— Так точно, — подтвердил Певцов. — Послезавтра должен на работу выйти.
— Послезавтра должен, значит, сегодня может приехать... Найдите, оповестите и подключите. В том смысле, что пусть этим займётся, а вы помогайте.
Двое молодых людей, те самые, которые вчерашним утром первыми навестили покойного Гриднева, встретились у кафе «Лира» на Пушкинской площади.
И её и его опять-таки не сразу можно было узнать, поскольку она принарядилась в ультрамодные фирмовые вещи и обильно навела макияж. И он был разодет не без шика, прижав кудри клетчатой, «а-ля Кэш», повязкой на голове и нацепив серьгу в левое ухо.
— Приветик... Какие дела? А то я к Томке намылилась.
— Перетерпишь. Надо заскочить к... Ну, туда. Хочу вместе.
Она взглянула испытующе.
— Я думала, развязал узелок... Нет?
— А ты думай меньше... Твоё хобби другое! — раздражённо огрызнулся кавалер. — Идём сюда.
— Ты что, на кругленьких?
— Бубусь подвёз... И туда докинет.
За рулём новой «девятки», к которой они подошли, сидел юнец с нежным личиком над мощной шеей. На руке, державшей баранку, желтело массивное кольцо.
— Привет, Зинон... Благоухаешь потихоньку?
— Бубусик, солнышко, вижу опять экипажик новьё?
— Куда едем, Тубик? — спросил тот, кого назвали Бубусь, не удостоив женщину ответом.
— В Бибирево.
— Ох, ё-опс... Тогда накинешь на бензин, пупсик не фраер.
— А железки забыл?
— Ладно, — включил передачу Бубусь. — Пупсик шутит, но там ждать не станет. Оттуда тачек навалом.
Баскаков в одних плавках разбирал разбросанные подле чемодана вещи, а мать, стоя на пороге комнаты, говорила без умолку:
— ...Девочке нужны витамины, нужен свежий воздух, солнце, движение, наконец, ей просто необходимо внимание! А Зоя занята собой, и хотя в её возрасте это естественно, но кто будет думать о ребёнке? Эгоизм никого не доводил до добра, теперь созревают быстро, через восемь — да что я? — через пять-шесть лет Лика способна будет предъявить счёт и по-своему будет права... Андрей!
— Да, мама...
— Что за манера, я с тобой говорю!
— А я хочу скорее убрать барахло и влезть в ванну... Но всё слышал: Лике нужны витамины, свежий воздух, солнце, движение... Наконец, ей просто необходимо внимание. Так? Я согласен со всем абсолютно и хотел взять её с собой... Мне не доверили. А тебе — доверяют. Вот возьми и побудь с внучкой, предоставь необходимое. Деньги я дам.
— Зачем такой меркантилизм? — ужаснулась Серафима Ильинична. — Для Лики я не считаюсь с затратами. Но всю жизнь не покладая рук я работаю на своём участке деятельности и вправе иметь...
— Зоя вправе, её родители вправе, ты вправе... У меня прав нет, и поэтому я иду в ванну, — разогнулся Баскаков.
Его тело было загорелым, на фоне загара слева под ребрами косым зигзагом выделялся белый шрам.
— Подожди, я тебя прошу...
— Я хочу скорее под душ и вообще не могу говорить с тобой неглиже, это неприлично, согласись. И тоже прошу: если будут звонить с работы, то ещё не приехал.
— Но если ты очень нужен? — всплеснула руками мать.
— Там я всегда нужен. Но я ещё в отпуске...
Она была готова продолжить, но он скользнул в ванную, и оттуда раздалось шипение сильно пущенной воды, всплески и фырканье.
Японскую видеотехнику подсоединили к обычному телевизору, и поэтому изображение шло чёрно-белым, да и качество записи было не ахти.
Но те двое, что находились в одной из комнат запущенной двухкомнатной квартиры, с упоением следили за деяниями Рэмбо, в пух и прах разносившего небольшой американский городишко в отместку злосердечному шерифу.
В комнате было душно и накурено, пахло неубранной со стола едой и спиртным, и поэтому третий обитатель квартиры, подойдя к порогу и иронично понаблюдав происходящее на экране, вернулся в другую комнату, сел и, положив ноги на подлокотник дивана, углубился в чтение «Огонька».
По худому смугловатому лицу можно было заметить, насколько чтение занимало его — один раз сверкнули в полуулыбке крепкие широкие зубы. И только светлые глаза не меняли своего холодно-бесстрастного выражения.
Зазвонил стоявший на полу телефон и успел позвонить трижды, прежде чем он взял трубку и спросил:
— Ну?
— Вроде бы гости, — сказал голос в трубке. — Лох с путаной... Когда подменишь?
— Погуляй, погуляй ещё. Не замёрзнешь, погодка тёплая.
Повесив трубку, встал и вышел в прихожую. Из соседней комнаты доносились звуки взрывов и автоматные очереди. Он подошёл вплотную к входной двери, медленно отодвинул задвижку замка и замер.
Звонок жалобно звякнул, дверь плавно отворилась, Зина и Гена вошли в квартиру, а дверь быстро и мягко захлопнулась. Стоя у них за спиной, впустивший усмешливо спросил:
— Что это так загорелось, соколик? Без звонка прямо в гости, и с барышней... Или звон есть?
— Нет, что ты, — попытался улыбнуться Гена. — Всё тихо, всё путем... Поговорить надо. Здорово!
— Плывите сюда. — Так и не заметив протянутой руки, хозяин прошёл в недавно оставленную им комнату, сел на диван и откинулся на спинку. — Ну?
Гена тоже сел в кресло, тоже попытался отвалиться к спинке, но выпрямился. А его спутница вольно расположилась в другом кресле, сразу приняв наиболее эффектную позу.
— Я это... насчёт доли хочу, — начал Гена. Ему никак не удавалось прямо взглянуть в лицо сидящего напротив, и он всё больше нервничал. — Получился мизер, а я ведь сколько дело готовил, рассчитывал... А получил не по курсу. Нет, ну верно, Валёк... И двое мы были с ней!
— Всё? — спросил Валек. Верхняя губа слегка дёрнулась, когда было произнесено его имя. — Не по делу чирикаешь, фарцмагон. Тебе за наколку не доля, а процент положен, но раз на присутствие напросился и хату открыл — решили дать. А что с ней, так с-под забора можно и кодлу набрать для храбрости, это твои дела.
— Но ведь...
— А нам надо линять поскорей, — продолжил Валёк, не обращая внимания на попытку возразить. — Ты голдовое и камушки за пятнашку сдать обещал, так? Я за срочность пятёрку с тебя снимаю, а десять штук жду. Когда?
Лицо Гены взмокло, серьга в ухе дрожала.
— Ну... Раз такой расклад... К субботе справлюсь.
— Не пляшет! Пять — завтра, а пять — сегодня. Беги и принеси!
Со всхлипом вздохнув, Гена хотел что-то сказать, но посмотрел на приказавшего и встал.
И Валёк встал. Улыбнулся. Положив руку, прижал плечо вознамерившейся подняться девицы и радушно предложил:
— Посиди, посиди... Отдохни.
И подтолкнул Гену к двери.
— Она останется, — объяснил, выйдя в прихожую. — Нам бегать да искать ни к чему. А без любви скушно, сам знаешь. И ты шустрей поторопишься. Верно?
— Не дело, Валёк, — нашел мужество запротестовать Гена. — Мы же с ней вроде...
— Значит, под чужих за зелёные — дело, а под своих и по дружбе — нельзя? — сощурился Валёк. — Обижаешь, кирюха... Паш-шёл!
Входная дверь открылась, Гена как ошпаренный выскочил на площадку и услышал, как щёлкнул замок.
Валёк вернулся в комнату, опёршись рукой о стол, наклонился к сидящей. Подняв лицо, она улыбнулась в ответ.
— Ну что, лялечка, — сказал Валёк. — Устроим забег в ширину?
Обедали, как обычно, на кухне.
Собственно, обедала, и со вкусом, Серафима Ильинична, а Баскаков пил кофе, обречённо выслушивая непременные наставления.
— ...И ты неправильно поступаешь, разговаривая с ней как со взрослой. Она — ребёнок! В её возрасте вопросы закономерны, это пора вопросов, но нельзя отвечать на них с грубой прямотой, это пагубно отразится на её мировоззрении...
— Ну, положим, на моём мировоззрении пагубно отразились ваши красивые сказки.
— Но зато вырос человеком и достиг прочного положения, а неустройство в быту зависит только от тебя. Я, разумеется, не в претензии, что ты здесь живешь, но давно можно было бы поставить вопрос на работе о новой жилплощади. — Серафима Ильинична покончила со вторым, отставила тарелку и налила себе чай. — И ты ничего не ешь, у тебя будет сужение пищевода, увидишь! Один кофе дуешь.
— Говорят, что ножом и вилкой человек копает себе могилу, — отшутился Баскаков. — Когда Певцов звонил, ничего не просил передать?
— Нет. Он назвался, спросил о моём здоровье, и я чувствовала себя очень неловко, бормоча, что тебя ещё нет...
Телефон опять залился звонкими трелями.
— Мам, подойди! — кивнул Баскаков.
— Иду, — недовольно проговорила Серафима Ильинична. — Если тебя, врать не буду, учти... Алло-о! Андрея Сергеевича?.. А кто его просит? Что? Какая Елена Григорьевна? Он ещё не приехал.
— Стоп! — он взметнулся и прыгнул к телефону. — Дай мне, я здесь... Да, Лена, да! — Мать, поджав губы, отошла и уселась на диване. — Нет, как раз ждал отчего-то... Скорее — надеялся. Что? Ну о чём вы, я рад... Что? Неважно слышно, но я вполне способен быть там через... — он взглянул на часы, — через тридцать минут... Нет, нет, ничего переносить не будем, я этого не переживу! И уже еду, слышите? Всё.
— И что же это значит? — трагически спросила Серафима Ильинична. — Кто такая Елена Григорьевна?
— Консультант нашего министерства по вопросам защиты окружающей среды... Где мой серый костюм?
— Ты наденешь новый костюм? — её глаза округлились. — Понима-аю... Ещё не виделся с дочерью, мы не поговорили всерьёз, я вру сослуживцам, что тебя нет, а появляется какая-то Елена Григорьевна — Лена! — и ты опрометью бежишь на свидание!
Он уже был в коридоре и, раскрыв стенной шкаф, потрошил его содержимое.
Стоя сбоку от вестибюля станции метро «Кропоткинская», Елена Григорьевна увидела, как по ту сторону бульвара притормозил «Москвич»-фургон, как выскочил из него Баскаков и «Москвич» уехал.
Баскаков перешёл бульвар, на ходу поворачиваясь кругом и оглядываясь, прошёл ниже ступеней, затем начал подниматься к вестибюлю.
Она обошла строение и встала с другой стороны, позади трёх подростков, самозабвенно смакующих мороженое.