Соболь оставляет след
Приключенческая повесть
Ранним утром одинокое такси съехало с Садового кольца на набережную у Крымского моста. Зевающий таксист, сбавив ход, обогнал медленно ползущую поливочную машину, и сидевший сзади пожилой человек с загорелым лицом под выцветшей жокейской шапочкой попросил:
— Ещё подальше... Там, знаете, справа на углу универмаг. Так мне напротив.
Лицо таксиста выражало сонное презрение. Прибавив скорость, он проскочил два светофора, лихо развернулся и притормозил на другой стороне.
Подав деньги, пассажир вышел, извлёк из машины связанные вместе сачок и удилище, подхватил пластмассовое ведёрко.
Такси рвануло с места, покатило по набережной, а рыболов подошёл к гранитному парапету и начал развязывать удилище.
Грязная вода реки маслянисто лоснилась, жёлтое солнце поднялось ещё невысоко, и белесое небо снова обещало жаркий день.
В затенённой комнате на тумбочке у тахты негромко заворковала телефонная трубка гонконговского происхождения. Она успела издать несколько трелей до того, как её на ощупь нашла рука лежавшего на тахте молодого человека с разлахматившимися кудрями. Подняв трубку и тем самым оборвав трели, он встал, голышом вышел на балкон, а телефонный шнур, извиваясь, тянулся за ним.
— Да, — отозвался уже на балконе и присел на табуретку. — Да нет, проснулся, чего ты... А сколько щас? Ну... Ну... Я не нукаю, я слушаю. Так... Во сколько? Наверное, успеем... Нет, успеем, успеем. Да чего ты жмёшь, я понял — в семь сорок... Нормальное настроение. Ну, давай...
Молодой человек вернулся в комнату, положив трубку на аппарат, посмотрел на продолжавшую спать женщину и, нагнувшись, потянул с неё простыню:
— Киска, подъём! Встряхни бюстом... Ну? Время уже!
Жмуря веки, киска потянула на себя сползающую простыню, быстро забормотала:
— М-мм... Ну лялечка, ну котенька, еще чутинку посплю, самую крошечку, миленький!
Покачав головой, котенька взял с тумбочки стоявший подле боржомной бутылки стакан, и его содержимое выплеснулось на грудь страдалицы.
— Ох, е-о...!—подскочив, села и откинулась к стенке она. — Да ты что, охренел, да? Ну, придурок костлявый, придурок и есть... Ещё лыбится, как трамвай на повороте...
— Не возникай, охрипнешь, — он бесстрашно бросил ей на колени стакан, посмотрел на заспанное, разгневанное лицо с остатками расплывшейся тонировки вокруг глаз и золотыми блёстками на скулах и рассмеялся.
И, продолжая смеяться, пошёл в ванную.
Через некоторое время на пустынную улицу из глубины двора вышла пристойная парочка: на лице женщины не было даже следов косметики, волосы туго забраны в скромную «учительскую» причёску, а шевелюра мужчины была приведена в соответствие с костюмом, на лацкане которого уместился значок общества «Знание». Увидев красный «жигулёнок», молодой человек резко выскочил на проезжую часть, замахал рукой. Машина сбавила ход и остановилась. Нагнувшись к окошку, мужчина начал в чём-то убеждать водителя. Видимо, это ему удалось, и он взмахом подозвал подружку.
Одинокий рыболов на пустынной набережной оглянулся на журчание воды под шинами автомобиля. Увидел красные «Жигули», которые, расплёскивая натёкшую от поливки воду, подкатили к краю тротуара.
Хлопнули дверцы, машина отъехала, а двое молодых людей перебежали дорогу, направляясь к дому солидной постройки на другой стороне набережной.
Лифт поднялся на шестой этаж, стоя в нём, оба молчали с серьёзным видом, но, когда подошли к обитой двери с блестящими шляпками гвоздей и он, вздохнув, позвонил, лица их вдруг приняли выражение радушного оживления. Во всяком случае, такими их увидел, открыв дверь, плотный старик в шерстяном тренировочном костюме, и его румяная физиономия озарилась улыбкой.
— Ба! Боря, Валечка... Ранние гости! Прошу, прошу.
Они вошли, и Боря приложил руку к сердцу:
— Алексей Захарович, ради бога, извините за ранний визит! Но мы, знаете...
— Нам сегодня к сестрёнке в лагерь надо успеть, вы уж извините, а Боря, говорит, обещал что-то взять, и мы без звонка, нигде двушки не найти, — встряла и затараторила Валя.
— Ну какое рано! — развёл руками хозяин.— Я после сна прошёлся, знаете, ходьба, оказывается, полезнее бега, да мне бегать и нельзя, так я пешочком свою дистанцию меряю, и не жарко пока... Прошу! — указал он в глубь квартиры. — Завтракали? Успели? Не то чайку, кофеёк растворимый... Яишенку, а? С помидорами.
Квартира была просторной и, явно зная ее расположение, Боря направился в дальнюю комнату. На ходу отозвался:
— Ну, стоит ли затруднять... Мы потом на дачу, так я решил часть записок забрать и там посидеть, поработать. А если кофе, так она соорудит, вы не беспокойтесь.
В большой комнате одну из стен занимали застеклённые фотографии, на многих из них красовался Алексей Захарович разного возраста, непременно в военной форме. И по знакам различия прослеживалось его продвижение по службе.
— Это хорошо, что про мою заботу помните. — Хозяин подошёл к письменному столу, положил руку на пухлую папку. — Всё тут, всё-о, и всё святая правда, без прикрас, как на духу, а то теперь писаки всякое льют. Это я не о вас, Борис, вам от меня будет благодарность великая, увидите!
Борис украдкой взглянул на часы, поспешив заверить с возможной убедительностью:
— Я ведь не из-за чего-нибудь, Алексей Захарович, мне самому интересно. Живые страницы, можно сказать, мы только в школе проходили, а тут голая правда... Валюша, ты давай на кухню, сообрази кофейку. Иди, иди.
— Да, там чайник на плите, в холодильник загляни, дочка, я после сам помогу. — Алексей Захарович раскрыл папку и, сев в кресло, взял со стола и надел очки. — Мы прошлый раз до шестидесятой дошли? Та-ак... Вот она, — отлистав страницы, он хлопнул по рукописи. — Волынская операция! Ложный штурм по фронту и глубокий обходный манёвр... Можете представить — конница участвовала!
В очень чистой кухне Валя налила и поставила на газ чайник. На столике в вазе стояло печенье, взяв одно, разломила и, бросив в рот половинку, лениво жевала, глядя в окно.
— ...И неверно, будто штрафники составляли ударную силу! — полемизировал с кем-то, сидя за столом, Алексей Захарович. — Лично я им не доверял, безответственный разгильдяй, он всегда и во всём разгильдяй... А на главном направлении действовал у меня полковник Рязанцев, можно сказать, слуга царю, отец солдатам. Умница! Ну про царя это я словами поэта...
— Я понимаю, понимаю, — уверил Борис. И опять взглянул на часы. — Вы мне сегодня страниц двадцать дайте, а в понедельник просмотрим, что получилось.
— Я дам, дам... Ты сюда смотри, вот: против нас противник сосредоточил до шести тысяч пехоты при поддержке тяжёлых танков типа «Тигр» и самоходные орудия «фердинанд». Левый фланг у него был прикрыт надёжно, я провёл разведку боем на правом и прояснил обстановку...
Молодой человек снова прервал:
— Извините, Алексей Захарович, я ей скажу, чтобы мне покрепче...
— Что? — взглянул над очками старик. — A-а... Дада...
Быстро ступая, Борис прошёл коридором, подойдя к кухне и приоткрыв дверь, сказал шёпотом:
— Замри здесь, не высовывайся! Поняла?
Верхняя часть кухонной двери была застеклённой, и Валя, встав сбоку, смотрела через стекло. Она видела, как он оглянулся из прихожей на дальнюю комнату, взглянул на часы и, взявшись за замок, потянул дверь на себя. И та сразу распахнулась. Ворвавшиеся с лестничной площадки трое промелькнули, исчезли в коридоре. Борис с бледным, обострившимся лицом задержался, глядя им вслед, затем быстро шагнул к кухне.
— Пошли! Скорее! Ну?!
Полуоткрыв рот с прилипшими крошками печенья, Валя тупо смотрела на него. Одними губами беззвучно выругавшись, Борис схватил её за руку, потащил, и, пока волок к выходу, она слышала из дальней комнаты звуки какой-то возни, сдавленное мычание и хрип.
Лица двоих обтягивали маски из чулок, лицо третьего снизу до глаз закрывала чёрная повязка — его светлые, холодные глаза не выражали ничего.
Рот Алексея Захаровича был заткнут кляпом, руки скручены веревкой. Плотный малый в блестящей куртке, подталкивая его коленом, вывел в начало коридора и распахнул дверцу чулана. Алексей Захарович втиснулся спиной, осел на картонный ящик, и тот прогнулся под ним. Грабитель в куртке закрыл дверь, задвинул защёлку и вернулся в комнату.
Работали сноровисто и быстро. На руках у двоих были обычные кожаные перчатки, у того, что с повязкой, — тонкие, резиновые.
Рывшийся в глубине шкафа услышал звуки из коридора, прислушался и подошёл к дверце чулана. Она вздрагивала под тупыми толчками, и задвижка на ней шевелилась.
— Ну? — открыв дверь, грабитель угрожающе поднял кожаный кулак. — Угостить тебя, дед?
— У-ухршш... Ушш-с... — хрипел старый человек с побагровевшим лицом. Из выпучившихся глаз катились слезы. — О-охр-р...
Продолжая держать кулак над его головой, грабитель другой рукой выдернул кляп, и Алексей Захарович жадно втянул воздух:
— Н-ах... Хх-ха... Сердце... Я не буду кричать... Сердце... Таблетки у кровати... Нитро... глицерин...
— Стой здесь!
Оказалось, что тот, в повязке, подошёл и стоял рядом, а теперь неспешно пошёл в другую комнату и, взяв со столика у кровати стеклянную колбочку с белыми таблетками, вернулся назад.
— Сколько тебе? Одну, две? — он встряхнул колбочку, высыпая таблетки на ладонь.
— Од... Одну... Не надо рот... Я не буду... Рот не на-до...— тяжело дышал Алексей Захарович.
— Ешь.
Желтая в резине рука бросила в открытый рот то, что было на ладони. Старик судорожно дернулся глотая, и тут же в рот сунули кляп.
— Всё! Закрывай... «Скорая» уехала. Работать надо.
Через некоторое время в прихожей стояли два чемодана, кожаный баул и объёмистая брезентовая сумка.
Тот, что был с повязкой, вернулся в большую комнату, подойдя к окну и встав сбоку у портьеры, глянул вниз.
За палисадником перед домом остановилась светлая «Волга». Он подождал, пока та медленно тронулась, вышел в прихожую.