Собор ненадолго исчезает за деревьями лесополосы, потом, по мере движения автобуса снова вынырнул. Трасса живет, все мчит туда и сюда, а собор на месте, будто ось, будто шпилька-наконечник над жизнью целого края. Отец твой — Изот Лобода — еще парубком пел в том соборе, голос, говорят, был, как у Паторжинского. Он и теперь после чарки может еще затянуть. Если другие гордятся своими отцами, то ты можешь гордиться вдвойне. В свое время был одним из лучших металлургов, на все Приднепровье имя его гремело, с Макаром Мазаем соревновался. Всю войну на Урале металл давал, с ним там и Володька начинал свою трудовую биографию. Дитя войны — так мог бы о себе сказать. На карточках впроголодь вырос, подростком у станка уже стоял, в мороз пальцы к металлу примерзали… Старшие братья тоже не испортили биографию, не говоря уже об отце.
Вырастал Володька под девизом: человек — самый ценный на свете капитал. А разве ж нет? Разве слава братьев, погибших на фронтах, и отцова слава не прокладывали и тебе дорогу, разве не пожинал и ты славы их капитал? Может, потому и выдвинут? Впрочем, не преуменьшай и собственную роль, не только заслугами родни живешь, — ценят тебя и за твои личные качества. Правда, некоторые из твоих сверстников сумели выше тебя продвинуться, но ведь и ты не забаллотирован жизнью. Не догматик какой-нибудь, еще можешь далеко пойти… Женитьба тебе не повредит, даже Еля своими ласками не утолит в тебе жажду идти по восходящей, брать штурмом Эльбрусы жизни. От кого-то (не от молодого ли Орлянченко) слышал: «Встречу достойную личность — и все: замыкаюсь в приват, иду в интим!» С ним, с Лободой, этого не случится: счастливый брак лишь прибавит энергии!.. Вранье, рано или поздно заметят, оценят… Только больше, больше инициативы! Не давай пощады старосветчине! Больше простора для нововведений, для всяких обрядов современных… На одних викторинах далеко не уедешь, нужен праздник новоселья, купели новорожденным, карнавалы рабочим паркам, чтобы в масках, весело, бурно!.. От лекторского бюро нужно добиться, чтобы лекции в парках стали живее, а то выйдет и бубнит по шпаргалкам о строении вселенной, а перед ним и слушателей-то всего трое пенсионеров на скамьях, да и те носом клюют… Позаботился бы лучше, чтобы сушняк свой народной мудростью пересыпать, пословицами, поговорками… Теперь на это как раз внимание обращают. Володьку считают знатоком народной мудрости. При случае начальство привлекает его втиснуть в доклад сочную пословицу, перцем приперчить, где требуется… Надо будет опять сборники поговорок подчитать, подзапастись, а главное, самому создавать новые, современные изречения, — кому же их и сочинять, если не тебе? К трудящимся внимательней прислушивайся, подхватывай меткое слово у ваших работяг, они умеют — скажет, что завяжет: «Комсомолом начинаем, собесом кончаем»… Не беда, если у кого и позаимствуешь, не грех, — на казаке нету знака, не пойман — не вор!.. Вспомнилось, как однажды, еще в комсомоле, всю конференцию насмешил, выдав им из «Энеиды»: «Зевес тодi лигав сивуху i оселедцем заÏдав!..»[4]
Нужно и современных авторов полистать, пишут же они что-то? Что-то… мыслят? Лобода сразу нахмурился; ох, знаем мы этих мыслителей. Про соцреализм не очень-то, больше про гуманизм… Вечные вопросы им подавай, вечные истины. Им бы собор, этот — стояли бы и век на него молились… Хлебом их не корми, только дай им ту казаччину!.. Странный народ: все у них есть, в собственных машинах раскатывают, а все им еще чего-то не хватает… Наверное, и сами не знают — чего! Все им золотым дождем — награды, лауреатство, любимчики народа… Нет, разбаловали мы их! Других критикуют, а сами от комфорта не отказываются! Не часто, наверное, бывает, чтоб вот так, в автобусе за гривенник… Или, к примеру, как тот Сковорода-философ — рюкзак на плечи и айда пешком по Украине. Теперешний философ из лимузина не вылезает. Правда, хоть и в машинах, а все знают, бестии, все слышат… Попадись такому на перо, докатись до него хотя бы эта история с соборной доской, он и ее не пропустит, раздует до небес… Ох и публика! Ох и народец!
И те из них, что помоложе, тоже в таком же духе жмут. Повстречался тут однажды Володьке в редакции многотиражки поэт заводской… И парень ничего, хороший производственник, комсорг цеха, а стихи… Как и у того Баглаенка — все в планетарных масштабах: Титан и Анти-Титан, врата заводские — врата века. Попробовал было его покритиковать: «Что ты все только о воротах? До ворот дошел и сразу стоп. А ты дальше заходи, внутрь! Ты ж не только поэт, но и комсорг! Дай производственный процесс. Цех мне дай! Воспой продукцию рук твоих ближних и своих собственных!..» А у него ирония в глазах: «Товарищ Лобода, вы забыли, что я в режимном цеху, что моя продукция разглашению не подлежит?» Такой Элюар!
Собор все еще как на ладони. Когда смотришь на него издали, есть в нем что-то от ракеты космической, особенно в том центральном куполе, что стремительно нацелился вверх… Удивительно: сколько воронок в Зачеплянке бомбы нарыли, а его ни одна не взяла. Всем бомбам наперекор стоит и по сей день, вроде антибомба какая — острием в небо, ввысь. Сумели же так поставить, предчувствовали время!.. А теперь борись с ним, да и переборешь ли…
Но довольно об этом. Не думать больше о неприятном! Пусть будет у тебя сегодня День спокойного Солнца, День приятных мыслей! День приятных мыслей — это тоже одна из придумок, стоит запомнить, при случае предложишь заводской молодежи, тем бескрылым, может, подхватят?
Плавни, наконец! Скарбное. Все в буйстве зелени, в разливе лета. Природа раскрыла зеленые объятия навстречу горожанам, повеяло лесным духом, здоровьем… Подходят и подходят автобусы, высыпают из них люди, идут, вооруженные спиннингами, удочками, навьюченные рюкзаками, и всех их сразу поглощают чащи, зеленый сумрак, переплетенный солнцем, — рассеялись, растеклись, нет их! Не счесть, сколько народа выбрасывает город сюда в выходной, а плавней хватает на всех, размахнулась природа, раскинулась богатствами бывших казацких угодий, не пожалела и для нынешних ни тихих вод, ни ясных зорь, которые будут всю ночь тут считать влюбленные.
Камыши, заросли, рощи и рощицы, рукава и рукавчики с поваленными в воду деревьями, плесы и плесики, тропы и тропинки, заблудиться бы можно незнакомому с местностью человеку в этих плавневых дебрях, которым нет конца! Речка течет извилисто, вся в излучинах, на одной из таких излучин у Володьки свое, давно облюбованное место, с отличным плесом, с редколесьем вековых дубов… Это — у Бабьего Колена, где не одна юшка съедена, не один выпит «Арарат». Сегодня, добравшись до этого места, только глаза вытаращил: столпотворение! Лес аж трещит от мотоциклов, всюду трусы на кустах, патефоны ревут, вода кипит купальщиками и ныряльщиками, плещутся дети, взрослые, блестят тела, летают мячи, пестреют спасательные круги… Фейерверк солнца, праздник красок, пир ликующего лета… На многих машинах частные номера, то какой-нибудь металлург-инженер, а может и рядовой сталевар, собрав всю свою родню, напихав пассажиров в «Москвич» или «Запорожец», как в рукавичку, выехал с ними сюда, лесным воздухом насытиться… Место хоть и занято, но Лобода быстро преодолел чувство досады, преисполнился даже гордостью: вот где жизненный уровень изучать! По молоку и мясу пусть еще не опередили, пусть только лозунг пока брошен, зато настроение какое, жизнь смеется вокруг — хоть на цветную пленку снимай! И снимают, крутят, знакомый военком вон поставил возле куста дородную свою военкомшу в купальном костюме — никак не прицелится, никак не наведет на нее свой японский объектив…
И Лобода здесь не чужой, то из одной, то из другой компании окликают:
— Володька, привет!
— Владимир Изотович! К нам!
Это же здорово, когда ты людям — не нуль! В любую компанию тебя примут, всюду ты желанен, — знают, какой ты общительный, умеешь и мертвых развеселить! Затеять игру или песню организовать — все выходит у тебя с огоньком, который ты и доныне не утратил!.. Поблизости прошла в панамке, играя бедрами, девушка в туго обтянутых штанах, тонкостанная, кажется из тех, что на коксохимовском практику отбывают, улыбнулась Лободе, как знакомому, и стало на душе еще приятнее. Как, собственно, немного нужно человеку, чтобы ощутить, какое оно, счастье, на вкус!
Возникла проблемка, где же раздеться. Потому что свои-то свои, но может статься, что одежду свою завтра только на толкучке узнаешь. В карманах документы — с этим не шути. Решил присоединиться к военкому. Пока раздевался, угостил этих раздобревших супругов, военкома и его боевую подругу, веселой историйкой насчет генеральских брюк, то есть как в поезде обокрали некоего гражданина — взяли генеральские брюки с лампасами, — ох и трудно ж было потом бедняге доказывать, что он генерал!..
Оставшись в трусах, Володька оглядел себя. Некрасиво, что тело белое. Вон студенты, они все уже как полинезийцы, а тут за текучкой, за хлопотами и загореть некогда. Да хоть и белое, но сильное, здоровое — порода чувствуется, Лободина, казацкая. Купаться! Смыть в Скарбном пылищу будней!
С разгона бултыхнулся в воду. Плавал то кролем, то брассом, вода щекотала приятно, бросал ладонями брызги вверх — слепой сверкающий дождь падал на него с голубизны неба!
Выкупался, посвежел, взбодрился. Скарбное способно мгновенно снимать усталость. Неподалеку играли в волейбол девицы в мокрых купальниках, длинноногие, крутобедрые, подключился к ним и тоже немного погонял мяч. Лес, солнце, шутки, забавы… Вот это жизнь! Может, это и есть счастье? Простое, земное… как Елька. Нет, не умеем мы по-настоящему отдыхать, не умеем, товарищи, пользоваться благами родной природы! Сами же губим себя. Впредь он сделает для себя привычкой выезжать каждый выходной с Елькой на Скарбное, будут ездить на Волчью, обзаведутся палаткой на двоих, и в лесу под звездами будут ночевать. Даже зимой приучат себя спать в лесу, в меховых полярных мешках!
— В конце концов, счастье — это наивысший тонус души, — весело обратился он к военкому. — Не понимаю, откуда берутся на свете недовольные? Нытики? Знал я одного из ваших, извините, отставников: пенсия такая, что дай бог всякому, почет, достаток, а тоже гудит. Спросить бы, чего ему еще надо?