Бурк загасил окурок и ответил:
– Шрёдер, вот кто. Он герой и будет подтверждать все, что я скажу.
Шпигель рассмеялась и неуверенно проговорила:
– Какая-то нелепость.
В разговор вмешался Лэнгли:
– Да, по сути дела, так оно и будет. Это долгая история… По-моему, лейтенант Бурк заслуживает… Всего, о чем он просит.
Шпигель пристально посмотрела на Лэнгли и, повернувшись к Бурку, сказала:
– У вас есть какой-то компромат на Шрёдера, так ведь? Я не хочу знать, что за компромат. И вас казнить не собираюсь. Я сделаю все, что в моих силах…
Бурк перебил ее:
– Я хочу назначения в группу по борьбе с подделками произведений искусства. Было бы здорово оказаться в Париже завтра, в это же самое время.
Шпигель рассмеялась:
– Так говорите, подделки произведений искусства? А что вы вообще, черт побери, смыслите в искусстве?
– Я смыслю во всем, что люблю.
– Это верно, – не удержался Лэнгли, – он во многом смыслит. – Он протянул руку Бурку. – Сегодня ночью ты провернул выдающуюся работенку, лейтенант. Наш отдел гордится тобой.
Бурк взялся за руку Лэнгли и с его помощью встал.
– Спасибо, старший инспектор. Я очищусь от греха. Омой меня, и я стану белее снега.
– Да ладно тебе, – ответил Лэнгли. – Мы дадим тебе рекомендацию или что еще нужно…
Шпигель закурила сигарету и заметила:
– Как же это, черт побери, меня угораздило связаться с копами и политиками? Боже, да лучше бы мне сейчас прогуливаться где-нибудь в Лондоне по Таймс-сквер.
Бурк не удержался от издевки:
– А я-то думал, вы с нами знаетесь давно.
Она ничего не ответила и принялась рассматривать ступени собора и авеню.
– Куда же все-таки девался Шрёдер? Столько телеоператоров, но улыбающегося Шрёдера перед ними нет. Или он уже в телевизионной студии?
– Он в соборе. Молится, – сказал Бурк. Шпигель, судя по всему, пребывала в недоумении.
– Что за чертова пресса. Все разбежались по газетам и студиям давать интервью и писать материалы, а он, видите ли, молится. Да репортеры сейчас все заглотают. За это я запихну этого поганца в члены муниципального совета в какой-нибудь Бенсонхерст…
Из дверей южного вестибюля потянулась мрачная процессия – оттуда на носилках начали выносить убитых. Несущие носилки полицейские и гвардейцы проходили сквозь строй поспешно собранного почетного караула, а трупы фениев несли в обход караула, за спинами солдат. Собравшиеся на ступенях хранили молчание, полицейские и военный капеллан шагали рядом с носилками. Руководил движением санитаров полицейский инспектор в парадной форме, расшитой позолоченными галунами и тесьмой, направляя носилки с убитыми полицейскими и гвардейцами к подогнанным к ступеням санитарным машинам, а с фениями – к боковому проходу, где их клали на пол.
Бурк прошел среди носилок и нашел на одной из них табличку с фамилией Беллини. Откинув покрывало, он вгляделся в его лицо, с которого уже стерли маскировочные черные полоски. Оно было очень белое, выделялись твердый решительный подбородок и коротко остриженные черные волосы. Закрыв лицо покрывалом, Бурк быстро зашагал по ступенькам, прижав руки к бедрам и глядя под ноги.
Колокола отзвонили благодарственную молитву и стали медленно вызванивать погребальную мелодию. Губернатор Доул стоял со своей свитой, обнажив голову, держа шляпу в руке. Рядом с ним майор Коул отдавал воинскую честь. Губернатор придвинулся к нему и спросил, склонив голову в траурном полупоклоне:
– Каковы потери в шестьдесят девятом полку, майор?
Коул покосился на него, уловив в голосе выжидательные нотки.
– Пятеро убитых, сэр, в том числе полковник Лоуган. Трое раненых.
– А сколько человек участвовало в операции?
Коул оторвал ладонь от козырька фуражки и, посмотрев на губернатора, отрапортовал:
– Всего непосредственно в штурме участвовало восемнадцать человек, сэр.
– Освобождение заложников… да… – Губернатор задумчиво кивнул и заметил: – Какой ужас. Потери – пятьдесят процентов.
– Так точно, вообще-то не совсем пять…
– Но спасли вы всего двоих заложников.
– По правде говоря, они сами спаслись…
– Гвардейскому шестьдесят девятому полку теперь понадобится новый командир, так ведь, Коул?
– Да-а… так точно.
В санитарную машину уложили последних убитых полицейских и гвардейцев, и караван машин медленно двинулся в путь в сопровождении полицейских на мотоциклах. Тут же к краю тротуара подкатил полицейский тюремный фургон, санитары подняли носилки с убитыми фениями и потянулись к «черному воронку».
Лэнгли подошел к тюремной машине. Стоящий там оперативник из розыскного отдела отдал ему честь и протянул пачку перевязанных бумаг, пояснив:
– Почти на всех боевиков имеются персональные досье, инспектор. А здесь предварительные краткие справки на каждого. – Потом он добавил: – Мы нашли также в соборе листы с планом и схемами спецназа, касающиеся штурма. Каким же образом они, черт побери, оказались…
Лэнгли не дал ему договорить, взял листы и, засунув их к себе в карман, предупредил:
– Про них не следует упоминать в отчетах.
– Понятно, сэр.
Затем Лэнгли подошел к Бурку, который сидел в портале на корточках у стены, а перед ним стояла Шпигель. Бурк спросил ее:
– Где Мелон и Бакстер?
– И Мелон, и Бакстер все еще находятся в соборе ради их же безопасности – поблизости отсюда могут сидеть снайперы. Бакстер будет находиться в ризнице архиепископа, пока мы не передадим его представителям консульства. А Мелон мы держим в комнате для невест. Ее охраняют агенты ФБР.
– А тело Флинна где? – спросил Бурк. Шпигель опустилась на колени рядом с ним и проговорила:
– Он пока жив. Лежит на книжном складе.
– Это где? В пристройке к бельэтажу?
Шпигель поколебалась немного, затем все же сказала:
– Врач говорит, что он был на волоске от смерти… поэтому мы не… стали его переносить.
– Скажите лучше, что вы его потихоньку добиваете, так что не говорите мне, что он не транспортабелен.
Шпигель, пристально глядя Бурку в глаза, заметила:
– Все по обе стороны Атлантики хотят, чтобы он умер, Бурк. Точно так же, как хотели видеть мертвым Мартина. Не надо читать мне мораль…
– Лучше перенесите его на бельэтаж.
Лэнгли зло зыркнул на него глазами и пояснил:
– Ты же хорошо знаешь, что сейчас делать этого мы просто не можем… он знает слишком много. Шрёдер… кое-что другое… Он очень опасен. Пусть все идет своим чередом. Договорились?
Бурк попросил:
– Позволь мне хотя бы взглянуть на него.
Шпигель, немного подумав, встала с колен и пригласила:
– Пошли.
Они вошли в собор, прошли по южному вестибюлю, где все еще валялись на полу траурные символы панихиды, пахнувшие какой-то неуловимой печалью – смесью запахов, которую считают запахом смерти.
Месса уже началась, на верхнем органе исполняли прелюдию. Бурк глянул на хоры, залитые солнечным светом, прорывавшимся сквозь разбитые окна. Ему пришла в голову мысль, что солнечные лучи обычно как-то принижают таинство смерти, но тут этого не случилось, наоборот – эффект был значительно возвышеннее и сильнее, чем от зажженных свечей.
Они повернули направо к книгохранилищу. У дверей стояли двое дюжих спецназовцев, но, увидев подошедших, они быстро отпрянули в стороны. В небольшой склад первой вошла Шпигель, за ней Бурк, потом Лэнгли. Шпигель облокотилась о прилавок и потупила взор.
Брайен Флинн лежал в тесном помещении, закрыв глаза, грудь медленно вздымалась и опускалась. Шпигель заметила:
– Его не так-то просто унести. – И, посмотрев на Флинна пристальнее, добавила: – У него привлекательная внешность. Должно быть, и обаяние его сильно. В нашем жалком мире очень редко рождаются такие люди… В другое время и в другом месте он, возможно, был бы… кем-то еще… Невероятное расточительство…
Бурк обошел прилавок и опустился на колени рядом с Флинном. Он приподнял у него веки, прислушался к дыханию и прощупал пульс. Потом взглянул на Шпигель и сказал:
– В груди все булькает и хрипит… сердце пока работает… но скоро остановится.
Наступило молчание. Затем Шпигель произнесла:
– Нет, этого мне не выдержать. Подошлю я все же санитаров с носилками.
Флинн зашевелил губами. Бурк вплотную приблизил к ним ухо, а выпрямившись, сказал:
– Да, я все сделаю. – Он повернулся к Шпигель: – Не надо носилок… он хочет поговорить с ней.
Морин Мелон спокойно сидела в комнате для невест, а четыре женщины-полицейские безуспешно старались разговорить ее. Роберта Шпигель открыла дверь, секунду-другую смотрела внимательно на Морин и грубо сказала ей:
– Пошли со мной.
Морин, похоже, не расслышала и продолжала сидеть, как неживая. Шпигель пояснила:
– Пошли, он хочет видеть вас.
Морин подняла глаза и встретилась с ней взглядом. Тогда она быстро поднялась и пошла вслед за Шпигель. Они прошли вниз по боковому проходу и далее через вестибюли. Когда они появились в книгохранилище, Бурк по-дружески кивнул Морин, а Лэнгли неприязненно посмотрел на нее. Оба детектива вышли из комнаты, Шпигель осталась. Она сказала:
– Вон там. – И показала рукой. – Времени у вас в обрез. – Повернулась и вышла.
Морин обошла прилавок и встала на колени рядом с Брайеном Флинном. Она взяла его руки в свои, но не промолвила ни слова. Посмотрев на прозрачный, из плексигласа, прилавок, она увидела, что в комнате больше никого нет. Тогда она прижала к своей груди руки Флинна, и щемящее чувство жалости и печали переполнило ее душу – никогда прежде не испытывала она такого глубокого чувства к нему.
– О, Брайен… опять ты одинок… всегда одинок…
Флинн открыл глаза. Она наклонила свое лицо близко-близко к его и произнесла:
– Я здесь, с тобой.
По его глазам было видно, что он понял.
– Может, позвать священника?
Он помотал головой. Она почувствовала слабое пожатие его руки и тоже сжала руку.