Устремив незрячий взгляд на холодный камин, он пытался понять, что он испытывает. Но ответа не нашел. Когда часы пробили шесть, он встал и пошел переодеваться.
Единственное, чем хорош был большой бал у леди Кардиган, так это тем, что это бал и, стало быть, будут танцы. И он сможет держать Амелию в своих объятиях, даже посреди бального зала. В своем теперешнем состоянии он был благодарен судьбе даже за это.
— С тобой все в порядке? — спросила она, едва они закружились в первом вальсе. — Что случилось?
Он посмотрел на нее почти раздраженно:
— Ничего.
Веселая маска Амелии как будто соскользнула с ее лица, и она бросила на Люка недоверчивый взгляд.
— Не нужно меня обманывать. — Она нарочно употребила эти слова. — Я вижу это по твоим глазам.
Они не были темными — в них бушевал огонь. Посмотрев в них, она убедилась, что и правда с ним что-то не так. Они были слишком близки к важнейшему в их жизни событию — венчанию, — чтобы позволить чему бы то ни было встать у себя на пути.
— Не тужи. — Она чувствовала, как напряглось у нее лицо, и заставила себя казаться спокойной.
Он молчал, скрывшись за своей обычной бесстрастной маской, и она, набрав побольше воздуха, выговорила то, что, по ее мнению, и было проблемой:
— Это деньги?
— Что? — Его как громом поразили эти слова, но это могла быть и просто реакция на подобный вопрос.
— Тебе нужны деньги на что-то — сейчас, до свадьбы?
Лицо его утратило равнодушное выражение. Она никогда еще не видела его в таком ужасе.
— Ради Бога! Нет! Мне не нужны…
Его глаза сверкнули. Она явно задела его за живое, но не жалела об этом.
— Лучше бы ты сказал мне, в чем дело, а не заставлял гадать. — Она выждала, пока они закружились в конце зала, чувствуя, как он обнял ее крепче и притянул к себе. Но вот он ее отпустил, чтобы не привлекать к ним внимания.
— Итак, что же случилось? — спросила она настойчиво, когда они, как положено, вновь закружились по залу.
Он нахмурился:
— Мне нужны не деньги.
Она испытала некоторое облегчение.
— Хорошо. Но что же тогда?
Ее охватили раздражение и разочарование, однако он не торопился с ответом. Они уже снова возвращались в конец зала, когда он ответил:
— Мне просто хотелось бы, чтобы уже была среда.
Она улыбнулась:
— Я думала, только невесты с нетерпением ждут свадьбы.
Его темный, как полночь, взгляд впился в ее лицо.
— Я с нетерпением жду вовсе не свадьбы.
Если у нее и оставались какие-то сомнения, выражение его глаз, не просто пылкое, но знающее, возбуждающее, целеустремленно распаляющее, напоминающее об их близости, говорило само за себя. На щеках ее вспыхнул румянец, но она не опустила глаза и не стала изображать из себя невинность, раз уж благодаря ему она больше не была невинной.
— Ты уверен, что хочешь отбыть в тот же вечер? Ведь нам ничего не стоит остаться на ночь в Сомерсхэме.
Губы его разжались, глаза оставались такими же напряженными.
— Нет. Ведь Калвертон-Чейз всего в нескольких часах езды…
Вальс кончился, музыка стихла. Он повернул ее к себе, остановился, взял за руку, поцеловал пальцы, не сводя с нее глаз.
— Было бы весьма благопристойно с нашей стороны уехать туда.
По телу ее пробежала дрожь — это была реакция на легкий намек в его голосе. Он позволил устроить свадьбу, раз ей хочется, но настаивал на том, чтобы после свадебного завтрака они уехали в Калвертон-Чейз. Значит, ее первая ночь в качестве его жены пройдет в доме его предков.
Несколько опасливо она согласилась, склонив голову, и улыбка, не веселая, но напряженная, изогнула ее губы. К ним уже спешили гости, Люк только и успел с серьезным видом кивнуть ей в ответ.
Оба они, по молчаливому соглашению, улыбнулись собравшейся вокруг них толпе и принялись болтать и раздаривать улыбки.
Вечер шел для них точно так же, как и все предыдущие вечера, только на этот раз побеседовать наедине они смогли лишь во время вальса, однако, вальсируя во второй раз, оба молчали.
К концу бала к ним подошла Минерва; оставив Люка беседовать с леди Мелроуз и миссис Хайбери, Амелия договорилась с матерью Люка о том, кто из членов его семьи будет присутствовать на свадьбе. Минерва хотела уже отойти, когда взгляд ее остановился на кольце с жемчугом и бриллиантами, которое Люк подарил Амелии.
— Красивая вещь, не правда ли? Это обручальное кольцо переходило в нашей семье по наследству. Оно очень вам идет, дорогая. — Она перевела взгляд на сына, и улыбка ее исчезла. — Если вы не возражаете, мне бы хотелось сказать пару слов Люку.
— Конечно. — И Амелия завела разговор с двумя дамами, предоставив Люка его матери.
Минерва положила руку ему на плечо и, отведя в сторону, заговорила тихим голосом:
— Амелия только что показала мне свое кольцо.
Он насторожился, не успев взять себя в руки. Мать бросила на него недовольный взгляд.
— Кажется, — продолжала она, — Амелия верит, что это обручальное кольцо переходило в семье Эшфордов от поколения к поколению.
Он выдержал ее взгляд, потом нехотя признался:
— Я говорил о том кольце, когда дарил ей это.
— И конечно же, позволил ей самой связать их в одно? — Поскольку он ничего не ответил, она покачала головой. — Ах, Люк…
В ее глазах он увидел не то чтобы осуждение, нет, он почувствовал себя двенадцатилетним мальчишкой.
— Мне не хотелось тревожить ее рассказом о том, откуда взялось это кольцо.
Она ждала, но он больше ничего не сказал, чтобы оправдать свой поступок.
Внимательно посмотрев ему в глаза — она была одной из тех немногих, кому это всегда удавалось, — Минерва вздохнула.
— Я обещала не вмешиваться и не буду. Но берегись — чем дольше ты будешь откладывать свое признание, тем труднее будет его сделать.
— Мне это уже говорили. — Речь у них шла о двух разных признаниях, но одно неизбежно вело ко второму. Он посмотрел на Амелию. — Я дал слово чести, что скажу ей. Но только не сейчас.
Минерва опять покачала головой, на этот раз со скрытой улыбкой. И отошла, сжав ему руку.
— Ты, как всегда, проложил в ад собственную дорогу.
Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась в толпе гостей. А затем направился к Амелии.
На следующее утро Амелия уехала в Сомерсхэм-Плейс вместе со своими родителями, братом Саймоном и младшими сестрами Генриеттой и Мэри, дворецким Колторпом и несколькими слугами, которые должны были помогать прислуге в Плейсе, главной резиденции Девила, огромном просторном доме, средоточии герцогского рода.
Они приехали поздним утром и нашли других членов семьи уже на месте: там были Елена, вдовствующая герцогиня, мать Девила, и старая двоюродная бабка Клара, приехавшая из своего дома в Сомерсете. Леди Осбалдестоун, дальняя родня, прибыла в своей карете следом за ними. Саймон почтительно встретил ее и помог ей войти в дом.
Гонория и Девил приехали днем раньше со своей семьей. Сестра-близнец Амелии, Аманда, ее молодой муж Мартин, граф Декстер, он же кузен Люка, спешили из своего дома на севере; их ждали сегодня попозже. Катриона и Ричард прислали извинения — приехать из Шотландии за такой короткий срок, вдобавок с новорожденным ребенком, было просто невозможно.
Люк, его мать, Эмили и Энн ожидались попозже к вечеру. Путем осторожных расспросов Амелия узнала, что Люку отвели комнату в крыле, противоположном тому, где поселили ее, и как можно дальше. А в доме размером с дворец это было действительно далеко; любая попытка посетить его сегодня ночью была обречена на провал.
Общество как раз сидело за ленчем, когда грохот колес по гравию сообщил о прибытии очередных гостей. Вскоре послышались веселые голоса — кто-то приветствовал Уэбстера.
Амелия положила салфетку и обменялась улыбками с матерью. Обе вышли в холл. Поняв, кто они, эти вновь прибывшие, Гонория тоже вышла, но не так поспешно.
— Я надеюсь, нас ждали, — сказала Уэбстеру девушка в выцветшем дорожном платье и толстых очках.
Прежде чем Уэбстер успел ответить, ее спутница, в таком же выцветшем платье, пискнула:
— Право же, вы могли бы и узнать нас — просто мы немножко выросли со времени последнего визита.
Луиза рассмеялась и бросилась на помощь Уэбстеру.
— Конечно, вас ждали, Пенелопа. — Она заключила младшую сестру Люка в нежные объятия, потом, передав Пенелопу Амелии, повернулась к другой сестре: — А что же до вас, мисс, кто увидит вас хоть разок, тот никогда вас не забудет.
Порция, третья сестра Люка, сморщила носик.
— Насколько помню, я была неряшливой маленькой нахалкой, когда в последний раз приезжала сюда. И очень надеюсь, что этот джентльмен меня забыл.
— О нет, мисс Порция, — заверил ее Уэбстер со своей обычной невозмутимостью, но с блеском в глазах. — Я очень хорошо вас помню.
Выбравшись из крепких объятий Амелии, Порция скорчила ему гримаску и повернулась, чтобы поздороваться с Гонорией.
— Право, милочка, — Гонория окинула взглядом агатово-черные волосы Порции, не вьющиеся, но падающие свободными волнами, — не думаю, чтобы вас можно было забыть. Любое преступление, которое вы совершите, будут помнить вечно.
Порция вздохнула:
— С моими-то глазами и волосами — да, это неизбежно. — Черные волосы и темно-синие глаза, которые у Люка были такими выразительно мужественными, у Порции оказались удивительно женственными. Но она, сорванец от рождения, никогда этого не ценила.
— Не важно. — Амелия обняла одной рукой Порцию, другой — Пенелопу. — Мы только что сели завтракать, и я уверена, что вы умираете с голоду.
Пенелопа поправила очки на переносице.
— Да, еда нас всегда интересует.
Остаток дня Амелия провела, приветствуя гостей и помогая разводить родственников по комнатам. Времени думать о свадьбе у нее почти не осталось — только о списке того, что нужно сделать; когда, ближе к вечеру, она примеряла свадебное платье для последней подгонки в обществе любующихся ею Луизы, Аманды и родных теток, даже намека на взволнованность в