– А ты не знаешь почему? – спросил Дойл.
Баринтус покачал головой.
– Предпосылка явно была. Она пытала Конри, и пытала его лично.
– Но я думала, что его осудили на пытку за покушение на меня. Разве не так?
– Это он уже отбыл и с тех пор ни в чем не провинился. Он как будто понимал не больше нас, когда она его взяла. Потом она выставила его изломанное тело в парадном зале и заставила всех пройти и посмотреть, во что он превратился, но во рту у него торчал кляп и говорить он не мог. А сейчас он лежит запертый в темнице, и навещает его только Ффлур, королевская целительница.
– Конри – один из самых преданных сторонников Кела среди стражей, – сказал Дойл.
Баринтус кивнул:
– Верно, и слышал бы ты, какой поднялся переполох среди людей Кела, откровенно выражавших мысли о том, что Мерри недостойна трона. Они просто пресмыкались, пытаясь снова завоевать расположение королевы.
– Она пытала одного Конри? – спросила я.
– Пока да, но союзники Кела все перепуганы.
– Ты отметил, что Конри не дали говорить, – сказал Дойл. – Ты думаешь, он что-то королеве рассказал? Что-то, что она хочет сохранить в тайне?
– Да, – кивнул Баринтус.
– Можешь предположить, что это?
– Именно после пытки Конри королева обрела идею свести Мередит с несколькими мужчинами за раз, причем желательно с богами растительности и земледелия. – Он пожал плечами. – Теперь вы знаете то же, что и я. Если вам это о чем-то говорит, очень хотелось бы услышать.
Дойл качнул головой.
– Мне надо подумать.
– Мы все подумаем, – поправил Рис.
Все согласно кивнули.
Водитель сказал в интерком:
– Машины только что начали пропускать. Река вернулась в русло. Чудеса какие-то.
Кто-то нервно хихикнул.
– Ну, могло быть хуже, – сказала я.
Все уставились на меня.
– Мы едва не заставили разлиться все ручьи и реки в Сент-Луисе, – сказал Дойл. – Что может быть хуже?
– Когда-то на месте Сент-Луиса находилось громадное внутреннее море. Миллион лет назад плюс-минус пару тысячелетий, – тихо пояснила я.
Тишина в машине вдруг стала тяжелей и плотнее, наполненная общим ужасом.
– Китто вызвал землетрясение. Никка и Шалфей – ураган, – задумчиво сказал Гален. – Как-то мне не кажется, что возвращение Баринтусу божественного статуса могло бы затопить полконтинента.
Я теперь точно могла сказать, кто из нас знал, что Баринтус – это Мананнан Мак Лир. По быстро брошенному и тут же отведенному взгляду. Гален не знал. Зато я знала, и от мысли, что мы подняли такую силу без ритуального защитного круга, мне стало зябко. Впрочем, может, повлияла еще и холодная лужа у меня под задом.
Глава 25
От парковки до входа в холмы идти было долго и холодно. Снег был мне по колено, и я, несчастная смертная, не прошла бы по нему в мини-юбке и на четырехдюймовых шпильках. Или ноги переломала бы, или обморозилась. Так что меня нужно было нести, а только Баринтус не промок насквозь. У всех остальных одежда застыла на ледяном ветру, и те, кто не был магически защищен от холода, дрожмя дрожали.
Баринтус нес меня с легкостью. С его ростом он и не замечал сугробов, в которых я бы увязла напрочь. Я всегда помнила, что он на два фута выше меня, но сейчас, прижатая к его широченной груди, как никогда прочувствовала его физическую мощь.
Чувство это было и приятно, и беспокойно. Свернувшись у него в руках калачиком, я чувствовала себя совершенным ребенком. Когда я и правда была ребенком, он не раз носил меня на руках, но недавние воспоминания не давали мне теперь испытывать к нему дочерние чувства. Прижимаясь к его сильному телу, я не чувствовала смущения, но и спокойствия тоже не было.
Я выглянула из уютного гнезда, которое он сотворил для меня из своего плаща. Непонятно было, не мерзнет ли он без плаща. Он смотрел прямо перед собой, а на меня не обращал внимания, словно и правда нес ребенка. Может, он и считал меня ребенком. Может, случившееся на пресс-конференции не слишком поменяло его отношение ко мне. Магия для него значила много, но что до остального – как знать, может, я так и осталась для него только дочерью старого друга. Он всегда был мне настоящим дядей – он, а не кровные родственники.
Если бы кто угодно – или почти кто угодно – из стражей только что пережил бы со мной столь интимный момент и тут же перестал замечать, я бы что-нибудь предприняла, чтобы напомнить ему о своем существовании. Но это был не кто угодно, а Баринтус, и приставать к нему казалось мне недостойно ни его, ни меня.
Наверное, я вздохнула сильнее, чем собиралась, потому что изо рта у меня вырвалось облачко пара.
– Ты не замерзла, принцесса?
Как только он спросил, я поняла, что вообще-то должна мерзнуть. Ноги у меня были практически голые, да и сверху не слишком много надето.
– Нет, мне тепло, только почему? – Обращение тоже меня удивило. – Ты назвал меня "принцесса". Ты никогда не называл меня по титулу.
Он посмотрел на меня, прозрачное веко мигнуло и снова спряталось.
– Тебе не нравится, что тебе тепло?
– Это уход от ответа, а не ответ, друг мой.
Баринтус коротко хохотнул, что сходило у него за смех. Он так крепко прижимал меня к груди, что этот звук отдался у меня по всему телу, лаская в местах, где только магия могла меня касаться.
Я вздрогнула от неожиданной ласки.
– Прошу прощения, принцесса. Я уже очень давно не ощущал такой силы. Уйдет немало времени, пока я снова научусь владеть ею как прежде.
– Ты не даешь мне мерзнуть.
– Да, – подтвердил он. – Ты не чувствуешь?
Мысленные щиты, которые я носила день и ночь, охраняли меня, не давали погрузиться в мир чудес и волшебства. Многие фейри просто живут в сырой магии, одевающей все сущее, но мне еще ребенком это казалось слишком пугающим, сводило с ума. Отец научил меня ставить барьер от шума повседневной магии. Но чары, творимые у меня над головой, я не могла не ощутить. Даже сквозь щиты.
Я не стала убирать щиты – слишком уж близко мы подошли к границе волшебной страны. Не знаю, то ли дело в смертной крови, то ли просто я слабовата в магии, но без щитов воздействие волшебной страны мне трудно было выносить. Впрочем, если бы дело было в этом, то смертные вообще не смогли бы долго жить среди нас. Мэдлин Фелпс, к примеру, не имеет ни магических, ни парапсихических талантов. Как же она живет? Как удается ей не сойти с ума под пение ситхена?
Я высунула из-за щитов тоненький магический щуп. Некоторым сидхе пришлось бы сбрасывать щиты полностью, но им зато не нужна была бы такая плотная защита. Что-то теряем, что-то находим – так всегда.
Теперь я чувствовала покров магии Баринтуса над нашими головами словно невидимую тяжесть. Мы двигались в ореоле его магии. "На ощупь" эта магия казалась теплой и как будто жидкой. Я закрыла глаза и попыталась мысленно увидеть его щиты. Возник образ воды и волн – бирюзовых и притягательных, теплых как кровь волн у дальних берегов, где не знают зимы.
Я могла бы добиться сходного эффекта, призвав солнечное тепло или память о теплых телах под одеялом, но удерживать чары на ходу мне было бы нелегко. Стоя на месте, такие щиты я создавала без труда, но при движении возникали сложности.
– Какая теплая вода, – заметила я.
– Да, – сказал он, не глядя на меня.
Гален догнал нас и пошел рядом, дрожа в мокрой одежде. Короткие волосы звенели льдинками, а на щеке красовался свежий порез. Замерзшие прядки как раз доставали до щеки.
– А если я тебе на спину запрыгну, ты и меня согреешь?
– Сидхе неподвластны холоду, – бросил Баринтус.
– Не надо обобщений, – сказал Гален, стуча зубами.
Никка брел с другой стороны от нас и тоже дрожал.
– Я никогда еще так не мерз. – Плотно сжатые крылья подернулись инеем и походили на заснеженный витраж.
– Это из-за крыльев, – крикнул откуда-то сзади Шалфей. Эльфа нес на спине Рис, на вид совершенно не страдавший от холода. Но Шалфей весь скукожился, и я удивилась, почему Рис не поможет ему справиться с холодом, как Баринтус помог мне. – Мы, бабочки, для снежных зим не приспособлены.
– Я сидхе, – возразил Никка.
– Да и я теперь вроде бы, только у меня вот-вот яйца отвалятся.
Гален расхохотался и чуть не упал.
Дойл крикнул, обернувшись к нашей маленькой компании:
– Заканчивайте болтовню. Быстрее доберемся до холма – быстрее согреемся.
– Почему это ты не мерзнешь? – спросил Гален.
Ответил ему Аматеон, шагавший справа у края дороги. Он весь дрожал, а заиндевевшие подстриженные пряди резали ему щеки каждый раз, когда ветер задувал их на лицо.
– Мрак не мерзнет.
– Холоду тоже холодно не бывает, – крикнул Онилвин с левого фланга. Он тоже трясся, но у него хотя бы волосы были достаточно длинные, чтобы держаться в прическе и не ранить лицо.
При имени Холода я невольно глянула назад – он шел последним. Не потому, что не мог идти быстрей – мог, конечно же, холод был ему нипочем, но Дойл приказал ему охранять тыл. Одно покушение на мою жизнь уже состоялось, нельзя было рисковать.
Одного из своих мужчин я недосчиталась. Пришлось приподняться, чтобы разглядеть Китто, ковыляющего в хвосте процессии. Наверное, я попросила бы ему помочь, но тут Холод выудил его из сугроба и усадил себе на плечи. Без всякой просьбы, без единого намека.
Китто не сказал "Спасибо": они с Холодом оба стары, а старейшие среди нас высказанную вслух благодарность считают оскорблением. Современные любезности принимаются без проблем только теми, кто младше трехсот лет. А значит, только мы с Галеном могли бы обрадоваться, услышав "спасибо". Все прочие были староваты.
Я вернулась в теплое гнездо из магии и рук Баринтуса.
– Так почему я вдруг стала для тебя "принцесса", Баринтус? Ты с самого моего детства звал меня Мередит или малышка Мерри.
– Ты уже не ребенок. – Он упорно смотрел вперед, словно на пути следовало ждать неприятностей. И вряд ли он опасался сугробов.