– Я не варю кофе в промышленных масштабах, мне вполне достаточно джезвы. Это Светик любил ведро кофе сварить и греть потом по мере надобности.
– Кстати, как он? – переключилась наконец подруга, хотя тему выбрала явно не самую выигрышную – говорить о бывшем муже мне хотелось еще меньше, чем обсуждать ее намечающуюся личную жизнь.
– Надеюсь, что у него все в порядке.
– И все? – изумилась Вяземская.
– А что еще? – разливая кофе по тонким фарфоровым чашкам, отозвалась я.
– Не понимаю. Ты с ним столько лет прожила – а теперь совершенно не интересуешься, что у него происходит? – придвигая свою чашку ближе, спросила Аннушка.
– Ань, ты прекрасно знаешь, что мы расстались не самым лучшим образом. И причину расставания ты тоже вряд ли успела забыть. – Я забралась на стул, подвернув под себя левую ногу, капнула в кофе сливок и продолжила: – И ты думаешь, что мне есть дело теперь до того, как дела у моего бывшего?
– Не можешь ему ребенка простить?
– Да мне дела нет до его ребенка – понимаешь? Особенно после того, как Светик меня обвинил в его похищении – помнишь? Я всю эту поганую Снежинку перерыла, будь она неладна!
Аннушка примолкла. Светик действительно обвинил меня в том, что его сын похищен, когда Кирилл Мельников и его дружная шайка пытались вынудить меня сообщить о местонахождении Насти Потемкиной и ее дочери. Страшно подумать, что случилось бы с ними, если бы я сделала это. Но и сына Светика я тоже не могла оставить в беде – вовсе не потому, что испытывала к пацану какие-то нежные чувства, а просто потому, что никому не позволяла диктовать мне условия. Никому – кроме Туза…
Допив кофе, Аннушка засобиралась домой. От нее так и веяло напряжением и недовольством – не ожидала, что я откажусь встречаться с ее избранником. Но я на самом деле не видела никакого смысла в этой акции – во‑первых, лично мне это неинтересно, во‑вторых, вообще не вариант, что у Вяземской с этим странным персонажем что-то будет, а в‑третьих, не люблю я тратить время на то, во что не верю. Лучше на диване с книжкой полежу.
Аннушка так и уехала, не сказав больше ни слова, – обиделась. Но я довольно хорошо знала свою подругу, чтобы верить в то, что эта обида «на всю жизнь». Не пройдет и пары дней, как она позвонит как ни в чем не бывало. Такой характер.
Всю ночь мне снились какие-то белокурые длинноволосые эльфы в латексных комбинезонах и красных перчатках, томно сжимавшие в руках микрофоны.
Но избежать встречи с готическим принцем мне все-таки не удалось. Совершенно зря я недооценивала свою подругу – в искусстве интриг она оказалась под стать мне самой, и я даже не сразу поняла, что происходит, когда через пару дней оказалась в компании Аннушки в небольшом кафе на окраине Москвы.
– Какого черта мы тут делаем? – недовольно спросила я, еле найдя место для парковки и появившись в кафе с уже испорченным настроением.
Аннушка, восседавшая за центральным столиком на диване, очаровательно улыбнулась:
– Милая моя, ну я же не виновата, что моя портниха живет в этом районе, правда?
– А доехать в центр тебе что помешало?
– Отсутствие транспорта, – еще шире улыбнулась Вяземская, критически осматривая принесенную ей чашку кофе. – Сюда на такси доехала, а в метро спускаться как-то боязно.
– А я тебе что – извозчик? – совсем уж разозлилась я, испытывая желание дать подруге хорошую затрещину. – Я неслась сюда как угорелая, думала – случилось что-то!
– Ой, Ва-а-аря! – протянула она, разрывая пакетик с сахаром. – Ну что могло случиться? Все хорошо, платье получается – умереть-уснуть. Буду на дне рождения шефа как королева.
Желание треснуть Вяземскую по затылку усилилось многократно – я торопилась сюда, думая, что у нее проблемы, а она рассказывает мне о платье ко дню рождения директора ее банка! Почему я все это терплю, а?
– Вот скажи мне – ты в самом деле ничего не понимаешь, да? Я срываюсь из офиса, где у меня, между прочим, еще есть дела, еду на другой конец Москвы по жаре и пробкам – а ты восседаешь тут с царственным видом, кофеек потягиваешь и про платье свое мне рассказываешь. Ты нормальная вообще? – От возмущения у меня перехватило дыхание, и я, протянув руку, взяла Аннушкину чашку и сделала большой глоток.
– Может, закажешь себе – раз уж пьешь все равно? – поинтересовалась Вяземская, пропустив мимо ушей мою гневную отповедь.
Я поморщилась – кофе оказался предельно невкусным, и целую чашку я точно не осилила бы. Однако я подозвала официанта и заказала стакан апельсинового сока.
– Надеюсь, ты не собираешься здесь ужинать? Потому что иначе я уезжаю.
Аннушка как-то нервно заерзала на стуле и принялась оглядываться по сторонам, и это мне не понравилось:
– Что – за нами следят? Чего ты вертишься?
– Ой, прекрати меня подкалывать! – скривилась подруга. – Никто за нами не следит, я жду кое-кого.
– И кого же? И с какой стати я должна разделить с тобой это ожидание? Не мог этот твой «кто-то» тебя потом до дома подбросить?
– Слушай, ну, ты как бензопила «Дружба»! – рассердилась наконец Вяземская. – Немудрено, что Светик от тебя ушел.
Это было уже слишком – я и так довольно долго себя сегодня пересиливала, но упоминание о бывшем муже стало последней каплей. Я встала, бросила на стол три бумажки, чтобы расплатиться за сок, и попыталась уйти, но Анька вдруг вцепилась в мою руку и зашипела:
– Стой, погоди! Сядь на место! Вон он идет!
Я невольно обернулась и застыла. К нашему столику двигалось нечто. Другого определения я с ходу подобрать просто не смогла – к нам приближался не мужчина, не женщина, а именно ОНО в узких джинсах и свободной черной футболке почти до колен. Среднего роста существо с широченной задницей и мощной грудной клеткой, с забранными в хвост крашеными черными волосами и сильно напудренным лицом. Я могла поклясться, что это не мужчина – не знаю, почему вдруг у меня возникло такое ощущение, но даже запах мужской туалетной воды, сильно опережавший ее владельца, не убедил меня. Существо подошло к столу, кивнуло мне и галантно облобызало руку Аннушки:
– Добрый вечер, дамы. – Голос оказался довольно высокий, ближе к фальцету.
– Присаживайтесь, Габриэль, – предложила Вяземская, дотянувшись под столом до моей ноги и ощутимо лягнув в голень.
Я непроизвольно ойкнула и опустилась на стул, то же сделал и Габриэль, а Аннушка продолжила:
– Познакомьтесь, это моя подруга Варвара.
– Рад знакомству, – сообщил певец, окидывая меня оценивающим взглядом.
Я разозлилась:
– Ну и как?
– Что – как? – не понял он.
– Ну, на сколько потяну? Вы ведь явно прицениваетесь.
– Варя! – укоризненно протянула Аннушка.
– Что? – обернувшись в ее сторону, спросила я. – Я что-то не то спросила?
– Зачем ты так?
– А что такое?
– Девушки, не ссорьтесь, – попросил Габриэль, – ничего обидного в вопросе нет, мне не стоило так пристально смотреть, но это, увы, привычка.
«Ну, разумеется – если ты рассчитываешь что-то вытянуть из влюбленной дамы. Только вот почему меня не покидает ощущение, что ты сам – это дама, а? И зачем ты прикидываешься мужиком, что тебе это дает?»
– Мы не ссоримся, с чего вы взяли? – заманерничала Аннушка. – Что вы будете пить, Габриэль?
«Ну, давай – не разочаруй меня, закажи что-нибудь бабское, – мысленно подстегивала я на секунду замешкавшегося Габриэля. – Что-нибудь типа «секс на пляже» или мохито на худой конец».
– Пиво я буду, темное, – решительно заявил певец, сбив меня с толку. Но и пусть – знавала я теток, любивших попить пивка. Правда, они не принадлежали к так называемой богеме. Но могут ведь быть и маленькие слабости – почему нет?
– Скажите, Варвара, вы ведь адвокат? Анна рассказывала…
Вот за что я люблю Вяземскую – так это за то, что, знакомясь с очередным кавалером, она почему-то считает своим долгом вывалить подробности моей жизни и карьерного роста. Ну к чему, а? Других тем нет, что ли?
– Допустим. Но сразу разочарую – я не специализируюсь на гражданских или уголовных делах, работаю только в сфере недвижимости. Так что вряд ли смогу ответить на вопросы, которые у вас есть. Кстати, Анна и сама неплохой юрист, и знакомых в этой профессии у нее много, – не удержалась я от колкости.
Габриэль покачал головой:
– У меня нет вопросов, но ведь они могут и возникнуть, правда? Хорошо бы иметь на этот случай каких-то знакомых.
– А вы, как я понимаю, не москвич?
– Нет, я из Владивостока. Но живу в столице уже шесть лет – ровно столько существует наша группа. Вы никогда не слышали о нас? «Магик Додо».
«Господи, какой шлак… Он даже английское слово «magic» произносит как «магик» – колхоз какой-то».
– Не имела удовольствия. А почему Додо?
– Это сказочная птица из «Алисы в Стране чудес» Кэрролла – вы читали?
– Разумеется. От меня в детстве книги не прятали под замок. Правда, не совсем улавливаю связь с вашей музыкой.
Габриэль отхлебнул пива и пустился в пространные объяснения о готик-роке, которые меня совершенно не интересовали. Я мечтала как можно скорее отсюда уехать и больше никогда не видеть и не слышать ЭТО. И еще меня душила злость на Аннушку – ну как эта дура ухитряется выискивать подобных субъектов, совершенно очевидно нацеленных на ее банковский счет? Ведь ребенку понятно – он пытается произвести на нее впечатление, чтобы растаявшая от обожания Аннушка помогла ему материально, вот и фраза про срывающуюся поездку на готик-фестиваль в Германии сказана явно не просто так. Как, собственно, озвучена цена на съемную квартиру где-то в Чертанове. И взгляды эти коровьи, которыми он буквально обволакивает мою подругу, – неужели только я одна это вижу? Ладно бы Анька была подростком – тогда еще понятно, но ей скоро сорок лет! Как можно настолько не разбираться в людях? Она кидается от банкира к нищему готу – ну разве можно быть одинокой настолько, чтобы не замечать ничего вообще? А Габриэль-то этот не дурак – увидел, что я не проявляю никакого к нему интереса, более того – настроена скептически, и прекратил меня очаровывать, переключился полностью на Аннушку – вон и за ручку держит, и пальчики перебирает. А рука-то у него, между прочим, совершенно не мужская. И даже то, что он музыкант, не является оправданием – я была замужем за человеком, проводившим за роялем половину своего времени, и кисти рук у него были – ого-го какие. С маленькой рукой сложно. А тут даже форма пальцев, ногтевое ложе, суставы – ну все просто вопит о том, что рука эта – женская. Только как мне доказать это? Противно как и… брезгливо. Но самое отвратительное было в другом – Аннушка смотрела на это существо с таким обожанием, что меня начало подташнивать. Выносить этого я больше не могла, а потому встала: