— Из воды, Анри, так же, как и ты, — Элиза, подойдя к нему с полотенцем, принялась вытирать его мокрые кудри. — Он сказал, что вы в одном ведомстве служите, и очень извинялся… Я его впервые вижу. Он сейчас чай пьет.
— А, чай еще есть! — обрадовался Монферран. — Надо поспешить, пока этот очередной знакомый его весь не выпил.
Войдя в гостиную, он действительно увидел сидящего возле стола с чашкой чая немолодого мужчину, который при его появлении обернулся. Его острое сухое лицо выразило некоторое смущение. Что до самого Монферрана, то он просто прирос к порогу комнаты. В неожиданном госте он узнал… своего недруга — Василия Петровича Стасова!
В первое мгновение Огюст едва не выпалил: «Какого дьявола вы тут делаете?» — однако вовремя удержался и спросил другое:
— Как вы, сударь, здесь оказались?
— Наводнение загнало, — пожимая плечами, ответил Стасов. — Шел я по делу на Мойку, да вот не дошел… Заметался чуть не по пояс в воде: куда деваться? Рядом оказался ваш подъезд. Люди на лестнице мне сказали, что вы живете в этой квартире, я решился позвонить: промок до нитки, и ваша милая супруга меня весьма любезно приняла.
Теперь только Огюст увидел, что Василий Петрович одет не в уличное платье, а в зимний, на вате, халат, конечно хозяйский, извлеченный Элизой из платяного шкафа; что ноги гостя, во влажных еще носках, вытянуты к жарко горящему камину, но от колен до самых ступней прикрыты пледом (халат, само собою, был коротковат рослому Стасову).
— Ну так что же, мсье? — спросил он, с настороженной усмешкой взирая на стоявшего в дверях хозяина квартиры. — Позволите ли остаться или велите вплавь добираться домой?
— Это в моем-то халате? — Огюст швырнул в кресло полотенце и, тряхнув мокрыми волосами, подошел к столу. — Нет уж, оставайтесь, господин Стасов.
Пять минут спустя они пили чай втроем с Элизой, молча, ибо каждый не знал, что говорить.
В это время со стороны Петропавловской крепости долетели пушечные выстрелы.
— Вестники несчастья! — проговорил Стасов, дуя на горячую чашку и с болезненным напряжением на лице оборачиваясь к окну. — Впрочем, что палить? И так все видят, что творится!.. Сегодня много будет утопленников, господа!
Элиза содрогнулась.
— Это… Такое бывало раньше? — спросила она гостя.
— Наводнения бывают, ежели изволили заметить, каждый год, мадам, но такого я не припоминаю, — Василий Петрович нахмурился, потом его глаза вдруг яростно блеснули. — А вот хотел бы я сейчас посмотреть на физиономию великого прожектера господина Модюи! Он который год уже грозится дамбы выстроить и наводнения прекратить! Этакий Геракл[54] сыскался!.. Жаль, его наводнение не загнало в чужой подъезд!
— О, если бы в мой! — воскликнул Огюст. — Вот его бы я отправил поплавать! Прямо в окно бы выкинул!
— Стало быть, ко мне вы все же лучше относитесь? — с прежней усмешкой осведомился Стасов.
— Разумеется, — ответил Монферран. — Вы не врали обо мне на три короба… Так это говорят? Вы не были прежде моим другом и не предавали меня в тяжелый час.
Василий Петрович удивленно поднял брови:
— Так это правда? Это не выдумки Вигеля? Модюи был вашим другом? Ну и негодяй… Впрочем, я и так знал, чего он стоит. Море рассуждений, куча теорий и ни одного стоящего проекта. А его хваленые дамбы я ему теперь припомню на первом же заседании Комитета. Пустозвон! Болтливый французишка!
— Что вы сказали, сударь?! — взвился со своего места Огюст.
Стасов побагровел, но ответил невозмутимо:
— Я сказал, что он — болтун.
— И ничего не добавляли?
— Ничего. Послушайте, мсье, вы обидчивы, как ребенок. Так нельзя.
По губам молодого архитектора скользнула улыбка. Он провел рукой по влажным кудрям и пожал плечами.
— Я обидчив? Возможно. А вы, Василий Петрович, сварливы как старая дева. За что вы меня преследуете, а?
На этот раз Стасов подскочил за столом и едва успел поймать край падающего пледа.
— Я вас преследую? Я?!
— Вы, вы, — Огюст опять сорвался и не желал уже справляться со своим возбуждением и гневом. — В своих речах, записках, выступлениях вы холодно именуете меня «малоопытным архитектором» или «недальновидным мастером», а за спиной моей вы первый ставите под сомнение мое образование, мои познания и зовете меня «рисовальщиком»!
— Я вас так не называл, сударь! — вскипел Стасов. — Не извольте мне приписывать чужих слов!
— Это ваши слова, сударь, ваши. Я знаю! — голос Огюста зазвенел, он поставил на стол свою чашку и встал, не замечая укоряющего взгляда Элизы, молча слушавшей и не слишком хорошо понимавшей эту перепалку на русском языке. — Вы говорите, у меня нет опыта? Как нет? Я во Франции пять лет работал у Молино, участвовал в разработке чертежей церкви Мадлен, наблюдал за множеством строительных работ. А здесь, в России, я уже восемь лет работаю самостоятельно, и мои работы уже доказали, что я чего-то стою. Мне тридцать восемь лет, так что человеческий опыт, необходимый руководителю, у меня тоже уже есть. Вам мой проект кажется сомнительным? Да? А что в нем, простите, сомнительного?
— О каком проекте вы говорите, мсье Монферран? — морщась от этой тирады, произнесенной с сильным акцентом и со множеством ошибок, спросил Стасов. — О нынешнем, который вы слепили недурно, пользуясь нашими разработками, или о первом, который совершенно неосуществим?
Лицо Огюста залила краска, потом он вдруг сразу же резко побледнел и, шагнув к столу, взял своего соперника за руку.
— Ну-ка идемте, господин Стасов! Допивайте ваш чай и идемте!
— Позвольте, куда? — начал было сопротивляться Василий Петрович. — К барьеру я не пойду-с… стрелять не умею.
— Идемте, черт возьми! — настаивал Огюст. — Не бойтесь, я не застрелю вас. Я вам хочу кое-что показать. Элиза, милая, отвернись, не то наш гость, кажется, стесняется встать.
Минуту спустя он втащил господина Стасова в свой кабинет и, попросту говоря, впихнул его в кресло за столом. Затем, выдвинув ящики, раскрыв секретер, одну за другой кинул на темное сукно несколько папок, кипу чертежей, две толстые тетради.
— Смотрите! Вот мой последний проект, тот, что я ныне представил на конкурс. Прежде всего, он составлен три года назад, я только чуть-чуть его доработал, так что ваших мыслей и мыслей прочих господ академиков здесь не может быть. Раз! Во-вторых, кабы я и использовал что-то из чужих предложений, то сие, извините, не запрещается. Вы все свои проекты просто строите на моем, и я не считаю это посягательством на мои мысли: на пустом месте никто ничего не строит. Согласны?
— Допустим, — Стасов с нескрываемым интересом смотрел на горящее лицо Огюста, удивленный его детски пылкой убежденностью. — Ну хорошо, и что дальше? Вы конкурса скорее всего не выиграете, во всяком случае, мнение Комитета склоняется не в вашу пользу.
— Пусть так! — Монферран упрямо тряхнул головой. — Пусть не выиграю, хотя я могу представить еще пару проектов — они почти готовы — и от борьбы я не откажусь до последней минуты. Знайте это, сударь! Но я не о том… Посмотрите теперь сюда. Это мой первый проект. Чертежи, разработки, расчеты. Да, здесь есть то, о чем можно спорить. Но я не ошибался, мсье Стасов, я только рисковал, а вы все решили, что я в своем деле не разбираюсь.
— Вы рисковали?! — закричал, подпрыгивая за столом, Василий Петрович. — Ну батенька! Я хочу сказать, не извольте меня подозревать в наивности… Рисковали! Это водрузив купол на арочные своды? Соединив фундамент из разных кусочков? Да такое сооружение развалится за несколько лет!
— Нет! — Огюст хлопнул рукой по столу, и листы бумаги затрепетали под его ладонью, точно живые. — Составные фундаменты существуют и не разваливаются, и вам это известно. Что до купола, то теперь я окончательно убедился, что его и так можно было сделать, как я собирался прежде… Вот мои расчеты, посмотрите!
Он раскрыл одну из тетрадей. Стасов скептически прикусил губы, однако читать стал сразу.
— Это вы рассчитали сами? — удивленно спросил он, поднимая глаза к склонившемуся над ним Огюсту.
— Да, — ответил тот. — А что?
— Вы — хороший инженер, вот что… — почти с досадой выдавил Василий Петрович. — Ну, а что же тут?.. М-м-м… Хм! Но позвольте? Какой камень обладает, по-вашему, этакой легкостью, сударь? Купол у вас выходит невесомым! Три тысячи тонн! Абсурд! Пятнадцать — это минимум.
— Извините, десять, — с еле скрываемым торжеством поправил Монферран. — Ронделе называет эту цифру в своих таблицах расчета кирпичных куполов. Вы исходите, как тут было принято, из некоего «камня», а камни-то разные. Ну а я сделаю купол весом в три тысячи тонн, а то и в две с половиной. Только он будет не кирпичным, а металлическим.
— Что?! — изумился Стасов. — Железный? Вы разделяете эти идеи современных инженеров о прочности подобных конструкций? Но кто и когда в ней убеждался?
Огюст снова вспыхнул.
— Сто двадцать лет назад, — выпалил он, — великий Кристофер Рен, английский архитектор, создал купол собора святого Павла в Лондоне. Он ведь отчасти металлический!
— Вот-вот, — подхватил немного уязвленный академик. — Отчасти! А ваш?
— А мой купол будет весь из металла, вы слышите, весь! — воскликнул Монферран. — И я докажу, что так строить можно и в будущем должно. Нельзя делать все так, как делали двести лет назад, как бы ни было прекрасно старое. Прошлое прошло, мсье, мы уже живем в настоящем, а то, что мы выстроим, будет существовать в будущем, стало быть, мы будущее и проектируем. И если этот собор, как я понимаю, завершит целую эпоху в жизни русской архитектуры, то в нем должны отразиться и черты новой эпохи, ее искания, ее, если хотите, сомнения… но главное — утверждение той же самой бесконечности в изменениях и формах, красоты, гармонии, нашей мысли.
— И это не станет хаосом? — спросил Стасов, и резкий его голос вдруг дрогнул, выдав сомнение и почти робость перед этим бурным напором.