Приют оказался не таким уж плохим местом. Он занимал большой загородный дом, в котором было холодно и не хватало мебели. Однако Чарли не подвергался здесь телесным издевательствам, что нередко случалось в католических приютах. Его досыта кормили и сносно одевали. Правда, ни любви, ни ласки он не видел. Пару лет Нанетт время от времени навещала сына. К этому времени она нашла себе другого мужа, который поставил ей условие: Чарли не должен жить вместе с ними.
Чарли был уже довольно большим. Он очень любил мать и сильно тосковал по ней. Нередко он садился на кровать и плакал, колотясь головой о стену. После редких материнских визитов Чарли становился совсем отрешенным. Он отказывался от пищи и целыми днями сидел, посасывая палец, с глазами, полными отчаяния.
Постепенно он привык к приютской жизни и уже не тосковал по матери. Ее отчасти заменила молоденькая и симпатичная монахиня-ирландка, присматривавшая за младшими детьми. Она возилась с ним, а по вечерам, если он плакал и не хотел спать, присаживалась на кровать и пела. Монахиня и дальше продолжала опекать Чарли, поощряя его интерес к музыке, искусству и, как ни странно, к крикету, которым сама увлекалась. Она умерла от туберкулеза, когда Чарли было десять лет. Он тяжело переживал ее смерть.
В приюте жили около полусотни детей, за которыми присматривали и с которыми занимались католические монахини. Эти женщины старались изо всех сил, но далеко не всегда их усилия вознаграждались. Мальчишки, становясь подростками, отбивались от рук, и у них возникали неприятности с полицией. Чарли не отбивался от рук и не попадал в неприятные истории. Он был лучшим учеником в классе. Учеба стала его единственной радостью в жизни. В четырнадцать лет он начал посещать местную среднюю школу. Блестяще окончив ее, он получил стипендию и смог поступить в Колумбийский университет, где изучал математику и политологию. Учеба давалась ему легко. В отличие от однокурсников, он никогда не корпел над учебниками. Чарли обладал феноменальной памятью и способностью удерживать знания. Оба этих качества очень помогали ему во время сессии.
Редко кто из воспитанников приюта Святого Антония шел учиться в колледж, поэтому получение стипендии и учеба в Колумбийском университете были поистине великим достижением. Нужда продолжала оставаться верной спутницей Чарли. Стипендии едва хватало, чтобы оплачивать учебу. Чарли снимал плохонькую квартирку в двух милях от университета, поскольку там жилье было дешевле. Вечерами он работал в баре. На Рождество и День благодарения ему некуда было идти, кроме своего нищенского жилища. Он брал дополнительные часы, только бы заглушить тоску и одиночество, но они все равно давали о себе знать.
К этому времени у Чарли появились хорошие друзья. Однако студенческая среда впервые наглядно показала ему всю унизительность его положения. Он был не только беден. У него не было корней: родителей, семьи, личной истории. Однокурсникам Чарли рассказывал сочиненную историю, будто его родители погибли в автомобильной катастрофе, но ему не особо верили. Выходцы из обеспеченных семей, не обремененные добротой, однокурсники поглядывали на него сверху вниз, смеялись над его дешевой одеждой, акцентом и отсутствием социального статуса.
Один из друзей рассказал ему, как в прошлом году работал в загородном клубе на побережье штата Мэн.
–Чаще всего на кухне, но иногда удавалось встать за стойку. Это было глотком свежего воздуха. Работа тяжелая, зато какое место!
Летом Чарли отправился на побережье. Добирался туда на попутных грузовиках. Приехав, стал обходить бар за баром, пока не нашел работу. Работая, он открыл для себя совершенно незнакомое племя людей: праздных, привыкших удовлетворять свои прихоти. Они происходили из потомственно богатых семей, учились в университетах Лиги плюща. Они получали слишком много жизненных благ, почти ничего не отдавая взамен. И Чарли понял: он хочет походить на этих людей.
Он учился быстро и еще усерднее, чем в университете: учился одеваться, говорить, выбирать себе подходящие стрижки. Он внимательно усваивал, что и как пьют эти баловни судьбы. За пару лет Чарли прошел настоящий университет шикарной жизни и теперь ничем не отличался от завсегдатаев загородных клубов. Или почти ничем. Никто бы не сказал, что он брошенный ребенок, рожденный в бедности и воспитывавшийся в приюте. Он был высоким, симпатичным, умеющим безупречно носить одежду. Получив университетский диплом, Чарли придумал себе подобающую биографию.
Его родителями стала симпатичная пара из Саммита, приют Святого Антония преобразился в скромную частную школу в Хадсон-Хайтсе. Колумбийский университет таковым и остался, но теперь Чарли говорил о нем без гордости, заменив ее на легкое пренебрежение: «Забавное старое местечко. Особенно забавно, как все там ужасно озабочены своими перспективами на будущее». Итак, студент Чарльз Дональд Паттерсон, учившийся на государственную стипендию, стал Чарли Паттерсоном. Стезей для достижения успеха он избрал операции с недвижимостью…
За время рассказа Чарли успел выпить две порции бурбона и сейчас налил себе третью.
–И это все?– спросила Барти.– Или расскажешь еще что-нибудь?
–Остальное ты знаешь.
–Знаю ли?
–Знаешь. Я встретил Мэг, женился на ней. У нас родилась Кэти. Потом Мэг заболела и умерла.
–А Мэг знала об этом? Все знала?
–Кое-что.
–Как понимать это «кое-что»?
Чарли долго молчал.
–Да. Она знала.
–Но Кэти ничего не знает?
–Разумеется нет. Мы договорились ни в коем случае ей не рассказывать.
–Почему?– удивилась Барти.
У нее кружилась голова. Рассказ Чарли поверг ее в шок. Ну почему, почему он так стыдится правды?
–Барти, но ты же понимаешь…
–Нет, не понимаю. Посмотри на меня и мое происхождение. Я не стыжусь говорить, где и у кого родилась.
–Ты была желанным и любимым ребенком. Твой отец не бросал твою мать и не был к ней жесток.
–И такое бывало.
–Но он не принимался избивать твою мать, узнав, что она беременна. Ты не росла в унылом приюте. И твои школьные друзья не попадали в тюрьму. Теперь представь: я бы рассказал Кэти всю правду. Как бы это подействовало на детскую, неокрепшую душу?
–Честно говоря, не знаю. Кэти тебя обожает. Думаю, она бы еще больше гордилась тобой. Твоими достижениями.
–Какими? Чего, по-твоему, я достиг? Создал жалкую, провальную компанию? Оброс долгами? Такими отцами не гордятся. Я не хочу рисковать психикой Кэти. Если ты когда-нибудь ей расскажешь, я…
–Чарли, я ни слова не скажу ей. Но как у тебя язык повернулся сказать мне такое? Как тебе это вообще пришло в голову?
–Прости,– пробормотал Чарли, все еще не решаясь смотреть ей в глаза.
–Значит, Мэг ты рассказал всю правду?
–Да. Точнее, она сама узнала. Увидела бумаги… Письма моей матери в приют.
–Это было до того, как вы поженились?
–Да.
–Кажется, я более легковерна,– сказала Барти.– И все-таки, Чарли, почему ей ты рассказал, а мне – нет?
–Барти, Мэг отличалась от тебя. Она была обыкновенной девушкой. Ее отец был весьма скромным юристом… скромным по твоим стандартам. Она работала простой учительницей, а не владела крупным издательством. Мне не нужно было до нее дотягивать. Никто бы не сказал, что я женился на ней ради денег.
–Чарли, о чем ты говоришь? Неужели для тебя это так много значит?
–Неужели ты до сих пор не поняла, что да, много?– тихо спросил он, и его лицо начало наливаться краской.– Как, по-твоему, я могу чувствовать себя, день за днем живя за твой счет, вынужденный благодарить за каждую мелочь? Я знаю, какие разговоры ведутся за моей спиной. Чарли Паттерсон, этот хронический неудачник, сумел охмурить богатую вдову. Это и так тяжело, даже без истории Чарльза Дональда, родившегося у безденежной шлюхи-матери и злодея-отца.
–Для меня это ничего не значит.
–Зато для меня значит. И для множества других людей. Представляю, как бы они обсасывали мою жизнь.
–Меня другие люди не касаются.
–Да пойми ты, что они касаются меня! И тебя касались бы, если бы росла в моих условиях. Если бы жила в жалкой комнатенке, да еще не одна, и была бы вынуждена играть чужими засаленными игрушками и донашивать чужую одежду…
–Чарли, мне прекрасно знакомо состояние, когда на тебя смотрят сверху вниз. В этой истории меня задевает только одно: то, что ты мне соврал. Ты мне ужасно соврал. Не знаю, смогу ли я это перенести.
Барти вдруг почувствовала, что проходит через что-то очень знакомое. Это было почти дежавю. Откуда у нее такое чувство?
–Тебе решать,– сказал Чарли.– Я пытался… странным образом, по-своему… справиться со всем этим. Сама знаешь, это не так-то просто. Мне понадобилось собрать все свое мужество, чтобы сделать тебе предложение. Одно дело – просто любить тебя, встречаться с тобой и даже заниматься с тобой любовью. И совсем другое – жениться на тебе. Тут другой уровень. Совершенно другой.
–А ты вообще собирался когда-нибудь рассказать мне всю правду? Неужели ты никогда не думал, что я имею право знать, кто ты есть на самом деле? Я, человек, которого ты якобы любишь.
–Не «якобы». Которого я очень люблю… Барти, сам не знаю. Думал, что когда-нибудь расскажу. Когда буду по-настоящему уверен в тебе. Когда почувствую себя в полной безопасности.
Барти молчала, пытаясь переварить услышанное и найти в нем здравый смысл. Получалось, она вышла замуж за человека, спала с ним, поверяла ему интимные моменты своей жизни, а он оказался совсем не тем, за кого себя выдавал. Все это время рядом с ней находился опытный лжец, безжалостный обманщик.
–Чарли, я пойду спать,– сказала она.– Ужасно устала. Утром увидимся.
Он посмотрел на нее. Барти видела, что он сразу понял смысл ее слов: сегодня она не будет спать с ним. Возможно, больше вообще не будет. Может даже расторгнуть их брак. И здесь Чарли был бессилен хоть как-то на нее повлиять.
–Да,– сказал он.– Конечно. Тогда до утра.