«Общее число звонков, зарегистрированных за время трансляции плюс тридцать минут 6142
Звонки, оставшиеся без ответа 2961
Общее число звонков, на которые ответили
консультанты 3181
— 100 %
Из них:
Анонимных, реакция отрицательная 1060
— 33%
Обычных, с указанием фамилии 2121
— 67%
Распределение по обычным звонкам, в процентах от общего числа звонков:
Реакция отрицательная 320
— 10%
Реакция положительная 1801
— 57 %»
Пастырь выключил компьютер, дисплей потух.
— Сколько потребуется времени, чтобы выяснить, откуда вам звонили, Джон?
— По обычным звонкам выборку можно подготовить за несколько минут, сэр, — ответил Коннорс. — Номера анонимных абонентов мы можем узнать в телефонной компании, но на это уйдет по меньшей мере день. Они присылают нам общий счет, из которого нам придется вычеркнуть номера абонентов, оставивших свои адрес и фамилию.
— Пожалуйста, займитесь этим, — попросил Пастырь. — Я хочу знать, из каких регионов шли анонимные звонки.
— Обязательно, сэр. Мои сотрудники все еще в шоке. Вы и представить себе не можете, что говорили анонимные абоненты. Я никогда в жизни не слышал таких ругательств.
— Тем более надо выяснить, откуда они звонили, Джон. Люди, которые так ругаются, наверняка не в себе. И нам надо знать, где живут наши враги.
— Обязательно выясню, доктор Толбот.
— Благодарю вас, Джон. Вы потрудились на славу, и я хочу, чтобы вы знали, что я очень вами доволен.
— Спасибо, доктор Толбот. — По голосу чувствовалось, что Коннорс рад похвале. — До свидания.
— До свидания, Джон, — Пастырь положил трубку, посмотрел на цифры, переписанные им с дисплея в блокнот.
Интересно, подумал он, сколько из анонимных абонентов прихожан церкви и удастся ли установить их точное число. Отрицательная реакция сорока трех процентов абонентов толковалась однозначно: участие в передаче Джо Вашингтона не пошло на пользу церкви.
Следующим был звонок Маркусу Линкольну.
— Вы вызвали огонь на себя, Пастырь. Не прошло и десяти минут с начала передачи, как старик уже обрывал мой телефон, требуя, чтобы я отключил вас от эфира.
— Однако.
— Это еще не все. Слышали бы вы его после того, как я сказал, что такое невозможно. Что нас транслируют больше ста телестанций и они обдерут нас в суде как липку, если мы оставим их зрителей с пустым экраном. Более того, они с радостью разорвут заключенные с нами контракты, поскольку мы еще три года будем платить им по ценам семьдесят девятого года, а эфирное время сейчас стоит в три раза дороже.
Пастырь рассмеялся.
— Он, наверное, полез на стену.
— Именно так, — подтвердил Маркус. — А спустившись, набросился на меня. Почему, мол, я не контролирую вас. Как получилось, что я ничего не знал, а если знал, почему не доложил ему. Я объяснил, что мы утвердили сценарий совсем другой передачи, который вы изменили уже после того, как она вышла в эфир, что я связывался с режиссером в аппаратной и он сказал, что вы велели ему действовать по обстановке.
— Это точно, — подтвердил Пастырь. — Извините, что подставил вас, Маркус, но, расскажи я кому-нибудь о том, что задумал, едва ли мне удалось бы реализовать свои планы. От них остались бы рожки да ножки. — Он помолчал. — Так или иначе, сделанного не вернешь, и поставим на этом точку.
— А вот старик придерживается другого мнения. Он собирается надрать задницу этому ниггеру, так он сказал, а потом заняться вами. Вы, мол, слишком много себе позволяете, забыли, кто вывел вас в люди, а потому ему не остается ничего другого, как скоренько поставить вас на место. Он не намерен терпеть, когда христианские принципы, в которые он верит, попирают обкурившиеся «травкой» прелюбодеи, которых оставляют жены и дети.
— Это все, что он сказал?
— Нет. Предупредил, что еще один такой инцидент — и я могу считать себя уволенным. Я ответил, что готов подать заявление об отставке прямо сейчас-, но он дал задний ход.
— Благодарю, Маркус. Вы держались молодцом.
— Знаете, я уже сыт по горло тем дерьмом, что прет из него. Найти другую работу — невелик труд.
— Все равно, требуется немалое мужество, чтобы вот так говорить со стариком.
— Дело не только в мужестве. Я, в конце концов, не дурак и могу прочесть то, что написано на стене аршинными буквами. По какой причине он ввел в совет директоров Сэнфорда Кэррола? Чтобы выполнять одну работу, не нужно двух человек, и я думаю, он убедил себя, что я в вашей команде.
— Возможно, вы и сами этого не знаете, но вы не в моей команде, Маркус. Мы оба в команде Бога.
— С этим я согласен.
— Вот и хорошо. А теперь я хочу, чтобы вы быстро добыли мне кое-какую информацию. Мне нужен сегодняшний индекс Нельсена[37] по регионам, охваченным нашими телестанциями. По первому получасу передачи и по второму. Я должен знать, потеряли мы зрителей после появления на экране Джо Вашингтона или нет.
— Ожидаете неприятностей?
— К сожалению. Но надеюсь, что ошибаюсь.
— Постараюсь подготовить эти материалы завтра к полудню.
— Отлично. Тогда и поговорим.
— И еще одно. Ким Хикокс прилетает завтра в три часа дня на «Черчленд-1». Вы обещали ее встретить.
— Обязательно встречу. Еще раз спасибо вам, Маркус.
Аппарат внутренней связи зажужжал как только он положил трубку.
— Миссис Толбот на линии два, доктор Толбот.
— Скажите ей, что я сейчас же перезвоню ей по своему телефону, — Пастырь подождал минуту, другую, затем набрал номер Джейн.
Она ответила после первого же гудка.
— Пастырь?
— Да.
— Я только что говорила с отцом. Он рвал и метал, так что я не разобрала половины его слов. То он не хотел развода, а теперь требует, чтобы я незамедлительно подавала документы в суд. Он обещает снабдить меня доказательствами твоей вины в прелюбодеянии. Причем я должна сделать это до того, как ты передашь церковь в руки черных.
— Черных? — переспросил Пастырь. — Он сказал «черных»?
— Нет. Ты знаешь, каким словом он пользуется в таких случаях, но мне его повторять не обязательно. Что такого ты натворил?
— Ты не видела утренней передачи?
— Нет.
— Проповедь читал Джо.
— Не вижу в этом ничего плохого.
— Я тоже. Но, похоже, точка зрения твоего отца не совпадает с нашей.
Она помолчала, прежде чем продолжить.
— Я звоню тебе вот по какой причине. Хочу, чтобы ты знал, что на развод я пока подавать не собираюсь. Что бы тебе ни говорили. В том числе и мой отец.
— Спасибо, Джейн.
— Не надо меня благодарить. Вместе мы или нет, я все равно буду жить по справедливости. В конце концов, ты отец моих детей, и я не допущу, чтобы их пачкали грязью.
Прежде чем Пастырь успел ответить хоть слово, раздались гудки отбоя. Он положил трубку, повернулся к окну. Внезапно навалилась усталость. Долго смотрел он в окно, потом тяжело поднялся.
Выйдя из кабинета, остановился у стола своего секретаря.
— Я иду домой. Хочу немного отдохнуть. Со мной никого не соединять. Я вернусь через несколько часов.
— Но, доктор Толбот, — воскликнула секретарь, — вы же не позвонили мистеру Рэндлу! Что ему сказать, если он вновь позвонит?
— Скажите правду. Что я устал и пошел отдохнуть. Я позвоню ему, как только вернусь.
ГЛАВА 16
Тяжесть лежала у него на сердце. Он метался по кровати, не в силах найти долгожданного покоя. В какой-то момент вроде бы и задремал, но тут в темноте комнаты возникла яркая точка. Свет усиливался, и Пастырь открыл глаза в поисках его источника. Но ничего не увидел: тяжелые портьеры плотно закрывали окна. Однако в комнате становилось все светлее, ее заполнило золотистое сияние. И тут в него словно вдохнули энергию, усталость как рукой сняло.
Он сел с широко раскрытыми глазами, пытаясь хоть что-то разглядеть в золотистом сиянии, окружавшем его кровать. По телу Пастыря пробежала дрожь.
— Отец? — спросил он.
Голос, что он услышал, зазвучал прямо в его голове.
— Сын мой.
— Я сбился с пути, Отец. Я согрешил, и не ведаю, куда идти.
— Я знаю, сын мой. Тропа, которую ты выбрал, длинна и пустынна. — Золотистое сияние придвинулось к кровати. — Но путь к истине всегда был усеян шипами и острыми камнями.
— Я пытался идти к ней, Отец. Но все выходило не так, как мне хотелось. Я знаю, что допустил много ошибок, Отец. Но не могу распознать, в чем именно.
— Заглядывал ли ты себе в душу, сын мой?
— Да, Отец. Много раз я молился, чтобы Ты наставил меня, и искал ответа в Твоих словах. Но, когда вроде бы находил то, что искал, потом оказывалось, что молился я о другом. — Пастырь все еще дрожал. — Возможно ли, Отец, что грехи, которых я боялся, овладели мною? Что миллионы, которые я спрятал от церкви, предназначены не для ее сохранения, но для укрепления моей власти? Что мои дети зачаты в сладострастии, а не в любви и моя женитьба обусловлена моей жадностью?
Золотое сияние запульсировало, а в голове его зазвучало: «Ответы, которые ты ищешь, можно найти не только в моих словах. Иногда они откроются тебе там, где ты этого и не ждешь. Даже в словах твоих врагов. Хотя они и вещают словами Сатаны, по словам этим ты определишь, чего же он боится».
— Я слишком ничтожен и невежественен, Отец. Я слышу в их словах только зло и грех, с помощью которых Сатана хочет поглотить наш мир. Я ничего не понимаю.
— Вслушайся вновь повнимательнее в слова твоих врагов, сын мой. И тебе откроются страхи Сатаны. А когда ты поймешь, чего он боится, в действиях своих руководствуйся совестью и любовью, которая связывает нас друг с другом.
Золотое сияние начало меркнуть, растворяться в темноте. Внезапно Пастыря охватила паника.
— Отец! Отец! Не покидай меня!
И вновь в голове послышались пришедшие ниоткуда слова:
«Я никогда не покину тебя, сын мой. Скоро мы опять будем вместе».