. Нет, уж лучше сохранять дистанцию.
Но в дородовое отделение Элспет ездила раз в месяц. После визитов в Лондон она еще острее чувствовала скуку и безысходность своей жизни в Глазго. Кейр настоял, чтобы Рождество они отпраздновали дома, в кругу их маленькой семьи, и оказался прав. Праздник прошел как-то на редкость уютно и принес Элспет минуты счастья. Однако Новый год они решили встретить в Лондоне. Оказавшись в знакомой, теплой и шумной атмосфере, Элспет невольно сравнивала ее с ледяной уединенностью своей шотландской жизни и в тысячный раз мысленно спрашивала себя: правильно ли она поступает? Она чувствовала себя как солдат, который после краткого отпуска возвращается в суровую действительность, полную тяжелых испытаний. Впрочем, так оно и было.
Самое скверное заключалось в том, как все это сказывалось на ее отношениях с Кейром. Подавленность и изоляция вряд ли создавали в доме атмосферу счастья. Она старалась быть бодрой и веселой, интересоваться тем, как прошел у мужа его рабочий день. Его дни тоже были довольно монотонными, но он хотя бы занимался любимым делом. Дома Кейра всегда ждал готовый ужин. Кейр привык ужинать рано – в шесть часов. Затем он уходил в спальню, где стоял небольшой письменный стол, и принимался проверять тетради, выставлять оценки и готовиться к завтрашним урокам. К утренним часам томительного безделья добавлялись два вечерних. Не выдерживая, Элспет становилась раздражительной и говорила мужу колкости, что пробуждало ответный поток язвительных замечаний. Элспет слышала знакомые слова о различных условиях, в которых они росли. Кейр замечал, что жена вовсе не наслаждается их совместной жизнью и роль хозяйки ее не вдохновляет. Их сексуальные отношения почти прекратились. Элспет ссылалась на тошноту, говорила, что растущий ребенок мешает интимным отношениям. Она с ужасом обнаружила, что желание близости не вызывает в ней прежнего трепета. Скорее наоборот. Это открытие опечалило ее сильнее, нежели перепалки с Кейром.
Иными словами, ее брак с Кейром вовсе не казался ей счастливым.
–Ты,– произнес Лукас.– Ну, привет.
–Добрый день, Лукас,– сдержанно кивнув, сказал Джорди.
Они смотрели друг на друга. Прежняя враждебность мгновенно вспыхнула снова.
–Хорошо съездил?
–Спасибо, неплохо. Я за Клио.
–Сейчас позову.
Но звать девочку не пришлось.
–Дорогой! Дорогой!– закричала она, бросаясь в объятия Джорди.
Он крепко обнял дочь и стал целовать темные локоны.
–Ты по мне скучала?
–Очень-преочень.
–И я по тебе скучал. Пойдешь сейчас со своим старым папочкой?
–Пойду!
–Тогда попроси няню, чтобы она тебя одела.
Клио бросилась наверх.
–Она скучает по тебе,– сказал Лукас.
–Приятно слышать, что хоть кто-то по мне скучает. Как твоя мама?
–Прекрасно,– ответил Лукас.
Лукас знал, что лжет, но не желал доставлять Джорди удовольствие и говорить правду.
–Хорошо,– бесстрастно произнес Джорди.– Ну вот и моя самая лучшая девочка… Лукас, передай маме, что Клио я привезу завтра утром. О’кей?
–О’кей.
Адель сокрушалась, что не застала Джорди. Она ездила за покупками и застряла в пробке. Вечером она позвонила ему домой:
–Хотела вернуться к твоему приходу, но не смогла. Извини. У вас все нормально?
–Все в лучшем виде.
–Может… может, встретимся? За ланчем или за чаем?
–Если хочешь.– Его голос был отнюдь не теплым.– Увидимся, когда я привезу Клио. Это устраивает?
–Я имела в виду… не здесь. Ты же знаешь, Джорди. Давай встретимся, выпьем чаю. «Браунс» подойдет? Где-то часа в четыре. Там приятная обстановка. Тихо.
–Хорошо, согласен. А сейчас мы с Клио идем на свидание с Винни-Пухом и Пятачком. Пока, Адель.
–Пока, Джорди.
Ей хотелось поговорить еще, объяснить, что на следующий год Лукас поступит в Оксфорд. Может, тогда он вернется к ним? Адель считала такую возможность вполне реальной.
В тот вечер Адель и Лукас ужинали вдвоем. Нони находилась в Париже. Лукас удивительно изменился. За последние недели он вырос. Перемены были не только внешними. Из угрюмого подростка он превратился в юношу, способного поддерживать разговор, общаться с другими, а временами – даже шутить и смеяться. Он был счастлив. Лукас рассказывал матери о своей новой страсти – школьном Обществе любителей дискуссии, где он быстро становился звездой. Для ее хмурого, погруженного в себя, молчаливого Лукаса это было очень странно. Правда, Лукас всегда умел хорошо говорить, когда это устраивало его. Он легко находил правильные, а скорее, неправильные слова, говорил колкости и делал язвительные наблюдения. Что еще удивительнее: Лукас стал общительнее. У него появились друзья, в том числе и среди девушек. Его наперебой приглашали на вечеринки. Девушкам он явно нравился, и Адель понимала почему. Лукас становился очень сексуальным. Эти мрачноватые, глубокомысленные взгляды, его откровенно французский стиль. Фактически он был копией Люка. Адель лишь надеялась, что сын будет помягче отца.
Адель поделилась с ним своим планом. Она чувствовала, что должна это сделать, иначе Лукас подумает, будто опять решают за его спиной.
–Ты ведь все равно будешь учиться в Оксфорде,– искренне говорила Адель.– Вам не придется жить под одной крышей. Все будет совершенно по-другому, понимаешь?
–Пока меня здесь нет… наверное, да,– вздохнул Лукас.– Но ведь я не могу вообще не появляться дома. Я буду приезжать на каникулы. Не в общежитии же мне торчать. Мама, скажи честно: ты действительно этого хочешь? Если да и он согласится, мне придется искать себе квартиру. Мы с Джорди никогда не уживемся под одной крышей. Особенно сейчас.
–Но Лукас…
–Нет, мама, не уживемся. А идея мне даже нравится. Я подумывал о самостоятельной жизни.
–Ты еще слишком молод, чтобы жить самостоятельно.
–Не знаю. Просто мне нравится сама идея,– сказал Лукас, улыбаясь матери.
Адели было не до улыбок. Она с тревогой думала о самостоятельной жизни Лукаса. Позволить ему жить в Лондоне одному, без присмотра, когда он так стремительно взрослеет и начинает интересоваться женщинами… Нет, об этом не может быть и речи!
–И ты даже не хочешь попробовать по-новому строить свои отношения с Джорди? Скажем, на каникулах.
Лукас посмотрел на мать:
–Нет, не хочу. Это не сработает.
–Ты по-прежнему не можешь простить ему Флеттон? Или ты вообще его не принимаешь?
Лукас помолчал, мысленно выстраивая ответ, а затем сказал:
–Да, мама. Вообще. Я никогда не прощу его за то, что он сделал и тебе, и мне. Знаю, я был не подарок.
–Это еще мягко сказано,– слабо улыбнулась Адель.
–Но я был мальчишкой. Совсем маленьким, когда он впервые появился у нас. А он взрослый человек. Во всяком случае, я так думал. Мы могли бы найти… какую-то нормальную линию поведения. Но то время прошло. А теперь на следах кровь. Жаль, что так получилось.
–Лукас, ты меня не совсем понял. Я не хочу, чтобы ты уходил из дома.
–Я был бы вынужден, если бы он вернулся.
Адель чувствовала, что на этот раз в словах сына не было эмоционального шантажа. Похоже, Лукас хотел сказать ей что-то еще.
–Мам, тут дело не только во мне. Он просто недостаточно хорош для тебя. Честно.
–В каком смысле?
Она не ошиблась: Лукас действительно хотел что-то рассказать ей. Но не стал.
–В прямом. Наверное, я слишком пристрастно о нем сужу. Тебе самой решать, как с ним быть. Я отхожу в сторону.
Их встреча ничего не изменила. Вернувшись домой, Адель вбежала к себе и дала волю слезам. Они слишком отдалились. Джорди сказал, что вряд ли допустит даже мысль о возвращении в ее дом.
–Адель, дело не только в Лукасе,– говорил ей Джорди.– Дело в нас. И в ценности, которую ты придавала нашим отношениям. Думаю, вполне естественно, что сына ты ставила на первое место. Но я старался, Адель. Усердно старался, год за годом. Ты мне не верила. Тебя не волновало, до чего мне неуютно и одиноко в твоем доме. Ты не задумывалась, как разлука со мной скажется на Клио. И на страдания Нони ты не обращала внимания. Ты двигалась дальше, уверенная в своей правоте, знающая, что́ будет хорошо для всех нас. Боюсь, это очень многое разрушило в наших отношениях. Но…– Он замолчал. Адель подняла глаза и вдруг увидела прежнего Джорди: нежно улыбающегося ей и бесконечно печального.– Я всегда буду тебя любить, Адель. Но я не буду сражаться с твоей любовью к Лукасу. И время назад не повернуть. Очень жаль, что такое нам не по силам.
Из Парижа Нони вернулась радостной и взбудораженной. Она вбежала в дом и крикнула мать. Вместо матери вышел Лукас и покачал головой, кивнув в сторону двери. Нони поднялась наверх и услышала сдавленные рыдания. У нее не хватило сил войти и утешить мать. Она просто не могла. Потом они сидели с братом за бутылкой вина и говорили об этом.
–Джорди – отвратительный тип,– сказал Лукас.– До крайности отвратительный. А мама этого не видит.
–Лукас, он совсем не отвратительный. Ну когда ты оставишь свое детское упрямство? Почему бы тебе не попытаться наладить с ним отношения?
–Нони, дело не только во мне. И никогда не было только во мне. Джорди – избалованный ребенок. Еще более избалованный, чем я. Ему нравится, чтобы жизнь текла легко, была удобной, а все его прихоти исполнялись. Он хочет, чтобы весь мир крутился вокруг него.
Потом Лукас впервые рассказал о подслушанном телефонном разговоре и о рубашке со следами губной помады. Нони с ужасом смотрела на брата.
–Боже мой, какой ужас!– шептала она.– Какой ужас! Неужели у него и сейчас кто-то есть?
–Не знаю,– пожал плечами Лукас.– Возможно. Он ведь долго торчал в Штатах.
–Но ведь он там работал?
–Каждую ночь? Каждый день?
–О боже!– повторила Нони.– Пожалуй, стоит написать Иззи, спросить, не знает ли она чего. Мало ли, до нее могли дойти какие-то сплетни.