–Я бы себя возненавидел, если бы согласился на это. Прошу тебя никогда больше не затевать разговор на подобную тему. И так непросто поддерживать равновесие в наших отношениях.
–Почему? Я что-то не понимаю.
–А должна бы понимать,– довольно резко и почти грубо сказал Чарли.
Вечер окончился рано и у обоих оставил тяжелое чувство. Вплоть до этого момента Чарли больше ни разу не упоминал о деньгах.
–Ты ведь выросла в богатой и знатной семье.
–Ошибаешься, Чарли. И в том и в другом случае.
–Ты сейчас начнешь говорить о бедности и жизни в трущобах,– поморщился он.– Но это было в самом раннем твоем детстве. А потом, в возрасте двух лет или около того, леди Селия взяла тебя в свой дом, и ты росла среди сказочного богатства. Все твои возражения, Барти, будут неубедительными. Так могу ли я соперничать с твоим уровнем?
Его нервозность и страдания не были наигранными. Барти стало очень неловко. Она вдруг увидела себя его глазами: богатая, очень избалованная женщина, одинаково властная на работе и дома. Пусть и не точная, но копия Селии. Когда-то Барти мечтала быть похожей на Селию. Мечта осуществилась. Эта мысль шокировала Барти, и на ее глаза навернулись слезы.
–Ну что ты, Барти?– спохватился Чарли.– Не надо плакать. Я совсем не хотел тебя расстраивать. Я просто…
–Чарли!– перебила его Барти, захлестнутая злостью и печалью.– Чарли, постарайся понять. Где бы я потом ни воспитывалась, я родилась в трущобах. Ты хоть представляешь, что это такое? Прежде всего это тесное жилище и большая семья. Как ты знаешь, я была пятым по счету ребенком. Мы жили в сырой полуподвальной комнате. Четверо старших детей спали в одной кровати, а малыши вроде меня – в ящике. На день малышей привязывали к стулу, чтобы они не ползали где попало и не покалечились. Женщины в трущобах знали лишь беспросветную работу с раннего утра и до поздней ночи. Они недоедали, поскольку пища была нужна мужчинам и детям. Прямо в комнате были натянуты веревки, на которых постоянно сушилось белье. Отец заваливался домой пьяным и бил мать, срывая на ней злость. А потом мать била нас, срывая свою злость, поскольку она устала, отчаялась и не представляла, откуда ей взять сил. В семье вроде моей не мечтали о детях, не ждали их. Дети появлялись всегда не вовремя, и собственная мать считала их проклятием. Да и какие дети могли родиться у вечно недоедающей, измученной работой матери? Слабые, уродливые. Они почти сразу умирали. И эти младенческие смерти вызывали ужас, но не потому, что родители были убиты горем. Похороны означали дополнительные расходы. Тех из детей, кто выживал и вырастал, ждало повторение жизни своих родителей. Зачатки образования, тяжелая работа и никакого просвета.– (Чарли молчал.)– Да, потом меня забрали из этого ада. Но знаешь ли ты, Чарли, что благодеяние имело свою оборотную сторону? Меня хорошо кормили, хорошо одевали, дали образование. Однако свою родную семью я потеряла. За исключением Билли, все мои братья и сестры от меня отказались. И даже в этом богатом доме мне было одиноко. Я росла, толком не понимая, кто я, обязанная вечно и за все благодарить. Добавь к этому постоянное ощущение своей неполноценности. Вот тебе оборотная сторона моей привилегированной жизни. Думаешь, я настолько оторвалась от реальности, что уже не понимаю обыкновенных людей с их заботами и тревогами? Если ты так думаешь, это очень несправедливо с твоей стороны. Честное слово, я не заслужила такого отношения к себе.
Последние слова Барти потонули в рыданиях. Она плакала бурно. К открывшимся старым ранам добавились новые, нанесенные представлением Чарли о ней. Он сидел и долгое время просто смотрел на нее, затем пододвинулся и обнял:
–Я так не думаю. Нет, я совсем так не думаю. Знаешь, раньше я не понимал, как тяжело тебе было.
–Теперь, надеюсь, понимаешь.
–Да, понимаю. И еще сильнее восхищаюсь тобою. Твоей стойкостью, твоими достижениями. Все это тебе нелегко досталось.
–Ошибаешься,– ответила она, шмыгая носом.– Да, представь себе. Даже Лоренс и все это…– она вяло обвела рукой гостиную,– достались мне сравнительно легко. Вопреки моим желаниям. Я совсем ничего не хотела и рада, что бо́льшая часть ко мне не попала.
–Какая бо́льшая часть?
–Я про деньги Лоренса. В основном они достались его детям от первого брака. Фонд, попечительский совет и так далее. То, что имеем мы… точнее, я,– это лишь вершина айсберга.
–Внушительный, однако, айсберг,– тихо произнес Чарли.
–Да, приличный. Поскольку он не знал о Дженне, она, естественно, ничего не получила. Мне по завещанию отошли оба дома и приличное количество акций. Этого нам достаточно. Более чем достаточно.
–А ты не думала о том, чтобы побороться еще за какую-то часть наследства? Если не для тебя, так для Дженны?
–Чарли, зачем? Ради чего?
–Ну хотя бы ради того, что твоя дочь имеет право на большее. И ты тоже.
Вид у Чарли был обескураженный, и это удивило Барти.
–Неужели это так важно?
–Не знаю,– сказал он и, заметив ее внимательный взгляд, торопливо добавил: – Нет, конечно. Думаю, тебе эти средства просто не нужны.
–Чарли, я хочу тебе кое-что сказать.
–Слушаю.
–Я надеюсь… даже очень надеюсь, что ты способен видеть сквозь все атрибуты моей богатой жизни. Что ты видишь меня настоящую.
–Конечно способен.– Чарли вдруг улыбнулся.– Я люблю тебя настоящую. Главное, я вижу все лучшее и необыкновенное, что есть в тебе. Я иногда думаю: неужели я влюбился в недосягаемую богачку? Я бы отдал все на свете, только бы ты была обычной женщиной. Тогда бы я смог…
–Что бы ты тогда смог?
Он долго молчал.
–Тогда бы я смог надеяться, что ты ответишь мне взаимностью.
–Чарли, ты невнимательно меня слушал. Я и есть обычная женщина Барти Миллер. Нет никакой недосягаемой богачки.
–Так, значит… значит, ты меня любишь?
–Нет,– торопливо ответила Барти. Возможно, слишком торопливо, но ей не хотелось, чтобы у Чарли даже на секунду возникла мысль, что она его любит.– Я этого не говорила. Ты мне очень нравишься. Я восхищаюсь тобой. С удовольствием провожу с тобой время. Но я тебя не люблю. Прости меня.– Чарли издал жалобный звук. Барти взяла его за руку, притянула к себе, нежно поцеловала.– Тебя это очень огорчило?
–Да, не стану отрицать. Я услышал очень вежливый, но недвусмысленный отказ.
–Отказа не было.
–Был, Барти. Жаль, ты себя не слышала. Ты произнесла: «Но я тебя не люблю». Это надо понимать, что ты никогда меня не полюбишь. Однако тебе нравится общаться со мной и проводить время. Оставалось лишь спросить, устроит ли это меня.
–А как же Мэг?
–При чем тут Мэг?
–Разве ты не продолжаешь хранить ей верность?
–Я храню верность памяти о ней. Но с тех пор прошло достаточно времени. Я не могу жить только памятью. Я знаю, она бы не возражала против моего счастья. А Лоренс? Он бы возражал?
–Надо было знать Лоренса!– засмеялась Барти.– Он бы, не раздумывая, метнул в тебя молнию. Даже две, чтобы уж наверняка поразить.
–Значит, он был жестоким человеком?
–Да. Он вообще был далек от совершенства. Но наши взаимные чувства были совершенными.
–Знаешь, о чем я сейчас подумал?– Голос Чарли был вполне трезвым, но довольно тяжелым.– Наверное, нам нужно перестать видеться. Нечего мне лезть в твою жизнь. Думаю, так будет лучше и для меня, и для тебя. Девочки пусть продолжают дружить, а нам для этого вовсе не обязательно встречаться.
Снова воцарилась тишина. У Барти вдруг похолодела спина. Она представила себе жизнь без Чарли. Уже не будет их бесконечных встреч, связанных со школьными делами и развлечениями девочек, не будет веселых дискуссий о школе, учителях, домашних заданиях, балетных классах, сверстницах Дженны и Кэти. Они не будут вздыхать по поводу того, что их дочери неумолимо входят в подростковый возраст. Не будет еженедельных обедов, походов в кино и на каток и непринужденных разговоров обо всем на свете. Впереди замаячила пустая, бесцветная жизнь. Барти почти испугалась.
–Сомневаюсь, чтобы мне этого хотелось,– глубоко вдохнув, сказала она.– Я привыкла видеться с тобой.
–Да, но…
–Понимаю. Я обрекаю тебя на риск. Заставляю тешиться надеждой: быть может, когда-нибудь… Но я действительно не хочу, чтобы ты исчезал из моей жизни. Если бы я думала по-другому, то не стала бы морочить тебе голову и сказала бы прямо. Ты же знаешь: я довольно сильная и вдобавок довольно честная.
–Да.– В темных глазах мелькнула слабая улыбка.– Эти твои качества я заметил еще давно.
–Не слишком-то привлекательные качества.
–В тебе все привлекательно,– произнес Чарли.– Я считаю, что все. Ты красивая, умная. Мне нравится, как ты смеешься. И твои дурные шутки тоже нравятся.
–Не такие они и дурные,– вызывающе тряхнула головой Барти.
–Дурные, но не это главное. Мне нравится, как ты одеваешься. Нравятся твои вечно лохматые волосы.
–Они совсем не лохматые!
–Лохматые, но тебе это очень идет… Мне нравится то, что ты готовишь, игры, в которые ты играешь с девчонками. Нравится твое замешательство, когда они обставляют тебя в скребл. А еще мне нравится, что ты легко пьянеешь, очень болеешь за свою работу. Я назвал лишь ничтожную часть того, что мне в тебе нравится.
Его слова согрели и очень растрогали Барти. Надо же, до каких мелочей он успел ее изучить.
–Чарли…– прошептала она.
Он вдруг поцеловал ее в губы, сильнее и с большей страстностью, чем прежде. И тогда в Барти что-то шевельнулось, нечто давно погребенное, не забытое, но, как ей казалось, умершее вместе с Лоренсом. Мелькнула искорка, потянуло теплом, и пробудившееся сексуальное желание выпрыгнуло наружу. Оно было совсем хрупким, однако Барти оно показалось сильным и значительным.
–Пойдем наверх,– тихо предложила она.– Если, конечно, хочешь.
–Хочу,– ответил Чарли.– Очень хочу.
Чарли не разочаровал Барти. Он был внимательным, терпеливым, нежным. Он вел ее, ждал и вел дальше. Он говорил с ней нежно и ласково, а потом слушал ее, улыбался ей, шептал о своей любви. Ее оргазм не наступал. Что-то удерживало Барти, обрубало чувственные нити, и это почти пугало ее. Но когда Чарли достиг оргазма, она расслабилась и приняла его целиком. Потом, лежа в его объятиях, она улыбнулась, а через несколько секунд засмеялась, преисполненная искренней радости… С каждым разом они достигали все большей гармонии.