в руке, не проявляя никаких признаков желания подняться в ее комнату. Может быть, это разыгралось ее воображение, а он всего лишь флиртовал?
— Да, форейторы сказали нам, что следует выехать в половине восьмого утра. Должна признаться, я буду очень рада окончить путешествие, растянувшееся на четыре месяца.
— Оно окончится на Брутон-стрит, полагаю, — уточнил Люк.
— Как… как вы узнали?
Холод коснулся ее позвоночника. Он обещал не говорить ни о чем с лордом Брэдоном — неужели нарушил свое слово?
— Я проверил. Не смотрите же на меня так, я не помешаю вашему приезду своим внезапным визитом, мисс Хейдон.
— Конечно. Спасибо. Мой приезд может быть несколько напряженным… поначалу, пока мы не узнаем друг друга.
Ответное молчание Люка означало, что он с беспокойством ждет этой встречи.
— Что ж, доброй ночи, капитан д’Онэ. Я желаю вам успеха в адмиралтействе.
Она протянула ему руку, и он поцеловал ее, склонившись, затем отошел в сторону, чтобы пропустить ее.
— Капитан лучше выглядит теперь, или я просто привыкла к его носу, — отметила Уотерс, когда они поднимались по лестнице.
— Тсс! Ради бога, он услышит вас!
— Но ведь он не сможет войти, мисс Хейдон.
— О!
Хорошо. Отлично, на самом деле. Все это было тогда. Она не увидит его больше, может быть, только через несколько лет, когда уже будет леди Брэдон — респектабельной светской матроной, а Люк — графом, адмиралом или послом роялистской Франции. Они встретятся, улыбнутся друг другу и снова расстанутся, и все эти мучения покажутся им бессмысленными.
Если только лорд Брэдон не отвергнет ее. Холод снова пробежал по спине. Он не будет рад услышать ее рассказ. Но он может оказаться сердечным, теплым и понимающим человеком, который простит ей это злоключение, и она забудет Люка. Нет, она никогда его не забудет. Он всегда будет частью ее воспоминаний. Его мужество, его гордость. Его плотская любовь.
— Пора ложиться спать, Уотерс. Позвоните, пожалуйста, чтобы нам принесли горячей воды. — И, повинуясь внезапному импульсу, Эйврил спросила:
— Как ваше имя? «Уотерс» звучит так сухо.
Возможно, леди Брэдон должна звать горничную только по фамилии, но это неудобно.
— Грейс, мисс.
— Как красиво. Я буду называть вас так, если только это не унижает ваше достоинство.
— Мое достоинство, мисс? Я думаю, что вам лучше называть меня по фамилии, потому что вы станете знатной дамой, и я должна быть превосходной служанкой. — Она сказала это так серьезно, что Эйврил рассмеялась. — Только не думаю я, что из меня таковая получится.
Грейс обладала довольно унылой внешностью, к тому же была курносой. Эйврил думала об этом, вспоминая слова своей тети о том, как следует выглядеть приличной горничной. Но Уотерс была смышленой, с легким нравом и открытым сердцем. Эйврил решила, что сделает все возможное, чтобы удержать ее возле себя, едва ли на Брутон-стрит ее ждут с распростертыми объятиями.