Когда открылся ствол пилона, все увидели, что главный архитектор лежит возле него скорчившись, скрестив руки над головой… Над ним топорщился опрокинутый треножник с колоколом.
Карлони упал на колени, разомкнув сведенные судорогой руки Огюста, и, отшатнувшись, не крикнул, а взвизгнул:
— Нет!!!
Лоб главного был пересечен широкой полосой крови, кровь испачкала его светлые волосы, залила рукава пальто.
— Не может быть! — рыдая, простонал Джованни.
— Август Августович, голубчик, отец родной! Да что ж это такое?! — возопил Максим Салин, но тут же опомнился и взревел, поворачиваясь к рабочим — Что же вы встали!? Доктора! И на воздух, на воздух несите его!
Кто-то кинул на настил брезент, на него осторожно переложили раненого, и человек десять, подхватив брезент с разных сторон, понесли его со второго яруса вниз и затем к пролету дверей. На улице уже собралась целая толпа рабочих, и Джованни принялся их расталкивать, крича:
— Место дайте! Место! Вот сюда кладите! И позовите доктора!
— Не доктор тут нужен, а поп! — склоняясь над раненым, проговорил какой-то старый рабочий. — Попа, ребята, зовите!
— Какой тебе, к лешему, поп? — возразил кто-то. — Он же не православный. Ихнего надо попа… А где ж у них церква-то?
— Жену надо позвать, — проговорил Максим Тихонович. — Может, еще застанет живого…
— А он жив?! — с надеждой воскликнул Джованни.
— Дышит еще… Дайте платок кто-нибудь, кровь-то смыть… Вся голова, кажись, разбита… О, господи, воля твоя! Да за что же? Позовите жену, жену его! И Алексея Васильевича!
Молодой каменщик Андрей Песков, которому случалось приходить с поручениями в дом главного архитектора, кинулся выполнять распоряжение мастера. Добежав до особняка Монферрана, он безошибочно отыскал парадный вход и помчался по лестнице, едва не сшибив по дороге выскочившую ему навстречу горничную. Варя ахнула и отшатнулась. Внизу на чем свет стоит ругался дворник.
— Кого тебе, черт лохматый?! — завизжала Варя. — Нету хозяина! Нету!
— Хозяйку позови! — задыхаясь, потребовал Андрей.
— И ее нет. Оне с Алексеем Васильевичем и с Леночкой в Летний сад пешком ушли. А что случилось-то?
Песков только махнул рукой и побежал вниз. Путь до Летнего сада был неблизок, но, добежав до набережной, рабочий увидел кативший вдоль Невы возок и прицепился к нему сзади. Когда возок поравнялся с решеткой Летнего сада, парень спрыгнул на мостовую и вбежал в ворота. Какие-то дамы, как раз выходившие на набережную, с возгласом шарахнулись прочь от несущейся на них чумазой фигуры.
— Боже, до чего обнаглело мужичье! — вскричала одна из дам. — И, как водится, городового не видно…
Андрей между тем заметался по аллеям сада, ища не госпожу де Монферран — ее он видел всего один раз и мог не узнать, — а Алексея Васильевича.
Он увидел его, пробежав сад почти до конца. Алексей весело бегал вокруг пруда, за ним с хохотом гонялась шестилетняя девочка, одетая как кукла, в беленькой шубке, в белых башмачках; и как кукла хорошенькая, черноглазая, с массой черных завитушек, с абрикосовым румянцем на пухлых щеках. На берегу пруда стояла стройная молодая дама (она действительно показалась Андрею совсем молодой). Голубое шелковое платье с кринолином-колоколом и короткая меховая накидка подчеркивали ее тонкую талию, изящную осанку.
«Она!» — подумал Песков, и ему стало страшно, что ей надо сказать это…
Дама стояла к нему спиной, и, подбегая, он услышал, как она окликнула Алексея и тот ей что-то ответил по-французски.
Обернувшись, Алексей Васильевич увидел рабочего.
— Черт! — вырвалось у него. — Ты, малый, ведь со строительства… я тебя знаю. Что там такое, говори!
Элиза тоже обернулась. Ее лицо побелело.
— Что? — глухо спросила она.
— Сударыня! — заикаясь, выдохнул Андрей. — Я… Вам туда, к собору, надо идти… Поживее бы… Господина главного архитектора досками завалило сейчас. Еле живого вытащили…
— Ты с ума сошел! — не своим голосом закричал Алексей.
Элиза вздрогнула, вся прогнулась, точно ее ударили ножом в спину, и коротко, почти спокойно произнесла:
— Нет!
Вслед за тем она круто повернулась, кинулась к воротам сада и выбежала на набережную канала.
— Элиза Эмильевна, стойте! Не пешком же! Я карету найду сейчас! — бросаясь за нею, закричал Алексей.
Но его задержала дочь, которую он несколько мгновений не мог подхватить на руки: девочка дергала его за пальто и пыталась что-то у него спросить.
А в эти самые мгновения Элиза уже оказалась возле ограды набережной, где полминуты назад юный драгунский офицер осадил своего коня и сошел с седла, чтобы поговорить с остановившим его полным господином. Растолкав их обоих в разные стороны, мадам де Монферран вырвала из рук ошеломленного юноши поводья, поставила левую ногу в стремя и легко, одним движением вскочила в седло. Она села в него по-мужски, верхом, как садилась в цирке. Ее кринолин встал дыбом на крупе коня. Прежде чем кто-нибудь успел что-то понять, раздался крик: «Пошел!» — драгунский конь с места рванулся в галоп и понесся к Марсову полю и через поле наискосок в направлении Невского проспекта.
— Что это значит?! — завопил офицерик, когда пыль, взвившаяся возле него, стала уже оседать. — Кто это такая?! Мой конь! Она сошла с ума!
— Бес-баба! — восхищенно ахнул молодой кучер, с трудом успевший осадить свою лошадь перед промчавшейся мимо всадницей. — Ух, бес-баба!
— Милый! — тотчас подскочил к нему Алексей, прижимая к себе хнычущую дочку. — На Исаакиевскую площадь свези нас поскорее! Весь кошелек отдам!
Тем временем Элиза уже неслась на всем скаку по Невскому проспекту, уже доскакала до Малой Морской, повернула, обогнула лобановский дворец, и перед нею, одетый в леса, огромный и грозный, вырос собор. До сих пор в ее сознании не было ни одной отчетливой мысли, но при виде собора она вдруг подумала, вернее, с невероятной ясностью вспомнила, что в одной из галерей его гигантского фундамента есть склеп, который Анри тщеславно и просто приготовил для себя[63]. Два года назад он составил завещание и в нем, подобно многим европейским архитекторам, просил, чтобы после смерти его не разлучали с собором…
Конь подлетел уже к западным воротам изгороди, и тогда Элиза увидела, что ворота закрыты, и сообразила, что их закрыли за ненадобностью уже месяц назад, чтобы меньше было соблазна посторонним проникать на строительство. Надо было развернуться и обогнуть собор с юга, но она не могла потерять еще одну лишнюю минуту. «Вперед!» — прозвенел ее крик, и конь, послушный ее посылу, взлетел в воздух и перемахнул через саженную изгородь.
— Батюшки светы! — возопил кто-то, шарахаясь от всадницы.
Оглянувшись, разом охватив взглядом всю западную часть площадки, Элиза сразу увидела сгрудившуюся на стилобате и на ступенях толпу рабочих. Она поскакала туда и взлетела по ступеням, уже осмысляя случившееся, уже видя растерянность и ужас рабочих, а затем, с высоты седла — свободное пространство среди них, разостланный брезент и на нем — тело своего мужа, раскинутые руки, окровавленную голову.
— Анри!!! — звонко, по-девичьи закричала Элиза.
За несколько минут до этого раненый очнулся, но, открыв глаза, мутным взглядом обводил лица рабочих, ничего еще не понимая.
Он увидел Элизу в то мгновение, когда она, осадив коня возле самой толпы, сразу перед ней расступившейся, спрыгнула с седла.
Ворох юбок взлетел вверх, ноги открылись почти до колен, с головы упала голубая с белой вуалью шляпа, и черные волосы лохматым узлом свалились на ее плечи. На миг сквозь боль и жгучий туман Огюст увидел девочку из захолустного итальянского городка, маленькую француженку Лизетту Боннер, которая прискакала верхом, чтобы найти и спасти своего Анри. В последующий миг он вспомнил все, что произошло.
— Жив, жив, я это знала! — закричала Элиза точно те же слова, что тогда, тридцать один год назад, и точно, как тогда, заплакала, опускаясь на колени возле мужа.
— Слава те господи! — завопили с разных сторон рабочие, видя, что главный архитектор оживает на глазах.
— Лиз, не плачь, все хорошо! — уговаривал Огюст жену, привставая на локте и пытаясь обнять ее и привлечь к себе. — Ну, ничего же не случилось… Ну, доски упали. У нас это бывает — я же тебе говорил… Ну полно, не надо… ну так нельзя…
— Милый, милый, милый! — твердила Элиза и, никого вокруг не видя, целовала его глаза, щеки, окровавленный лоб.
— Больно, да, больно? — всхлипывая, спрашивала она.
— Нет, уже нет.
И он, внезапно вспомнив пережитый ужас и испытав невероятное облегчение, прижался головой к ее плечу.
Спешно вызванный лекарь уже заканчивал перевязку раненого, когда прибежали Алексей с Еленой.
— Коляска у ворот, — сказал Алексей. — Кучер обещал, что подождет. Надо домой ехать.
— Да, да, да, — прошептала Элиза, все еще стоя на коленях, не замечая своего измятого кринолина, который парусом стоял за ее спиной. — Да, мы поедем.
— Мы сейчас все сделаем! — воскликнул один из рабочих. — Вы лежите спокойно, Август Августович, мы вас так на брезенте и снесем в коляску.
— Нет, — твердо проговорил Монферран и взглядом обежал смятенные лица обступивших его людей. — Вы что же тут, господа, топчетесь, будто бог знает что случилось? Каждый день это бывает, увы… Алеша, Джованни, дайте-ка мне руки.
— Но вам вставать нельзя, ни в коем случае! — возмутился лекарь.
— Я сам знаю, что мне можно, чего нельзя!
Повинуясь его не знающему возражений взгляду, Карлони и Алексей подхватили его под руки и помогли подняться. Поднявшись, он побледнел, но, морщась, подавил приступ дурноты.
— Кто был наверху, когда оборвались канаты? — спросил он.
По толпе пробежал испуганный шепоток, рабочие затоптались и заежились. Надвигалась буря.
— Я вас спрашиваю, кажется, — спокойно повторил главный.
От толпы отделились человек двадцать рабочих и неуверенно шагнули вперед.