Джо постоял, наблюдая, как черный «мерседес» выруливает на дорогу, набирает скорость…
К нему подошел один из рабочих.
— Самодовольство из него так и перло. Но ты-то хорош. Я не поверил своим ушам, когда ты заговорил прямо как дядя Том.
Джо сердито глянул на рабочего.
— Здоров ты болтать, Джонсон. Если б ты руками шевелил так же бойко, как языком, мы бы давно закончили работу.
Джонсон проводил взглядом лимузин.
— Какая большая машина. Такую редко где встретишь.
Джо нахмурился, но Джонсон уже поднял руки.
— Уже иду, босс, иду.
И присоединился к рабочим, все еще расставлявшим скамьи. Джо покачал головой и зашагал к фургону Пастыря, стоявшему позади тента. Серебряная табличка с черненой надписью «ДОМ ГОСПОДНИЙ» ярко блестела на солнце. Джо открыл дверь, заглянул в салон.
— Беверли, ты здесь?
— Заходи, Джо, — донесся из глубины ее голос.
Он поднялся по ступенькам, захлопнул за собой дверь. Постоял, давая глазам привыкнуть к полумраку, наслаждаясь прохладой кондиционированного воздуха, затем пошел на голос.
Беверли сидела за маленьким столиком, заваленным бумагами.
— Как наши дела? — спросил он.
Она подняла голову.
— Как обычно, нет денег. Мы никак не можем создать хоть какой-то запас. Денег хватает лишь на то, чтобы добраться до следующего города.
— Ты говорила с ним?
— Ты знаешь, что говорила. Убеждала, как могла. Он не слушает. Наша работа угодна Богу. Мы не можем наживаться на этом.
— Должен же он повзрослеть. Местные церкви согласны и на двадцать процентов от суммы пожертвований. Ему нет нужды отдавать им пятьдесят.
Беверли молчала.
— Ты знаешь, сколько зарабатывают телевизионные проповедники? — спросил Джо и тут же ответил: — Миллионы. И им не приходится мотаться по стране, живя в паршивом фургоне. Они летают на собственных самолетах и ночуют в первоклассных отелях.
— Я это знаю.
— И каждый вечер едят бифштекс или ростбиф с картошкой.
Беверли чуть улыбнулась.
— Возможно, иногда нисходят до чау-мейн.
Джо рассмеялся, покачал головой.
— Ума не приложу, почему ты таскаешься с ним, Беверли.
Денег у тебя достаточно. Зарабатывать новые тебе не нужно. Ее глаза блеснули.
— По той же причине, что удерживает тебя и остальных.
Мы любим его. С этим он не спорил. Если бы в ту ночь, много лет тому назад, когда Пастырь пришел в его дом в Сан-Франциско, кто-то сказал ему, что он будет всюду следовать за человеком, зовущим поклониться Христу, он бы принял говорившего за психа. Но он следовал. И она. И остальные.
Иногда Джо задумывался над тем, а сознает ли Пастырь, какой властью обладает он над людьми. Они слушали его, верили ему, доверяли. Он действительно приносил Бога в их жизнь. Осесть бы ему на одном месте, и они сами пришли бы к нему. Со своими деньгами.
Но Пастырь об этом и не думал. Как только разговор заходил о том, чтобы построить церковь, глаза его туманились, и он начинал говорить с ними, как с неразумными детьми.
— Нет. Одна церковь — это не по мне. Господь наш велел мне пускать не свои корни, но Его, и я слышу Его слова, обращенные к Его ученикам, — тут он выдерживал паузу и завершал дискуссию цитатой из святого Марка:
«И сказал им: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари»[11].
ГЛАВА 2
К трем часам Джо насчитал сто восемьдесят семь легковых автомобилей и грузовиков, припаркованных у тента, и четыреста девяносто одного человека, не считая детей, уже сидевших на скамьях. А автомобили все подъезжали и подъезжали. Он довольно кивнул. Народу соберется более чем достаточно. Не меньше восьмисот человек.
Церковная музыка, спасибо магнитофону и четырем мощным динамикам, вынесенным к дороге, разносилась окрест. Современная аранжировка, кантри-вестерн, нравилась людям, создавала праздничное настроение. Скамьи заполнялись все плотнее. Всего было семьсот пятьдесят мест. Джо улыбнулся, наблюдая, как шесть девушек в длинных белых платьях разводят гостей по рядам, дают каждому маленький буклет. Пустячок, а срабатывает, подумал он.
— Добро пожаловать в дом Спасителя нашего Иисуса Христа, — с улыбкой говорили они, усадив гостя и вручая ему буклет.
— Благодарю вас, — обычно следовал ответ.
Девушка вновь улыбалась и протягивала руку.
— Буклет стоит один доллар. Собранные деньги пойдут, разумеется, бедным и нуждающимся во славу Господа нашего.
Следовало короткое колебание, после чего доллар менял владельца. Возвратить буклет не решался никто. Разве можно публично признаться, что ты скряга? Каждый из гостей чувствовал на себе взгляды соседей.
— Благодарю вас от имени Иисуса Христа. — Девушка опускала деньги в маленькую сумочку, что висела у нее на боку, и спешила навстречу следующему гостю.
Джо еще раз оглядел автомобили и зашагал к фургону Пастыря. На этот раз он не постучал, просто поднялся по ступенькам и открыл дверь.
— Пастырь.
— Я здесь.
Джо вошел, захлопнул за собой дверь. Пастырь сидел за маленьким столиком, перед ним лежали прямоугольники из плотной белой бумаги с текстом проповеди.
— Пастырь, ты веришь в Бога?
— Что за глупый вопрос, Джо. — В голосе Пастыря слышалось изумление. — Ты же знаешь, что верю.
— Если Бог явит тебе чудо, ты увидишь его?
На лице Пастыря отразилось недоумение.
— К чему ты клонишь, Джо?
— У меня такое ощущение, что сегодня произойдет чудо.
Пастырь помолчал.
— О чем ты говоришь?
— Когда ты был в баптистской церкви, сюда приезжал мужчина. Он говорил со мной с заднего сиденья длиннющего «мерседеса». Начал с того, что намерен вышвырнуть нас с принадлежащей ему земли, но закончил тем, что придет на службу, если я придержу для него скамью в первом ряду, чтобы он мог сидеть на ней один.
Пастырь поднял голову.
— Ты придержал скамью?
Джо кивнул.
— Он не приехал.
— Нет. Но еще рано. Он приедет.
— Откуда такая уверенность? — полюбопытствовал Пастырь.
— Он спросил, из тех ли ты проповедников, что напоминают людям про ад и вечные муки, и я ответил, что да. Он заявил, что не терпит сюсюкания нынешних проповедников. Я предложил ему приехать на службу. Пообещал, что ты его не разочаруешь.
Пастырь покачал головой.
— Не следовало тебе этого делать. Ты-то меня знаешь.
— А почему бы не попробовать на этот раз? Традиционная проповедь никому не причинит вреда.
— Но мне это не свойственно.
Джо помялся.
— Я не хотел говорить об этом до службы, но, похоже, придется. Рабочие уйдут, если не получат жалованья после сегодняшней проповеди. Им не свойственно работать бесплатно. У них семьи, а мы задолжали им уже за четыре недели.
— Они знают, что мы расплатимся с ними, как только у нас появятся деньги.
— Разумеется, знают. Но они уже потеряли надежду, что они появятся. Рабочие видят, как идут наши дела. Денег-то хватает только на переезды.
— Если соберется большая аудитория, мы получим сегодня не меньше двух тысяч долларов.
— И тут же отдадим их. Двести долларов за аренду земли, еще двести — за бензин, пятьдесят — за электричество, половину, то есть тысячу, — местной церкви, и что останется? Пятьсот пятьдесят баксов. Отними еще деньги на питание, и мы не сможем заплатить даже одному рабочему.
Пастырь молчал.
— Ты, конечно, можешь попросить денег у Беверли, — добавил Джо.
— Не могу. Она и так дала их больше чем достаточно.
— Тогда тебе нужно чудо. Ты его увидишь?
Внезапно Пастырь помрачнел.
— Возможно. Если ты мне на него укажешь.
— Указывать не придется. Он будет сидеть в первом ряду. Один. Звать его Джейк Рэндл.
После ухода Джо Пастырь долго смотрел на белые прямоугольники. Они сильно изменились с той поры, когда он проповедовал общине Бога мира и любви. То был Бог терпения и понимания, который тянулся к людям и выслушивал их мольбы, который послал к ним Своего Сына, Искупителя грехов наших, чтобы все, кто принимал Христа, мог ли прийти к Нему. Но то был Бог других мест, других времен. Бог мира, разочаровавшегося в себе, в материализме цивилизации, в мерзости и ужасе войн. Бог для детей.
Но дети уже выросли. И сегодняшний Бог, оставаясь тем же самым Богом, более напоминал Иегову из Ветхого завета, а не Христа из Нового. Это был Бог мщения, наказания, который мог приговорить к вечным мукам любого, кто не соглашался принять Его Сына, Христа, как мессию. И не допускалось ни малейшего отклонения от написанного в Библии слова Божьего, какого-либо иного толкования. Человек рождался в грехе и в грехе же умирал, если только не приходил к Нему, не омывался кровью барашка[12] и не рождался вновь.
Пастырь закрыл глаза. Это был тот же Бог, тот же самый, тот же самый. Что случилось с Ним, чего он, Пастырь, не заметил? А может, он был слеп и не мог видеть того, что все время было у него перед глазами? До того дня, пока патрульные машины не примчались в Дом Господний.
Их приехало четырнадцать, на четырех машинах. Они затормозили перед домом, где располагался зал собраний, подняв облако пыли. Оглядевшись, Пастырь заметил, что Али Эльяха уже нет рядом. Тот удрал, едва патрульные машины перевалили через вершину холма. Облегченно вздохнув, Пастырь вышел к вылезавшим из машин копам.
Один из них направился к нему, на ходу вытаскивая пистолет.
— Ты! Встань лицом к стене и подними руки.
Глаза Пастыря широко раскрылись.
— Что все это значит?
— Делай, что тебе говорят, — рявкнул другой полицейский.
Пастырь начал поворачиваться к стене, когда из дома появились девушки.
— Все к стене! — заорал полицейский.
Девушки в испуге посмотрели на Пастыря. Тот кивнул. Они двинулись к стене.
— Обыщите все помещения! — раздалась команда. — Их должно быть больше.