Кейр взял недельный отпуск, однако его пребывание дома не принесло никакой пользы. Он лишь готовил какие-то изысканные блюда, больше удовлетворяя собственный вкус, и постоянно жаловался, что детский плач мешает ему работать и спать.
Когда эта неделя закончилась, Элспет облегченно вздохнула, но очень скоро впала в прежнее отчаяние. Весь день она ходила в халате и в таком виде встречала мужа. Она не знала, куда уходит время. Гора нестираных пеленок в ванной и неприготовленный ужин стали чуть ли не будничным явлением. Спустя три недели Элспет начала думать, что она сходит с ума. Она злилась на себя, на Кейра и даже на требовательный плач дочери. Последнее особенно пугало ее. Когда Сесилия спала, сердце Элспет наполнялось любовью и нежностью. Но стоило малышке открыть глаза, а затем и рот, кошмар возобновлялся. Вкус тревоги и отчаяния был горьким, как желчь, и Элспет ощущала этот вкус у себя в горле. Иногда, не выдержав, она хватала Сесилию из колыбели и начинала трясти. Потом застывала, увидев на сморщенном личике страх. Тогда Элспет принималась укачивать малютку, плакала и просила простить ее за недостаток терпения.
Не выдержав, Элспет позвонила матери. Венеция сразу почувствовала беду и примчалась. Это спасло Элспет и ребенка.
–Дорогая, твоей крошке нужна всего-навсего бутылочка. Я сейчас схожу и куплю ее, а еще запас детского питания от «Кау и гейт». А ты тем временем прими ванну и вымой голову. Мне даже страшно на тебя смотреть.
Элспет поблагодарила мать и так обрадовалась, что даже ради приличия не стала отнекиваться. Спустя час Сесилия, впервые за все это время, мирно спала в своей колыбели. Элспет тоже прилегла и сквозь дрему слышала разговор матери с Кейром.
–Думаю, я ненадолго заберу ее и ребенка к нам. Здесь она совершенно выбивается из сил. Да и тебе невозможно работать под нескончаемый детский плач. Пусть поживут у нас неделю или две. Элспет хоть отдохнет и подлечится. Здесь это невозможно.
Элспет ждала, что Кейр взорвется и будет возражать, говоря что-то вроде: «Я их никуда не отпущу». Должно быть, она уже спала и ей снилось, как Кейр сказал теще: «Да. Пожалуй, это разумная идея».
–Моя дорогая и любимая Барти, у меня для тебя подарок по случаю нашего маленького юбилея.
–Какого еще юбилея? Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь. Это же не…
–А я так рассчитывал на романтичность твоей натуры. Сегодня ровно три месяца нашей совместной жизни. Целый сезон, причем очень счастливый. Во всяком случае, для меня. Смею надеяться, что и для тебя тоже.
–Конечно. Мы прекрасно прожили эти месяцы. Спасибо тебе. За подарок.
–Что-то не вижу особой радости на твоем лице. Пожалуйста, открой его. Мне сегодня было не дождаться, когда ты вернешься домой. На вечер я заказал столик в «Четырех сезонах». Думаю, ты уже догадалась, по какой причине.
–Нет.
–Барти! Там ты мне сказала, что выйдешь за меня. Как ты могла забыть столь памятное место?!
–Я не забыла,– торопливо проговорила она.– Конечно. Прекрасная идея.
–Ну пожалуйста, открой свой подарок.
Барти искренне старалась не портить мужу ощущение праздника и не думать о стоимости. Она развернула упаковочную бумагу. Так и есть: знакомая белая лента и знакомая голубая коробочка. Куплено в «Тиффани». Внутри лежал довольно скромный золотой браслет. С него на золотой цепочке свисало золотое сердце, украшенное бриллиантом. Такой браслет стоил несколько сот долларов. Однако Барти сейчас нужно было забыть о деньгах, улыбнуться, поцеловать мужа, поблагодарить его и постараться изобразить на лице искреннюю радость.
–Позволь, я сам надену его. Как он тебе идет! Специально для твоей изящной руки. Но если тебе вдруг не понравится, можно поменять.
–Чарли, это замечательный подарок. Он мне очень нравится. Спасибо.
–Я рад,– ответил он, целуя Барти.– На самом деле это я должен благодарить тебя. Ты сделала меня необычайно счастливым.– (Барти промолчала.)– А теперь прими ванну и переоденься.
–Где наши девочки?
–Пошли в кино. Скоро должны вернуться.
–В кино? Но Чарли…
–Что?– Он улыбался ей, как невинный младенец.– Сейчас каникулы.
–Я знаю, но у Дженны завтра экзамен по музыке.
–Она почти все утро упражнялась… А вот и они. Кэти, как тебе фильм?
–Потрясающе!
Барти заметила перемену в облике Кэти. Дочь Чарли выглядела заметно взрослее.
–Кэти, ты поменяла прическу?– спросила она.
–Да. Тебе нравится?
–Очень.
–И мне тоже. Сегодня и сделала. Папин подарок на мой предстоящий день рождения.
«Еще один подарок».
–И куда же ты ходила?
–В «Кеннет».
В «Кеннет»! Этот парикмахерский салон считался на Манхэттене самым шикарным и дорогим. Здесь регулярно бывала Джеки Кеннеди и все светские дамы. Как Чарли угораздило отвести туда двенадцатилетнюю девчонку?
–Прическа сразу сделала тебя значительно взрослее. Ты теперь похожа…– Барти изо всех сил старалась быть доброжелательной.– Ты похожа на Грейс Келли.
–Серьезно? Ой, Барти, спасибо. Кеннет сказала мне то же самое.
Кеннет умела говорить комплименты. Знаменитая парикмахерша обрезала светлые волосы Кэти так, что теперь они едва доходили до плеч; спереди короче, чем сзади. Кеннет завила их красивыми локонами, обрамлявшими лицо Кэти. Барти все понимала: Кэти – хорошенькая девочка, которой хочется поскорее стать взрослой. И все-таки ей всего двенадцать. Она слишком мала, чтобы подражать кинозвездам.
–Ты еще не видела Дженну,– хитро улыбнулась Кэти.
–Дженну? А что, она тоже обрезала волосы?
–Само собой. Ей очень идет. Джен! Твоя мама вернулась. Иди покажись ей.
Дженна входила медленно, опасливо поглядывая на мать. Ее волосы, ее прекрасные золотисто-рыжие волосы – волосы Лоренса,– которые еще утром закрывали ей плечи, теперь были по-мальчишечьи коротко подстрижены, открывая лоб. Сейчас Дженна напоминала сорванца. У Барти подкосились ноги, и она плюхнулась на стул:
–Дженна, что ты наделала?
–А что, тебе не нравится?
–Разумеется, нет! Как мне такое может нравиться? Ты просто обкорналась. И противнее всего, что ты не спросила моего разрешения. Я…
Барти была готова заплакать. Глупо, конечно.
–Мама!– В голосе Дженны появилась жесткость.– Мне уже двенадцать лет. Я не маленькая. Если мне захотелось обрезать волосы, я не должна спрашивать твоего разрешения.
Такая манера разговора была несвойственна Дженне. Это она слизала с Кэти. Дженна умела произносить напыщенные тирады, умела говорить зло, она падала с деревьев и лошадей, могла без спросу взять лодку и пожелать Барти попасть под машину. Но у нее никогда не было этого остановившегося взгляда. И слов таких не было.
А может, она идеализирует дочь? Вчера таких слов не было, сегодня появились. Да, Дженне уже двенадцать. В поколении Барти это было бы равнозначно четырнадцати, а то и пятнадцати годам. И тем не менее…
–Напрасно ты позволил Дженне обрезать волосы,– сказала она Чарли.– Нужно было меня спросить.
–Спросить тебя? Я должен спрашивать твоего разрешения, чтобы отвести твою дочь в парикмахерскую? Барти, но ведь ты всегда очень занята. Ты не любишь, когда я звоню тебе на работу. А вдруг у тебя в этот момент была какая-нибудь важная встреча? Неужели я посмел бы тебя отвлекать по такому пустячному вопросу, как волосы Дженны? Ты работаешь, а я присматриваю за девочками.
–Присматривать за девочками не значит везти их во взрослый парикмахерский салон и полностью менять им облик. Услуги Кеннет стоят безумных денег. С чего это вдруг им разонравился «Блумингсдейлс»? Кажется, до сих пор не жаловались.
–Барти, надеюсь, ты не станешь выговаривать мне за несколько лишних долларов? Ты же не скупердяйка. Кстати, сколько ты тратишь на свои стрижки?
–Мои стрижки тут ни при чем,– сказала Барти, чувствуя, что ее трясет от гнева.– Дело в том…
–Дело в том, что наши дочери вышли из детского возраста, а мы и не заметили. Современных девочек в двенадцать лет очень заботит собственная внешность. Нам нужно с этим согласиться. И потом, как я уже сказал, ты находилась на работе. Вот я и свозил их в «Кеннет». Всего-навсего стрижка волос.
–Волосы снова отрастут,– подхватила Дженна.
Чувствовалась, она была напугана реакцией матери. Дженна подошла к Барти, обняла за плечи:
–Я думала, тебе понравится. Я стала похожа на Одри Хепберн.
–Дженна, тебе еще не столько лет, чтобы подражать кинозвездам.
Чарли поймал взгляд Барти:
–Дорогая, если ты хочешь следить за каждым шагом Дженны, нужно оставаться дома. Я делаю то, что в моих силах.
Боже, какую чушь он говорит! Барти даже не сочла нужным с ним спорить. Она встала и отодвинула его подарок:
–Извини, Чарли, но сегодня я не настроена куда-либо идти. У меня еще на работе заболела голова.
–Как жаль, дорогая! Невероятно жаль! Давай я принесу тебе таблетку от головной боли. А может, сделать тебе чашку старого доброго английского чая?
–Спасибо, ничего не надо. Я просто лягу и постараюсь уснуть.
–Так не хочется отменять заказ на столик. Может, головная боль пройдет и мы…
–Сомневаюсь. Почему бы тебе не поехать с девочками, отметить их взросление? Ты ведь так этому рад.
Барти не ожидала его ответа, но ошиблась. Чарли торжествующе улыбнулся ей и сказал:
–А знаешь, совсем неплохая идея. Девочки, как вы насчет того, чтобы показать ваши новые прически в «Четырех сезонах»?
–Классно!– хором ответили они.
Вот так он и управлялся с деньгами, если глагол «управляться» был здесь уместен. Деньги принадлежали Барти. Казалось, Чарли будет ставить себя в подчиненное положение, на каждом шагу спрашивать и постоянно благодарить… но ничего подобного не происходило. Он просто тратил: на что хотел и когда хотел. Новые костюмы, новая машина, что-то для дома, одежда для Кэти… Естественно, все это преподносилось так, будто делалось ради Барти… «Дорогая, я подумал, ты будешь в восторге. Помнишь, сколько раз ты мне говорила, что устала от „студебеккера“? Тебе хотелось что-то более впечатляющее… Дорогая, ты убеждала меня изменить мой гардероб… Любимая, Кэти понадобилась новая одежда для школьной лыжной прогулки. Дженна прекрасно экипирована. Я знал, тебе не захочется, чтобы Кэти чувствовала себя бедной родственницей».