Теперь меня нет, и вы вправе придать этой истории достойный оттенок. Скажите, что вы наткнулись на картину случайно. Моя репутация больше не имеет значения теперь, когда надо мной шесть футов сырой земли. Иное дело ваша. Знайте, что я был бы счастлив узнать, что награда пришлась вам кстати.
Будь я поэт, я бы сказал, что сердце мое все еще живет и что в нем по-прежнему трепещут листвой написанные Ван Гогом оливы. Но я всего лишь торговец антиквариатом и скверный художник в придачу. Мое сердце перестало биться. Но ваши — это начатый холст, который ждет завершения. От вас самих зависит, будет это шедевр или пустая мазня.
Любящий дедушка, Фрэнклин Джордж Форрест».
Дочитав, Джиллиан с минуту сидела в нерешительности, потом вскочила и, забыв про коробки, бросилась вон из дому. Ее переполняло желание поделиться информацией, а заодно и разделить неприятные мысли, что ей сопутствовали.
Но с кем? С Томом, с кем же еще! Том поймет.
Том думал о том, как трудно порой совершить единственно правильный поступок, но не совершить его, пусть даже под самым благородным предлогом, еще хуже, чем поступить неправильно. То, что он собирался сделать, могло стоить ему работы, а возможно, и любимой женщины.
Рассказ Джиллиан почти убедил его, что Эрик Мунн не убивал Джерси Плотника, и тем не менее он собирался обыскать дом, где Эрик теперь проживал.
«Не убивал» еще не означает, что не имел к убийству никакого отношения. Наверняка имел, причем самое непосредственное. Обыск мог увенчаться интересными открытиями, и уже только поэтому Том не собирался делиться своими планами.
Однако вышло так, что Джиллиан явилась к нему в кабинет как раз в тот момент, когда он уже готовился совершить намеченное, словно сами его намерения каким-то образом притянули ее.
— Привет! — бросил Том, надеясь, что у него не слишком виноватый вид.
— Привет! Реана сказала, что к тебе можно.
— Правильно.
Он встал из-за стола, подошел обнять Джиллиан и заметил, что она как-то странно выглядит. Лицо ее раскраснелось, взгляд блуждал.
— Что случилось?
Она открыла рот, подумала и вместо слов начала рыться в кармане. Оттуда не сразу появился изрядно помятый конверт.
— Вот прочти!
Том прочел письмо дважды, сначала мельком и с нарастающим удивлением, потом медленно, почти слыша, как части мозаики со щелчком ложатся на свои места, создавая цельную картину. Пока он читал, Джиллиан от нетерпения переминалась на месте.
— Где ты его взяла?
— Нашла случайно в кармане пиджака Эрика! Он висел в шкафу, под моим плащом… наверняка с той самой ночи. Я хочу сказать, с самой ночи убийства!
— И ты все еще утверждаешь, что твой бывший муж прохрапел всю ночь, ни разу не открыв глаз?
Судя по свирепому взгляду, не стоило дожидаться ответа. Времени на перебранку не оставалось.
— Скажи только — да или нет?
— Да! — отчеканила она.
Наверное, надо еще добавить, что он ей по-прежнему верит, но, во-первых, заверения начинали утомлять, а во-вторых, время рабочее и следовало делать дело. Но что потом? В конечном счете, он еще и мужчина, и если не приободрит любимую женщину, ему грош цена. Как бы высказаться так, чтобы одной фразой выразить все от начала до конца, включая самые пылкие заверения?
Джиллиан смотрела с вызовом, но под вызовом крылся явный страх быть отвергнутой. Он мог так, и остаться с ней, ее страх.
Внезапно слова пришли:
— Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.
— Я тоже люблю тебя! — Глаза Джиллиан засияли как звезды. — Я выйду за тебя замуж.
Том поцеловал ее, сжал в коротком, но теплом объятии и отстранился.
— Потом поговорим, ладно? Сейчас мне придется уйти. — Он направился к двери, но понял, что должен объяснить, куда идет. — Я выписал ордер на обыск квартиры Эрика. Надеюсь, когда он вернется, у полиции будут основания для его ареста. Прости.
Наступило молчание. Джиллиан смотрела на Тома, словно не поняла из сказанного ни слова. Он сообразил, что она чересчур переполнена разными чувствами и эмоциями.
— Да, но Эрик уже в городе! — вдруг воскликнула она. — По дороге сюда я видела его машину.
— А он тоже тебя видел?
— Конечно.
— Значит, он знает, что дома у Форрестов сейчас никого нет. Ключ у него есть?
— Нет, но…
— Что «но»?
— Теперь понятно, почему он предлагал мне сойтись и вместе переехать в дедушкин дом! А когда я отказалась, сказал, что потерял ключ от нашего бывшего дома. Попросил мой, чтобы сделать дубликат. Я пыталась снять со связки, не получилось, и тогда я дала ему на час всю. Он мог сделать дубликаты со всех ключей, в том числе от дедушкиного дома!
— Вот что, поезжай ко мне и оставайся там. Эрик может быть не в себе. Кто знает, что ему взбредет в голову? Жди дома, а я его перехвачу.
— Да, но как же Алекс? Она поехала туда!
— Тогда надо спешить. — Том протянул Джиллиан ключи. — Вот держи. Запрись и никого не впускай.
— Не буду я отсиживаться, когда такое творится! — Она вцепилась ему в руку мертвой хваткой. — Идем вместе.
Том понял, что спорить бесполезно.
Глава 27
—Боже, как я устала! — пожаловалась Алекс.
Они поднимались по лестнице из подвала, обшарив каждый темный угол, каждый запыленный ящик и сундук. В настоящем паучьем царстве они не обнаружили никаких картин, даже распоследних подделок.
— Может, ты просто забыла, что в доме есть сейф? — предположил Дункан, когда они вышли на кухню, на свет дня, ослепительный после подвального сумрака. — Допустим, на твоей памяти он ни разу не открывался.
Алекс помотала головой с досадой человека, вынужденного в сотый раз отвечать на один и тот же вопрос. Потом подумала, что у Дункана склероз, который он скрывает, и ответила более развернуто:
— Никакого сейфа в доме нет. Есть один в магазине, но, будь картина там, Эрик давно уже прибрал бы ее к рукам.
— Тот сейф я проверял.
— Ах да, я забыла, — буркнула Алекс.
— Но должна же она где-то быть!
— Во всяком случае, теперь мы знаем, что ее нет ни на чердаке, ни в подвале. О жилых комнатах и речи не идет — там уже сто раз все обшарено.
Алекс не стала развивать тему, и без того неоднократно затронутую Дунканом: что сейф может быть замаскирован на совесть, так, что и не заметишь. Она сыта по горло простукиванием стен и перетаскиванием с места на место тяжелой антикварной мебели (на случай, если под ней обнаружится люк).
Дункан подошел ближе и покачал ключик мизинцем. Он весь пропах потом, пылью и чем-то неуловимо-едким — она сильно подозревала, что раздражением.
— А если мы зря ставим на ключик? Скажем, твой дед просто не расщедрился на подарки.
— Ничего подобного! — Алекс возмущенно сунула ключик под рубашку. — Мне тогда исполнился двадцать один год. Серьезная дата! Последний скупец и тот бы раскошелился, а дедушка тем более.
Наступило молчание. Алекс напряженно размышляла, перебирая цепочку.
— Ключ к сердцу… ключ к сердцу… ведь он не сказал, к чьему конкретно! Я думала разное: то к моему, то к его… а может, он имел в виду лишь аллегорию? Постой-ка! Бабушкино вышивание!
Она бросилась в гостиную и схватила со стены шелк, расшитый многие годы назад: два сердца так близко друг к другу, что образуют почти одно, и над ними дугой надпись «Семья — сердце каждого дома».
— Могла бы и не снимать, — заметил подоспевший Дункан. — Мы под него уже заглядывали.
— Не мешай. — Алекс попробовала вынуть вышивание из рамки, но оно было натянуто очень туго, и скобки, хоть и крохотные, не поддались.
— Что у тебя на уме?
— Я все думала, чего ради оно здесь висит, если дедушка терпеть не мог сентиментальных высказываний? — Она подцепила скобку ногтем и попробовала осторожно раскачать, но не сумела. — Сбегай в подвал, принеси клещи.
— Может, Форрест просто размяк к старости?
Дункан извлек из кармана армейский ножик швейцарского производства, из тех, что снабжены всевозможными приспособлениями и по идее не дадут солдату пропасть ни среди джунглей (если он достаточно ловок, чтобы прорубиться сквозь них с помощью мини-пилы), ни в увольнении (если вдруг возникнет острая нужда в штопоре). Отобрав у Алекс вышивку, он без труда справился со скобками.
— Размяк? С чего ты взял? Потому что вставил высказывание в серебряную рамку? Бабушка много чего навышивала за свою жизнь. Например, при ней на кухне висела овечка с голубым бантиком и подписью «Любите животных!». Дедушка унес ее на чердак сразу после похорон. А ванную комнату украшал лозунг «Чистота — залог здоровья», который теперь тоже на чердаке.
Алекс понимала, что попусту мелет языком, но остановиться не могла. Напряжение последних часов достигло наивысшей точки, и ей просто необходимо было дать ему выход. Между тем Дункан вынул большую часть вышивки из рамки. Бабушкино мастерство не оставляло желать лучшего: обратная сторона выглядела в точности как лицевая. Но самое главное, на боковой стороне рамки виднелись ранее скрытые под шелком четыре очень мелкие циферки.
Они склонились над ними, выпрямились и переглянулись с одинаково блестящими от волнения глазами.
— Три, пять, семь, восемь! — вслух прочла Алекс. — Если вспомнить про ключик…
— …то речь, конечно, идет о депозитном ящике! — подхватил Дункан.
— Где он может быть?
— Да прямо здесь, в городе, — раздалось из коридора. — В «Эвергрин, сбережения и ссуды».
Еще не оглянувшись, Алекс поняла, что голос ей слишком хорошо знаком.
— Эрик, ты меня до смерти… — Голос ее прервался при виде наставленного на них пистолета. — Ты что задумал?!
Ее охватило нелепое ощущение, что все происходящее — фарс, комедия в стиле детектива, и что, сильно опоздав к началу, она попала на самый конец, когда все вот-вот разрешится и главный негодяй опростоволосится. Она нервно хихикнула.
Ни один из мужчин не только не повернул головы, но и не покосился на нее. Они сверлили друг друга взглядом, как матерые олени, которым предстоит бой за главенство в стаде. Осталось только рыть землю копытами! Алекс опять хихикнула.