род.
— Ладно, спасибо, Игорь, — оценил Баскаков. — Сейчас накину одежку.
— Да уж хватит в плавках бегать, Аполлон!
Оставшись один, Певцов оглядел кухню, открыв холодильник, присел перед ним, достал огурец и, откусив, сел на место.
Вошла Елена в большом не по росту халате.
— Извините... Здравствуйте. Я думала, Андрей здесь.
— Он... вышел. Здравствуйте, — Певцов посмотрел на кобуру на столе, и она глядела туда же.
Певцов встал, наклонил голову с чётким подбородком:
— Певцов Игорь... Игорь Васильевич. Я товарищ Андрея по службе.
— В таких случаях принято говорить «очень приятно». Меня зовут Елена Григорьевна.
Баскаков появился с пиджаком под мышкой, застёгивая манжет на рукаве, сразу всё понял и не стал ничего объяснять. Навесил оружие, закрепил ремешок, натянул пиджак.
— Лена, нам всем, если можно, кофе... И что-нибудь пожевать типа бутербродов. Мы пока выйдем, чтобы не мешать, а ты позовёшь.
— Хорошо, я позову.
Оба вышли, а она, сложив руки на груди, ещё постояла, глядя на дверь, а затем начала хозяйничать.
Он разгуливал по квартире, словно примеривающийся к обмену клиент, и, хорошо зная эту манеру, Певцов молча ждал за письменным столом.
Вернувшись в большую комнату, Баскаков постоял перед стеной с фотографиями и, глядя на ту, где Гриднев был запечатлён в кругу смеющихся солдат, спросил не оборачиваясь:
— Всё отработано тщательно?
— Да, и следов никаких... Знаешь, они его заперли, а нитроглицерин оставили. Но руки были связаны, вот в чём дело... Хотя пробирка лежала открытая. Может, собственноручно давали?
— А что? Гуманные ребята, чистоделы... Получается, он им сам открыл, Игорёк!
— Получается...
— А где вдова?
— На даче. Говорит, что не может здесь быть. Но она ничего существенного не дала.
— Всё равно поехали на дачу, — упрямо мотнул головой Баскаков. — Это где?
— Архангельское. Там полно отставников.
Баскаков ещё раз посмотрел на фотографию. За окном прояснилось, в разрывах туч показалось солнце, и на фотографию на стене легли светлые блики.
Выйдя на улицу, уселись в машину, «Волга» вырулила на набережную, развернулась и тут Баскаков сказал:
— Стоп! Я на минутку...
Певцов и шофёр смотрели, как он подошёл к рыболову в линялой жокейской кепочке и встал рядом.
Загорелый рыболов, видимо, привык к любопытствующим и отвечал доброжелательно.
— ...Да, всякий день ловлю. Утром, знаете, тут рядом труба, из неё льёт, а рыбка кормится... А после обеда во-он туда, к мосту перехожу.
— Позавчера утром тоже здесь ловили?
— Это в воскресенье? Ловил... Утро тихое было.
— Тем утром никого здесь не видели? Или там, напротив.
— Так я туда спиной, — удивился рыболов. — А здесь утром только пробегают иногда, кто трусцой... А после всякие ходят.
— Понятно. Извините.
— Стойте! — позвал рыболов.
Баскаков не успел отойти и сразу вернулся.
Рыболов двинулся от парапета к краю тротуара.
— Вот тут лужица была... Поливочная проходила и налила. Так подъехала машина, и парень с девушкой вышли... Пошли как раз напротив.
— Какая машина, как они выглядели? — быстро спросил Баскаков.
— Ну, машина «Жигули», а выглядели... Обыкновенно, — припоминая, рыболов стал серьёзным. — Он такой высокий, худой... Горбился слегка. А деваха симпатичная вроде. Другого не вспомню.
— Во сколько всё было?
— Да как раз в полвосьмого, наверно... Я приехал, закинул, и подъехали они.
— Спасибо большое. Удачи вам.
— К чёрту! Это, извините, присловье такое.
Пелагея Николаевна Гриднева до их появления занималась закруткой компота. Отвечая на вопросы, изредка вытирала слёзы:
— ...Он сказал: «К обеду приеду», а всё нет и нет. Я звонить, от соседей, — никого! Ну, думаю, едет... А он, мой бедный, уж в чуланчике страдал, связанный...
— Пелагея Николаевна, кто у вас бывал в последнее время? — спросил Певцов.
Баскаков сидел у перил террасы, задумчиво глядя в сад.
— Так спрашивали уже... Никто не бывал. Саша, племянник, месяц назад гостил и к себе в Воронеж уехал. А так осенью мы своих в отпуск ждали, вот компоты готовлю. В этой... В Уганде работают.
— А домработница ваша... Которая убирать приходит, к ней не захаживали знакомые?
— Диля? Татарка она... Десять лет приходит, нет — одиннадцатый уже. Какие знакомые? Она в нескольких домах убирает, в нашем в трёх квартирах. Покойный сослуживец мужа рекомендовал. Диля монетку найдёт и покажет, смеётся, это моя, говорит, раз упала. Только сперва покажет...
Баскаков развернулся и положил сцеплённые руки на стол.
— Этот молодой человек... Ну, высокий, худой такой — он кто вам будет?
— А-а, Боря? — Гриднева отёрла лицо фартуком.— Так ведь Алексей Захарович книгу писал. Про себя, про войну, как всё было и где воевал... Боря ему помогать взялся, насчёт грамотности и литературы поправить. Они с Валей и сюда разок приезжали, я их вареньем угощала...
Певцов с изумлением смотрел на Баскакова, а тот, слушая, кивал головой.
— Он что, писатель? Откуда Алексей Захарович его взял?
— Кажется, на улице познакомились... А не писатель он, журналист, — Пелагея Николаевна отодвинула банку. — Где-то наверху карточка есть, оставил при знакомстве... Принести?
— Да, пожалуйста. Если вас не затруднит.
Женщина ушла, и Певцов достал сигареты, протянул пачку Баскакову.
— Вот что значит цирковое училище! Но ведь ты не в чародеи готовился, как я помню... Откуда?
— От верблюда... Боря и Валя! Милые крошки. Хотел бы я с ними познакомиться. Очень!
Гриднева возвратилась, неся в пухлой красной руке белый кусочек картона.
Вот, на столе лежала...
Слёзы опять потекли по ее лицу.
— Афанасьев Борис Владимирович, журналист, — прочитал Баскаков. — И ни телефона, ни адреса. Скромненько эдак, простенько... Ничего, Боря, перевидимся ещё!
Часть обратной дороги молчали. При подъезде к Волоколамскому шоссе Певцов не выдержал:
— О чём мечтаешь, отец-командир? Поделись, если есть чем.
— На душе гадко... Завёз её домой, оставил и уехал. Ты бы видел эту квартирку!
— Домишко старый, верно...
— Домишко! Не в этом дело... Плохо, когда своего угла нет. Ну куда я мог? К маменьке? Так сам там на птичьих правах... Хоть комнату снимай.
— А может, оно и к лучшему? — осторожно предположил Певцов. — Встретились и разошлись, бывает.
— Оно бывает, — тяжко посмотрел на него Баскаков, — что осёл по небу летает... Дай трубку, деятель. Набери к нам.
Когда в телефоне ответили, Баскаков сказал:
— Гвасалия? Нодар, мне срочно нужен Афанасьев Борис Владимирович, журналист... Где работает, в какой редакции, если свободный художник, то адрес, и вообще все данные. Прокрути срочно и сразу свяжись со мной... Да, всё правильно. Жду!
— Ты думаешь... — начал Певцов.
— Думаю. Визитка исполнена тушью, от руки. Мог он и с потолка имя-фамилию взять, а мог и знакомца журналиста иметь. Проверим, нас не убудет.
— А сейчас что?
— А сейчас у нас коллекционеры и ювелиры. В скупках оповещены, но ведь и надомники есть... Ты Сафина помнишь?
— Это по делу «Японца»? Помню.
— Он мне должен. А я незлопамятен, но незабывчив. Гриша, мы в центр едем, в район Пятницкой.
— Вас понял, — пошевеливая баранку, отозвался шофёр.
Поднимаясь по лестнице, Певцов провёл пальцами по исчирканной стене.
— Ты не знаешь, откуда у нас такая тяга к похабщине?
— От необычайно высокой культуры души и тела, — пояснил Баскаков. — Вот его бункер. Ну-ка, кто в тереме живет?
Звонить пришлось трижды.
— Кто там? — наконец спросили из-за двери,
— Я не знаю ваш нынешний пароль, но моя фамилия Баскаков.
— Кто-кто?
— Не тяните время, обдумывая, Руфат Талгатович, меня вы не забыли.
Дверь открыли, однако человек в тюбетейке не спешил освободить проход.
— Я не люблю, когда ко мне приходят вдвоём. И согласно правам могу вообще не впустить.
— Можете. Но не стоит. У меня мало времени, мой друг подождёт внизу, а вы проведите куда пожелаете, я не задержу.
Руфат Талгатович пожевал губами и отступил в глубь квартиры:
— Проходите... Один.
Они вошли в полутёмную кухню, и хозяин прислонился спиной к высокому подоконнику.
— Что вам надо?
— Почти ничего, — Баскаков вынул блокнот, вырвал листок и положил на стол. — Здесь список кое- каких вещиц, которые я ищу. Если дадите искреннюю справку, не предлагал ли кто нечто подобное, я дам честное слово, что забуду две ваши ошибки по недавнему делу и забуду ваш адрес. Но если пойму, что темните... Словом, я считаю обмен взаимовыгодным.
Сафин молчал.
Баскаков повернулся и пошёл из кухни.
— Подождите... Заберите вашу бумажку, — не отходя от окна, сказал Сафин.
Баскаков вернулся, взял и сунул листок в карман.
— Вчера один юноша случайно встретил меня на улице и кое-что предложил. Вы знаете — я ничего ни у кого не беру... И у него не взял. И даже не видел. Но он обрисовал два кольца, браслет и, по-моему, зубное золото. Одно кольцо с красным камнем.
— Кто такой? Фамилия? Имя? Кликуха?
Сафин тихо хихикнул:
— Я мальчиков никогда не любил... Пупсиков-бубусиков модных. Даже имени не спрашивал... Я девочек люблю. Иди, начальник... И помни, что обещал! А я всё сказал.
— Всё?
Сафин молчал,
Баскаков понял, что это действительно всё, и пошёл прочь из тёмной квартиры.
Нодар Гвасалия стремительно шёл по длинному, устланному ковровой дорожкой коридору редакции и читал таблички у дверей. Заглянув в нужную комнату, увидел мужчину и женщину за противоположными столами и ещё один стол, пустой.
— Будьте любезны, мне нужен Борис Владимирович.
Мужчина не отреагировал, а женщина подняла лицо с квадратными очками.
— Он у ответственного. Во всяком случае, сказал, будто идёт туда.
— Благодарю вас.