– Я ведь тоже имею отношение к Литтонам. Понимаю, сейчас моя принадлежность – вопрос куда более спорный, чем прежде. Скажите, я бы мог рассчитывать на часть акций?
–Возможно,– осторожно ответил Джейми.– Я только не знаю, каким образом. «Литтонс» – семейное издательство. Литтоны имеют преимущественное право выкупа английских акций, что они не преминут сделать. Это условие не зависит от содержания завещания, поскольку оговорено в других документах. Вы можете заблаговременно подать заявку на приобретение определенного числа акций «Литтонс – Нью-Йорк». Я не очень представляю, как мы будем оценивать их стоимость. Но могу задать этот вопрос совету директоров.
–Да, теперь понимаю. Мы, наверное, слишком забегаем вперед?
–Я не забегаю,– деликатно напомнил ему Джейми.
–Вы правильно сказали: всему свое время. Незачем устраивать гонку. Но мне было бы приятно сознавать, что у меня есть несколько акций семейного издательства «Литтонс». Это создавало бы у меня ощущение причастности к издательству. Я бы чувствовал, что становлюсь членом их семьи. Полноправным членом.
«Если продраться сквозь завесу твоих слов, ты хочешь бесплатно получить акции издательства»,– подумал Джейми. Вот так. Дженна, конечно, может любить этого человека. Она его действительно любит и эмоционально к нему привязана. Он ее законный опекун. Но Чарли нельзя доверять. Теперь Джейми еще отчетливее это понимал. Вопрос с поддельными чеками оставался открытым. Более того, если бы Чарли не пошел на подлог, Барти осталась бы жива.
Эта мысль возникала не только у Джейми, но и у всех, кто знал причину спешного возвращения Барти. Страшная мысль, которую он, как и все, настойчиво гнал от себя. Это был несчастный случай. Трагическая случайность, в которой Чарли никак не виноват. Только так и можно воспринимать катастрофу над Атлантикой, иначе… они все сойдут с ума.
Маркус Форрест улыбался Джею. Джей улыбался в ответ. Посмотреть со стороны – два воспитанных, успешных человека непринужденно беседуют за чашкой превосходного нью-йоркского кофе. На самом деле они были гладиаторами, готовыми ринуться в битву. В битву за редакторский контроль над «Литтонс – Лондон» и за степень этого контроля. Сражение предстояло тяжелое.
–Возможно, нам следует начать с рассмотрения того, как строилась ваша работа при жизни Барти,– сказал Форрест.– Насколько я понимаю, вы обсуждали с ней буквально все: крупные приобретения – я имею в виду произведения для публикации,– далее, контракты, бюджет на проведение рекламных акций, графики публикаций.
–Да, вы правы. Но…
–Джей, давайте не будем на этой стадии вдаваться в детали. Помимо обсуждения, Барти и, само собой, наш совет директоров утверждали ваши полугодовые бюджеты, любые крупные расходы, изменения в штате старших сотрудников.
–Да.
–Прекрасно. Я не вижу причин менять установившийся порядок. Вы согласны? Мы с вами можем работать по прежней схеме.
–Сомневаюсь, что это возможно,– сказал Джей.– Я прежде всего имею в виду прежнюю схему.
Маркус Форрест удивленно поднял брови. У него были довольно красивые брови: очень густые и совсем светлые. Он и сам был достаточно красивым человеком, настоящим американским аристократом с Восточного побережья. Светлые волосы, узкое лицо, длинный нос и светло-голубые глаза. Маркус был высок, худощав, элегантен и очень остроумен. Человек, с которым приятно проводить время. Джею он всегда нравился. Более того, Джей восхищался им и восхищался проницательностью Барти, взявшей Маркуса на работу. Умница, блестящий редактор, наделенный хорошим редакторским чутьем. Совсем как Джей. Но было и одно существенное различие: Форрест работал, не щадя себя.
–Почему вы сомневаетесь?– спросил он Джея.– Почему нам нельзя продолжать работу на прежних условиях? Этот вариант представляется мне гениально простым.
–Потому что… Вы простите мне откровенность моих слов?
–Естественно.
–Барти отлично разбиралась в английском книжном рынке. Ей ничего не нужно было объяснять. Многих наших авторов она знала лично: и старую гвардию, и новых. Она знала особенности английских книжных магазинов, все главные показатели английского издательского бизнеса… как у вас говорят. Она всегда была, по сути конечно, одной из Литтонов.
–Понимаю. А то, что человек является одним из Литтонов… по сути… это наделяет его особым редакторским суждением?
–Нам нравится так думать,– улыбнулся Джей.– Хотя, конечно, это не универсальное состояние. Я вот что имею в виду: Барти была англичанкой. Она до тонкостей понимала английский книжный рынок. Это позволяло быстро принимать решения. Объяснения сводились к минимуму. У нас существовало нечто вроде словесной стенографии. Думаю, это мы вряд ли сможем сохранить…
Форрест кивнул, словно в знак согласия, потом спросил:
–Правильно ли я понял, что членам семьи удавалось влиять на решения Барти?
–Нет. Ни в коем случае.
–«Литтонс – Лондон» – мощная сила, возглавляемая бесстрашной леди Селией.
–Я бы не сказал, что возглавляемая. Редакторскими вопросами ведаю я. Селия сейчас не более чем номинальная глава «Литтонс».
–Вы так считаете? А мне она показалась на редкость активной. Удивительная женщина. Я просто восхищаюсь ею.
–Мы все восхищаемся ею,– деликатно ответил Джей.
–Ей, должно быть, под семьдесят? Или за семьдесят?
–Что-то в этом роде. Она уже миновала возраст, когда обычно отходят от дел.
–Согласен. Возраст миновала, но от дел не отошла. Барти ведь у нее училась. И воспитывалась у нее. Росла со всеми вами.
–Да. Я только не понимаю, куда вы клоните.
–Все это, Джей, невольно приводит меня к определенным выводам. Мне становится ясно, что главной силой в «Литтонс – Лондон» является женщина преклонного возраста. Могущественной силой, как сказали бы некоторые. Единственным человеком, способным оспорить и отменить решения леди Селии, была Барти. Но Барти – будем называть вещи своими именами – сама испытывала благоговейный восторг перед леди Селией.
–У вас абсолютно неверное представление,– возразил Джей.
–Вы так думаете? Я видел, с каким почтением Барти принимала леди Селию, когда та приезжала в Нью-Йорк.
–Почтительное отношение – это одно. Но Барти никогда не поддерживала то, с чем была не согласна.
–А у меня есть сомнения на этот счет. Взять хотя бы военные мемуары генерала Дагдейла. Вы заплатили за них абсурдно высокую цену. Полагаю, он был другом леди Селии.
–Маркус, мне начинают не нравиться ваши…
–И насколько я знаю, именно леди Селия высказала мысль о необходимости переиздать сагу о Бьюхананах?
–Да.
–Барти не понравилась эта идея. Она мне говорила.
–Мы тоже сомневались в целесообразности переиздания.
–А еще Барти говорила, что в данном случае ей придется уступить, поскольку она привыкла доверять легендарному редакторскому чутью леди Селии. Джей, у меня создается впечатление, что Барти не в полной мере контролировала «Литтонс – Лондон».
–В этом не было необходимости,– сказал Джей, чувствуя нарастающее раздражение.– Она нам доверяла. Мы вполне справлялись сами.
–Понимаю. И следствием ее доверия, как мне видится, был недостаточный уровень отчетности. Поскольку английская сторона владеет всего одной третью акций «Литтонс – Лондон», я бы теперь хотел получать более детальную отчетность. Что же касается моего незнания лондонского книжного рынка, это легко исправить. Я намереваюсь приехать в Лондон и уделить достаточно времени тщательному изучению особенностей вашей книготорговли. Скорее всего, это произойдет где-то через месяц. Поверьте, Джей, у меня нет намерения брать на себя роль строгого отца. Но скажите, вы действительно считаете такой уж удачной идеей выпуск серии книг леди Аннабель Мьюирхед об английских королевах? В будущем году выйдет несколько аналогичных книг и…
В Лондон Джей вернулся измочаленным и сразу же созвал совет директоров, заявив о необходимости вплотную заняться подготовкой к выкупу акций.
–Думаю, вам и без меня известно, что уже середина апреля. Если мы не получим полный контроль над нашим издательством, нам просто не выжить.
–Здравствуйте, моя дорогая мадам Андре! Как же я рада вас видеть! По правде сказать, даже не думала, что выберусь в Париж. Хочу вас познакомить. Это моя сестра Венеция. Мы с ней близнецы. А это… Да, мадам Андре, это мой сын Лукас. Можете ли вы узнать в этом рослом парне того крошечного малыша, которому вы на прощание подарили игрушечную корову?
Бойкая французская речь сестры оборвалась. Венеция понимала лишь половину, но была тронута реакцией мадам Андре. Та заплакала и без конца восклицала: «Ma chère, chère Mam’selle Adele». Она обняла Венецию, потом Лукаса, восхитилась его ростом и обаянием. «Comme il est beau, Mam’selle» [19]. Как же мальчик вырос за эти годы.
Лицо Адели было все в слезах, но она улыбалась. Лукас обнял мать за плечи и тоже улыбался, немного смущенный и очень растроганный. Он стоял, разглядывая сумрачную и тесную комнату, которая почти двадцать лет назад стала его последним парижским впечатлением.
Сильнее всего растрогало Адель старое, полузабытое обращение к ней. Когда-то оно казалось ей глупым и даже раздражало. Но в нем таилась огромная сила, способная пробуждать воспоминания. Так называл ее Люк, и за их недолгую и нелегкую совместную жизнь он назвал ее «мадемуазель Адель» сотни, если не тысячи раз. Ей вспоминалось все: как она его встретила, как полюбила, как родила ему детей и… сбежала вместе с ними. Даже не попрощавшись. А потом она получила его последнее, нежное и грустное письмо, где он писал, что отныне вынужден скрываться. Письмо заканчивалось словами: «Со всей моей любовью к тебе, ma chère, chère Mam’selle Adele».
Лукас не торопился уходить, и это удивило Адель. Как и она, сын прекрасно говорил по-французски. Он забрасывал мадам Андре вопросами. Она выросла в Париже? В каких еще районах города она жила? Какой была ее жизнь во время оккупации? Помнила ли она его и его сестру? И кон