– Что за черт вселился в этих проклятых ирландцев? – спросил спецназовец. – Политика? Вряд ли. Вот я – убежденный демократ, но никогда не стану так психовать из-за этого. Понимаете?
Бурк вынул изо рта сигарету, посмотрел на запекшиеся пятна крови на своих брюках и подумал, что это ведь кровь Беллини, у которого хоть и были глупые мозги, но зато они вмещали такой богатый опыт и знания, что он и сам не подозревал об этом. Беллини, конечно бы, знал, что теперь надо делать, а если бы даже не знал, то наверняка смог бы поднять боевой настрой своих бойцов, которые уже совсем пали духом. Бурк наконец понял, как тяжело отдавать приказы, выполнение которых повлечет за собой смерть многих людей; и только теперь он оценил – оценил по-настоящему – причину столь нервного поведения Беллини на протяжении всей ночи. Он машинально стирал на своих брюках пятна крови Беллини, когда услышал, как кто-то рядом сказал:
– Что-то ничего у нас не получается.
Бурк кивнул. Он понял, что теперь идти на хоры должен сам и лично так или иначе кончать это дело.
Морин услышала, что шквал выстрелов неожиданно прекратился. Меж скамьями, под которыми они лежали, свисала рука полицейского, упавшего из трифория, кровь сбегала по пальцам мертвой руки и собиралась в лужицу на полу. Во время перестрелки Морин показалось, что с кафедры доносятся какие-то непонятные звуки.
– Думаю, это был наш последний шанс, Морин, – прервал ее мысли Бакстер.
Она снова напряженно прислушалась – на кафедре кто-то глухо стонал, и она проговорила:
– У нас есть еще один шанс! – Она быстро скользнула под другую скамью, увернувшись от его попытки удержать ее, потом под следующую и оказалась почти у самой кафедры, в нескольких футах от открытого люка в полу. Она нырнула в люк и мягко упала на мраморные ступеньки, обвивавшиеся вокруг огромной колонны. Поднявшись, Морин заметила пятна крови на самых верхних ступенях. А еще выше, у самой кафедры, она увидела Флинна, сидящего на полу, опираясь спиной о мраморную колонну. Глаза у него были закрыты, и Морин, несколько секунд внимательно глядя на него, поняла, что ему трудно дышать: грудь то резко поднималась, то судорожно опускалась. В следующее мгновение она уже была на полу кафедры.
– Брайен!
Он с трудом открыл глаза и посмотрел на нее. Морин нагнулась к нему и тихо зашептала:
– Теперь видишь, что ты наделал? Они все погибли, Брайен. Все доверившиеся тебе молодые друзья мертвы и только эти ублюдки – Лири, Меган и Хики – еще живы.
Он взял ее руку и, слегка пожав, заметил:
– Ты во всем права… Значит, и Бакстер?
Она кивнула, затем разорвала его рубашку и увидела рану: пуля вошла в самый верх плеча, прошила все тело и вышла с противоположной стороны из бедра. Рана была большая и рваная, вся забитая осколками костей и веществом костного мозга.
– Боже мой! – Она несколько раз глубоко выдохнула, стараясь придать своему голосу больше уверенности. – Ничего, бывает и хуже.
Он посмотрел на нее ясными, встревоженными глазами и произнес:
– Перестань брюзжать, Морин.
Она слегка коснулась его щеки.
– Отец Мёрфи… Зачем же ты?..
Флинн закрыл глаза и, покачав головой, ответил:
– Нам никогда не избавиться от переживаний детства… Я всегда испытывал трепет перед священниками… – Он сделал судорожный вдох. – Священники… Храмы… Ты нападаешь, потому что боишься… просто… самооборона.
Морин посмотрела на часы, потом взяла его за плечи и тихонько потрясла.
– Ты можешь остановить Меган и Лири? Можешь заставить их прекратить стрельбу? – Она бросила взгляд на микрофон, стоящий на кафедре. – Давай, я помогу тебе встать.
Он ничего не ответил. Она снова легонько потрясла его.
– Брайен, это конец!.. Все кончено… Останови это бессмысленное убийство!..
Он отрицательно покачал головой:
– Я не могу остановить их… Ты знаешь это…
– Но есть еще и мины. Брайен, сколько всего поставлено мин? Где они? Когда будет взрыв?
– Не знаю… И если я… Не знаю… Шесть ноль три… Скорее… позже… Две бомбы… Восемь… Сто… Спроси Хики.
Морин потрясла его сильнее.
– Проклятый дурак! – Потом добавила мягко: – Ты же умираешь…
– Дай мне уйти с миром… – Флинн резко наклонился и с неожиданной силой схватил обе ее руки, но по его телу прошла судорога. Он почувствовал, как кровь хлынула из его легких и тонкими струйками потекла из приоткрытого рта. – О Господи!.. Это так медленно!..
Морин заметила лежащий на полу пистолет и подняла его. Брайен открыл глаза, увидел, что она обеими руками сжимает рукоятку пистолета, и покачал головой:
– Не надо… У тебя и так достаточно грехов… Не бери на себя еще и этот… Не надо в меня…
Морин сняла пистолет с предохранителя.
– Это не в тебя, а в себя.
Флинн обхватил ее запястья и развел руки в стороны.
– Я хочу, чтобы это было медленно…
Морин снова поставила пистолет на предохранитель и бросила его на ступеньки.
– Как знаешь. – Она огляделась и среди прочих вещей, валявшихся на полу, увидела санитарный пакет первой помощи и вытащила оттуда две пачки бинтов.
– Уходи… Не надо тянуть… Все равно ничто не поможет… – проговорил Флинн.
– Ты же сам сказал, что хочешь помедленней. – Она перевязала обе его раны, затем вынула из сумки шприц и капсулу с морфием.
Флинн попытался снова остановить ее:
– Ради Бога, Морин, дай мне спокойно умереть… Чтобы голова у меня оставалась ясной до последней секунды… Буду думать…
Морин умело ввела морфий ему в руку, приговаривая при этом:
– Ясная голова… Вот уж и впрямь ясная…
Флинн тяжело привалился к стенке кафедры.
– Холодно… холодно… плохо…
– Да… Это действие морфия. Закрой глаза.
– Морин… Скольких людей я втянул в это? Боже мой… Что я сделал за все эти годы?..
На глазах Морин выступили слезы.
– Ах, Брайен!.. Всегда бывает слишком поздно… Всегда слишком поздно…
Рори Дивайн почувствовал, что кровь скапливается в его раненом горле. Он сплюнул, но кровь вновь потекла из открытой раны, неся с собой рвотную массу. Слезы от сильного ветра непроизвольно бежали из его глаз, он щурился, но упорно полз вверх. Его руки уже ничего не чувствовали, и он внимательно следил, чтобы не пропустить следующую железную перекладину.
Он взобрался уже довольно высоко, и с каждым шагом раненая срикошетившей пулей голова болела все сильнее, хотя, казалось, что сильней уже просто некуда, и где болит больше всего – тоже нельзя было определить. Несколько раз в отчаянии он хотел отцепить руки, но силуэт креста, что маячил впереди, заставлял его сделать следующий шаг.
Наконец он достиг выложенного камнем шпиля и посмотрел вверх на выступающую ажурную подставку из меди, на которой возвышался крест. К нему вели железные штыри, вбитые в подставку. Дивайн медленно полез по ним, обхватил крест руками, прислонил голову к холодной металлической поверхности и заплакал. Затем поднял голову и понял, что лезть выше некуда. Держась за крест обеими онемевшими от холода и напряжения руками, он встал во весь рост на высоте двадцативосьмиэтажного дома.
Медленно Дивайн поднял глаза и посмотрел прямо перед собой. Через дорогу перед ним возвышался Рокфеллеровский центр. Чуть ли не половина окон была распахнута, в них горел свет, а люди оживленно махали ему руками. Он повернул голову налево и увидел вдали огромное здание «Эмпайр стейт билдинг». Затем медленно повернулся и посмотрел назад. В просвете между двумя небоскребами он заметил ровную поверхность Лонг-Айленда, протянувшуюся до самого горизонта. Там, где земля смыкалась с черным небом, на котором ярко блестели звезды, появилось мягкое золотистое зарево.
Вдали занимался рассвет.
Бурк встал на колени на окровавленный пол трифория. Раненых подтаскивали к дверям лифта, убитых, в том числе и Беллини, укладывали на чердаке. Из первого взвода уцелело лишь четверо, они лежали, плотно прижимаясь к парапету. Снайпер боевиков, засевший на хорах, продолжал посылать пулю за пулей поверх балюстрады. Бурк заметил, что всего несколько спецназовцев осмеливаются высунуться и сделать в ответ пару-другую выстрелов. Он поднял трубку телефона и позвонил в трифорий напротив:
– Доложите обстановку.
– У аппарата командир взвода, – раздался голос. – Раненые отправлены вниз по дымоходу. К нам поднимается пополнение. Послушайте, а что говорят из Рокфеллеровского центра? Время не ждет.
Перед глазами Бурка возникли яркие образы: комиссар Рурк, мерящий большими шагами комнату, Мюррей Клайн, призывающий окружающих успокоиться, майор Мартин – уравновешенный и спокойный, дающий нескончаемые советы, как угробить собор и всех пребывающих в нем… Бурк посмотрел на часы. По дымоходу быстро не спуститься, поэтому он отдал команду:
– Можете уходить.
– Вас понял, уходим.
Затем Бурк связался с оператором на коммутаторе и спросил его:
– Что сообщали с башен и с чердака?
– Чердак под контролем. Верхние части обеих башен в наших руках, если не считать какого-то чудика, который карабкается на самую верхушку южной башни. Ну а ниже, на уровне чердака, идет чертова мясорубка. Там какая-то жуткая ведьма, разодетая черт знает во что, вышибает всех наших в боковые двери. Она уже угрохала нескольких ребят из спецназа на церковных хорах. Из другой башни на чердак просочились армейские ребята. В общем, обстановка запутанная. Не хотите ли переговорить с ними? Сказать, чтобы они предприняли новую попытку?
– Нет. Пусть остаются на месте. Свяжи меня с подполом.
Оператор заговорил как-то неуверенно:
– До них не дозвониться. Еще несколько минут назад они докладывали, что все хорошо, а потом связь прервалась. – Он на мгновение остановился, потом добавил: – Подходит контрольное время.
– Да знаю я это гребаное время! Все знают это долбаное время! Наладь связь с подполом! А пока соедини меня с пятым взводом.