Баскаков ещё огляделся, взглянул на часы и спустился ниже.
Елена Григорьевна стояла, наблюдая, как он прошёлся взад-вперед, опять посмотрел на часы, снова медленно поднялся наверх, остановился, осмотрелся и даже топнул ногой от досады.
Тихо засмеявшись, она подошла к нему, дотронулась до локтя, но, когда он обернулся, на её лице не было улыбки.
— Давно меня не заставали врасплох, — сказал Баскаков, внимательно глядя на неё. — Ишь как подошла... Только что? А то мне казалось, что вы где-то здесь, а я не вижу.
— Чуть было не ушла в последний момент. — Елена Григорьевна взяла его под руку и повела в глубь бульвара. — Как-то стыдно за себя стало. Не стыдно, а... неловко. С утра на помощь напросилась, к концу дня — на встречу. Но вернулась домой, и хоть вой от пустоты. Позвонила подружке, той ещё нет — тоже в командировке... И — никого. Пошла бродить, а на людях совсем расклеилась. Увидела автомат и позвонила.
— А трудящиеся это очень высоко оценили! — сказал Баскаков. Посмотрел на женщину и плотнее прижал ее руку. — Знаете, мне свойственна такая шутливая ерепень, не обращайте внимания, ладно? Это от некоторой зажатости... Я очень рад, что позвонили. Действительно — очень.
— Ну и хорошо. Мы сейчас...
Он остановился и осторожно развернул Елену Григорьевну к себе лицом.
— Мы сейчас пойдём в одно место и там посидим. Я не гурман и стараюсь держать форму, но три чашки кофе за день — маловато даже для такого аскета, как я. И надо отметить знакомство. Принято?
— Ну... Я не против.
— Тогда — вперёд и выше! Идёмте и улыбайтесь, поскольку жизнь прекрасна.
...Неестественно расталкивая страждущих попасть в кафе и по возможности ограждая Елену Григорьевну, Баскаков добрался до дверей, приоткрыв створку, бросил надутому швейцару:
— Вениамин Павлович предупредил? Нас двое.
— Да будто бы... Я спрошу, — зашевелился привратник.
— Не стоит беспокоиться, мы сами.
Спустились вниз, затем из вестибюля — направо. И уже в первом зале стало ясно, что сегодня — битком.
Баскаков посмотрел влево-вправо и увидел у стойки бара монументальную фигуру.
— Так, Лена, нам туда...
Метрдотель был на голову выше них и едва глянул сверху вниз, когда его окликнули.
— Вениамин Павлович, здравствуйте.
— Добрый вечер, мест нет.
Елена Григорьевна взглянула на Баскакова, а тот улыбнулся и тихо позвал:
— Веня...
Метр удивлённо всмотрелся в Баскакова, и привычная мина недоступной солидности на его лице дала трещину.
— Вот как, — он растерянно покивал головой. — Бывает, но редко... — затем обозрел Елену Григорьевну и улыбнулся. — Милости просим! Прошу за мной.
В следующем зале усадил за столик на двоих у стены, сам включил настольную лампу, забрал у соседей и подал меню. Потрепал по плечу Баскакова, опять улыбнулся Елене Григорьевне и, отойдя, остановил спешащего официанта.
— Столик на двоих, красивая женщина и серый костюм... Обслужи по люксу.
— Ладно...
Отойти официант не успел, его крепко придержали за локоть.
— Мои гости, ты понял? — спросил Вениамин Павлович. — Пусть Егоровна особые запасы потрясёт... И займись вплотную, твои столы другие обслужат.
«Девятка» вошла в поворот чересчур резво, её слегка занесло, и поспешно отвернувший слева «Запорожец» длинно засигналил.
— Что вопишь, дешёвка, лапоть, халява! — высунувшись в окошко, отозвался Бубусь. И покосился на соседа. — Ох, связался я с тобой...
— Кончай трёкать, не за так связался, — хмуро напомнил Гена. Он как-то совсем усох и сутулился больше обычного. — А застанем его?
— Всегда в норке, крыса... Я нарочно не звякнул, не любит, когда прямо к нему. Всегда свиданку назначает, чтоб прощупать что почему.
— А далеко ещё?
— До Вашингтона и направо... Не потей, приехали уже.
Взвизгнув тормозами, машина повернула, въехала в колодец двора и встала.
Гена открыл дверцу, но Бубусь спросил:
— Ты куда?
— Вместе пойдём.
— У тебя совсем крыша течёт? — Бубусь покрутил пальцем у виска. — Меня бы пустил, а с двумя и разговаривать не станет... Давай припас.
Гена посидел, тупо глядя перед собой, затем молча вынул из-под рубашки плоский пакетик.
— Кончай гноиться, не кину, — усмехнулся Бубусь, забирая пакет, и вышел.
Легко взбежав по обшарпанной лестнице на третий этаж, позвонил три раза у двери, обитой металлом. Спустя какое-то время из-за двери спросили:
— Кого надо?
— Я от Ашота Суреновича, записку привёз.
Погремев засовами, дверь открыл низкорослый человек в старой тюбетейке на лысой голове, сказал укоризненно:
— Я всегда прошу сначала звонить. Существует порядок.
— Значит, с меня процент сверху, — предложил Бубусь. — Здесь станем базарить?
Человек в тюбетейке выглянул на лестницу и вернулся обратно,
— Хорошо, проходите. Но я ограничен временем.
Когда Елена Григорьевна смеялась, лицо становилось совсем молодым, и вообще она сейчас мало походила на печальную женщину в поезде.
А Вениамин Павлович явно подпал под её обаяние, и Баскаков с удовольствием наблюдал за обоими.
— ...Ему говорят: оценка снижена за нечистый выход из сальто в замок... А он в скандал: выход был — класс, это у ловитора скользкие руки, этот нижний алкаш, весь дрожит, я с ним работать не могу! А нижний-то я... А ещё Аркашке арбуз бросил.
— Какой арбуз? — прыснула Елена Григорьевна. — Просто арбуз?
— Если б просто... Он в конце номера должен был мяч бросать. А Аркашка у него одну девочку... Ну, словом, подъел его Аркашка. Так вот, они работают, Андрей кричит: «Ап!» — и тот ловит. Солёный арбуз, вот такущий, только сок зашипел во все стороны! Зрители — наповал, а Аркашке только улыбаться, хотя вся рожа заляпана..,
— Да, вы, оказывается, ещё и хулиган, — с ласковой усмешкой посмотрела она на Баскакова.
— Это всё в прошлом, в училище давно было. Затем я резко переквалифицировался.
— В кого?
— В нынешнее качество, — Баскаков мельком глянул на метрдотеля, и тот понял предостережение. — Он ещё порасскажет, поразоблачает меня... А я ненадолго отлучусь позвонить.
— Возьми ключи от директорского, — полез в карман Вениамин Павлович. — Только сейф не ковыряй и со стола ничего не стащи.
— Спасибо, что напомнил.
В тесном кабинете присел к телефону, набрал номер, подождал.
— Мама? Всё в порядке, я в кругу сугубо ответственных лиц, пьём боржом и кефир, чтим моральный кодекс... Хорошо, помню. А ты возьми записную книжку и прочти телефон Алексея. Жду.
В нетерпении барабаня пальцами по настольному стеклу, успел разглядеть под ним томную красотку в приблизительном купальнике.
— Как? Нет, этот я знаю, он сменился, ниже прочти... Сорок восемь? Спасибо... Да, позвоню, не волнуйся. Все!
Нажал рычаг, быстро набрал номер снова.
— Алло. Алексей? Ф-фу, отлегло... Здравствуй. Боялся не застать... Сегодня. Честное слово, сегодня! Леша, тут, понимаешь, образовалось такое, что, может быть, стану просить об укрытии...
Ночью жара-таки разразилась грозой, опустевшие улицы шумно прополаскивал ливень.
За открытой балконной дверью протяжное глухое ворчание в очередной раз разразилось гулкими ударами грома, слепящая вспышка ярко высветила окна в доме напротив.
Горящий торшер кругом света захватывал голову медвежьей шкуры на полу, блестели белые клыки и навсегда раскрытые стеклянные глаза.
— Дай мне сигарету, — попросила Елена.
Завернувшись в простыню, она сидела, прислонившись к стене. Баскаков потряс пачку, выудил сигарету, протянул.
— Последняя...
И поднёс прикурить.
— Спасибо. Роскошное жильё... То есть обычная квартира, но выглядит шикарно, каждая вещь и на месте, и со вкусом.
— Каков хозяин, такое жильё. Другого такого не знаю, хотя многие считают, не от мира сего. В городе редко — то в лес умотает, то в горы... Бродит, охотится. Вот таких зверюшек привозит.
— Ты его тоже с циркового училища знаешь?
— Не-ет... Алексей — литератор. Что-то пишет, куда-то сдаёт. А я училище кончил и вскоре с цирком завязал... Были обстоятельства,
— И кто теперь?
Баскаков посмотрел в потолок.
— Изыскатель... Что-то вроде этого.
— А путь и далёк, и долог, и нельзя повернуть назад, да? Помню, в детстве пели песню про геологов.
— Назад нельзя, это точно, — он приподнялся на локте. — Эй, эй! Это ведь последняя. Дай хоть по-цыгански покурить...
— Как это?
— Вот так: дохни... — он открыл рот.
Засмеявшись, Елена затянулась, пустила ему в рот струю дыма, и Баскаков изобразил блаженство на лице.
— Ещё?
— Конечно...
Она затянулась, нагнулась к нему, он обнял её и привлёк к себе...
Баскаков открыл глаза и, когда звонок повторился, резко сел на тахте.
— Кто это? — спросила Елена. — Хозяин?
— Нет, Алексей бы сначала по телефону... Я посмотрю, — он пошёл к двери. — Сюда никто не войдёт, не бойся... Там в ванной халаты есть.
Пока шёл в прихожую, позвонили ещё раз.
Он открыл, за дверью стоял Певцов.
— Привет!
— Приве-ет... Как это ты меня?
— Ты же матери звонил, телефон сюда спрашивал... Остальное дело техники. Можно войти?
— Ну, давай... Нет, сюда, на кухню, — направил Баскаков и прошёл следом. — А я думал, ты мне товарищ.
— Я тебе друг, кретин! — сел у стола и поставил кейс рядом Певцов. — Запросто мог вчера отловить, а ждал до утра... Причём сначала заехал к мамане, нашёл в куртке корочки, вот, — он положил на стол удостоверение. — А потом смотал к нам за сбруей. — Щёлкнул кейс, и на стол легла кобура с пистолетом. — Поясню кратко: шеф велел найти, чтоб возглавил расследование. Ограбили отставного генерала на Фрунзенской, хозяин умер в подсобке с пробкой во рту, кроме прочего, взяли два ствола. Теперь моя легенда... Я тебя вызвонил ещё там, на отдыхе, и ты отзывчиво прилетел утром, хотя билет был на вечер. Начальство будет довольно. За всё с тебя чашка кофе и бутерб