— Нодар, ты со мной... Работай, Певцов, мы поехали. На Лесную я Долгушина отправлю... И кого бы с ним?
— Пусть Баранов поедет. Он шустрый, и ребята у него ничего.
Баскаков и Гвасалия вышли в комнату рядом, где Долгушин из термоса разливал чай по стаканам.
— Ай да Саша, — Баскаков взял один, отхлебнул. — М-м, горячо, вкусненько... Сейчас бери Баранова с его группой и жми на Лесную. Жуков Геннадий, всё у Певцова... Если дома нет — затаитесь и ждите. Связь постоянно! Плесни ещё... Спасибо, Готов, Нодар?
— Я всегда готов, Андрей Сергеевич.
— Не умрёшь от скромности, генацвале... И аккуратней, Долгушин, без особого шика!
— Не беспокойтесь, Андрей Сергеевич, который год в школу ходим.
Баскаков, обжигаясь, торопливо допил чай, ощупал кобуру под плечом, сдёрнул со стула пиджак и, натягивая его на ходу, пошёл к двери.
В торце Центрального Дома туриста, выходившего на улицу 26 Бакинских комиссаров, в левом углу за стеклянными стенами с плетёной металлической сеткой расположилось заведеньице, где бойко торговали соками и ядовито-розовым мороженым из автоматов два молодца в белых рубашках.
Все столики здесь были заняты, и, купив мороженое, Гвасалия перешёл к другому углу, в котором разместилась «Кулинария».
В её помещении, слева от входа, протянулась стойка кафе, и народа хватало. Как и в заведении рядом, преобладали латиноамериканцы и негры из общежитий Университета имени Лумумбы. И так же, как и там, входили, выходили, как бы бесцельно прохаживались, изредка переглядываясь или вдруг перебрасываясь фразой-двумя, юркие разномастные мальчики и подмалёванные девочки из начинающих.
Из «Волги», втиснувшейся между туристскими «Икарусами», Баскаков видел, как Гвасалия вышел на улицу, постоял на углу, покончил с мороженым и, обтерев руки платком, что-то спросил проходившего юнца, потом скрылся из виду.
А Гвасалия вернулся туда, где торговали мороженым.
Встал у стойки, подождал, пока рядом окажутся только алчущие лакомства детишки, и спросил у продавца:
— «Мальборо» в захоронке не найдёшь?
— Откуда? У халдеев за углом спроси... Или у привратников.
— А Бубуся не видел?
— Да недавно возникал. — Продавец глянул по столикам. — Вон Миня сидит, значит, и Бубусь недалеко.
Щуплый подросток в широких розовых шароварах и балахонистой кофте сидел с застывшей улыбочкой на бледном лице, синие глаза были слегка подведены тушью, на тонких запястьях сцепленных рук блестели браслеты.
Вскоре помещение заполнила группа голоногих туристов, послышалась немецкая речь. И как не перекрывали их фигуры сидевшего Миню, Гвасалия успел заметить, как тот посмотрел в сторону входа, поднялся и вышел.
Наблюдавший из машины Баскаков сначала опять увидел Гвасалию, потом перенёс внимание на двоих юнцов, впереди него огибающих угол здания. Тот, что был в головной повязке — плотный, рослый и загорелый, — что-то говорил семенящему соседу.
Бубусь и Миня прошли мимо «Берёзки» у входа в гостиницу, миновали прозрачные стены ресторанного вестибюля и завернули в широкий проезд-тоннель, где стояло несколько машин.
Гвасалия нагнал их, когда Бубусь открывал дверцу «девятки».
— Подожди, Бубусь, к тебе дело есть.
— Дело? — удивлённо распахнулись красивые, в густых ресницах глаза. — Какие дела, дорогой, ты вывеской ошибся... Мы не деловые, мы сознательные.
— Гена привет передал, — подошёл ближе Гвасалия. — Он...
— И-я-аа!!
С пронзительным выкриком, сломавшись в пояснице, Бубусь развернулся на опорной ноге, а другая, описав дугу, с маху ударила Гвасалию в голову. В последний момент и скорее инстинктивно тот успел подставить ладонь, но сильный удар всё равно сбил его на асфальт.
— Миня, в тачку! Миня, сучка, садись!
Подпрыгнув, Бубусь двумя ногами попытался попасть на лицо упавшего. Но Гвасалия рывком откатился в сторону.
— Стоять! — приказал вбежавший в сумрак тоннеля Баскаков. Ствол пистолета взглянул на Бубуся, на Миню, опять на Бубуся. — Руки, ну!
— Не станет он, слышишь? — пятясь к машине, крикнул Бубусь, поводя вскинутыми в боевой стойке руками. — Не выстрелит... Беги!
Успев подняться, Гвасалия заходил ему за спину, а Миня быстрым шёпотом уверял Баскакова:
— Всё, начальник, всё... Я стою. Я ни при чём, просто подружка его. Не надо!
Сблизившись, Гвасалия сверху вниз быстро охлопал крепкое под одеждой тело Бубуся, и тот с кривой улыбкой на девичьем личике позволил ему это, улыбаясь даже тогда, когда из нагрудного кармана извлекли плоский пакетик.
Баскаков подошёл, сунул пистолет под пиджак, забрал у Гвасалии найденное, развернул плотную бумагу. На его ладони лежали два кольца и бесформенный, сплющенный ударами кусочек золота.
— Это не зубное, — медленно произнёс Баскаков, поднося зажатый в пальцах желтый металл к нежному лицу с сузившимися от ненависти глазами. — Он эту звезду не придумывал себе, как некоторые, он её своей и чужой кровью добыл... Слышишь?
— Только не надо меня лечить, мусор, — раздался тихий ответ. — Всё равно вас скоро развесим на столбах... Твари!
Светлые «Жигули» третьей модели стояли с раскрытым капотом на Лесной улице, мужчина в безрукавке замасленными руками менял очередную свечу.
Сидящий в салоне Баранов увидел остановившееся наискось через улицу такси, подождал, пока выйдет пассажир, вгляделся.
Пассажир вошёл в арку дома, такси отъехало, и Баранов сказал в рацию:
— Похожий объект прибыл. Направляется к вам. Как поняли?
— Вас понял, объект прибыл, — ответила рация. — Находитесь в готовности.
Менявший свечу посмотрел на Баранова, понял его знак и быстро сделал несколько оборотов ключом. Накинул провод, вложил ключ в сумку, отер тряпкой руки и захлопнул капот. И сел в машину.
Через окно лестничной клетки дома в том же дворе Долгушин и его напарник увидели Гену, когда он проходил от арки к подъезду. Сутулую фигуру слегка перекрывали кусты, но подъезд был как раз с той квартирой, в которой жил Геннадий Жуков, и Долгушин был уверен, что прошедший именно тот, кого они ждут.
— Он? — спросил напарник.
— Оч-чень похоже, — отозвался Долгушин, — Сообщи «Озону».
Гена поднялся на свой этаж, не сразу попав ключом в скважину, отворил дверь. Войдя в прихожую, сбросил кроссовки и, не надевая тапочек, в одних носках зашёл на кухню. Достав из холодильника бутылочку пепси, сдёрнул крышечку об угол стола, прямо из горлышка звучными глотками отпил половину и с бутылкой в руке побрёл в комнату. Вошёл и застыл на пороге.
— Привет, фраерок, — сказал Валёк. Он сидел у окна, портьера рядом была слегка отодвинута, оставляя щель для просмотра двора. — Засёк клиентов на улице? По твою персону клиенты, я так рассуждаю.
— Какие клиенты... — заикнувшись, протянул Гена. — А ты как... Зачем?
— Так ведь должок за тобой. А я тороплюсь. Придётся разобраться.
И Баранов, и его напарник увидели «Волгу», показавшуюся в конце улицы. Она подошла, завернула под арку дома, где жил Геннадий Жуков, и остановилась под аркой, не въезжая во двор.
Баскаков включил рацию:
— «Эфир», я «Озон». Как слышите? Приём.
— «Озон», слышу вас хорошо, — отозвался Баранов.
— «Эфир», я «Озон», продолжайте наблюдение, — Баскаков отключился и включил рацию снова: — «Космос», я «Озон», доложите обстановку, приём.
— «Озон», я «Космос». — Долгушин смотрел на окно и балкон квартиры на третьем этаже дома напротив. — Объект прибыл на место минут пятнадцать назад...
— Один?
— Один.
— «Космос», слушай меня: продолжать наблюдение, выхожу на место... В случае моего отсутствия через пять минут — выходить на объект самим. Как поняли?
— «Озон», вас понял, продолжать наблюдение, в случае отсутствия через пять минут — выходить самим... «Озон»! Разрешите поддержать ваш выход! — с тревогой попросил Долгушин.
— «Космос», вас понял. Исполняйте приказ! — Баскаков отложил рацию. — Гриша, я пошёл. Держи связь с Певцовым, ларевидери...
Его должно было насторожить то обстоятельство, что Жуков открыл сразу, с началом звонка, и без всяких вопросов. Но, глядя в бледное лицо хозяина квартиры, Баскаков решил, будто тот собрался уходить, и не насторожился.
— Жуков Геннадий?
— Да. А вы... откуда?
Вопрос был нелеп, и Баскаков едва сдержал улыбку.
— Очень рад встрече.
Он вошёл, а Гена отступил назад, и, по его взгляду поняв свою ошибку, Баскаков попытался среагировать, но не успел: Валёк стоял сзади и рука с кастетом опустилась на затылок Баскакова. Он осел на пол. Упираясь руками в шероховатость паласа и опершись спиной о стену, попытался разогнуть ноги, встать, и это ему удалось.
Валек усмехнулся и коротко ударил сбоку в подбородок.
— Ты его... Не надо. Уйдём... — лепетал Гена, глядя на лежавшего.
— Уйти хочешь? Куда? — удивился Валёк. — Ты же дома, зачем уходить?
Баскаков зашевелился, подтянул руки к груди, оперся на них и, медленно отжавшись от пола, начал подниматься. Ноги едва держали обмякшее тело, но он всё-таки распрямился и стоял шатаясь.
Удар с широкого замаха снова отбросил его, Баскаков сполз по стене и затих.
— Видел, сявка, что значит дух? — спросил Валёк вконец обомлевшего Гену. — Ему лежать бы и лежать, в он всё нас взять норовит... Боец! А ты гнида, порчь! Через тебя завалились, точно...
Резкий удар снизу в живот согнул Жукова пополам, и, пока он с разинутым ртом пытался восстановить дыхание, Валёк шагнул за порог, прислушался и мягко побежал по ступенькам наверх.
А Гена со всхлипом задавился вдохом, отер рукой слюну, тянувшуюся изо рта, и, согнувшись, продолжал сипло втягивать воздух, тоже выбрел на лестничную площадку. Хватаясь за перила руками, медленно начал спускаться.
На светящемся экране телевизионного монитора, сменяя одна другую, демонстрировались фотографии молодого человека с решительным лицом. Анфас, профиль слева, профиль справа... Затем пошли другие фотографии.