— У меня должно получиться, потому что я не собираюсь стать посмешищем всей Флоренции. И потерять Джиневру.
— Тогда у меня есть для тебя послание.
— Какое?
— Симонетта просила сказать тебе, что она поговорит с его великолепием.
Настал черёд Леонардо промолчать.
— Думаю, это касается Джиневры, — продолжал Сандро. — «Audaces fortune juvat». Ты — живое доказательство этой пословицы.
Удача благоприятствует смелым.
Городок Винчи был укреплённой крепостью, над которой главенствовал старинный замок с кампанилой[72], окружённый пятью десятками домов из розовато-бурого кирпича. Красные черепичные крыши устилала листва каштанов, кипарисов и лиственниц, а виноградные лозы и заросли тростника подступали тенью к самым окнам и стенам. Городок с его выщербленными стенами и единственной крытой галереей стоял на возвышенности и смотрел на низину, поросшую оливковыми деревьями — когда ветер шевелил их листву, она казалась серебряной. Дальше лежала долина Лукки, зелёная, с лиловыми тенями; её окаймляли горные ручьи. Леонардо вспомнил, что, когда дождь очищает воздух, вдалеке отчётливо видны скалы и расселины Апуанских Альп близ Массы и Коцциле.
Лишь сейчас, приехав сюда, Леонардо понял, как он истосковался по дому. Небо было ясным, а воздух — прозрачным; но мучительные воспоминания затуманивали его взор: он вернулся в детство и снова скакал верхом с дядей Франческо, которого в семье звали lazzarone[73], потому что он не пожелал ограничить радости жизни одним ремеслом. Леонардо и Франческо, который был намного его старше, разъезжали, точно два принца, по всей округе, собирая ренту для Леонардова деда, патриарха семьи, — мягкого и педантичного Антонио да Винчи.
И, трепеща от пережитого тогда страха и радости, вспомнил он о чудище, которое отыскал в стылой, тёмной, высокой пещере на скользком склоне горы Альбано. Ему было тогда тринадцать лет; в тот же год он стал учеником у Верроккьо.
Леонардо повёл свою «свиту» из друзей и молодых подмастерьев вниз по мощённой булыжником дороге, мимо голубятни на длинном шесте — к горстке домов, окружённых садами, сараями, крестьянскими хижинами, крытыми землёй, и совершенно одинаковыми шелковицами, которые высаживал его дядя Франческо. «Лодырь» Франческо экспериментировал с шёлкопрядением, что могло оказаться весьма выгодным: самой богатой и влиятельной во Флоренции была Арте делла Сета — гильдия шелкоделов.
— Эй, Леонардо! — окликнул его Франческо из двора большого чистого дома, что некогда принадлежал синьору Антонио.
У Франческо, как и у его братьев, волосы были тёмные, вьющиеся, поседевшие на висках и поредевшие на макушке. Лицо казалось напряжённым — возможно, из-за опущенных уголков рта и крупного орлиного носа; глубокие морщины пролегли под глазами и по костистым щекам, придавая лицу властное выражение. Франческо заключил Леонардо в медвежьи объятия, едва не удушив его, и сказал:
— Поздравляю, племянничек, ты поставил этот дом вверх дном. Так хорошо я не проводил время с тех пор, как забавлялся с одной крестьяночкой, которая...
— Франческо! Довольно с нас твоего... tauri excretio[74]. — В дверях дома появилась жена Франческо Алессандра. Она славилась своими длинными золотистыми волосами.
— Почему бы не сказать попросту «дерьма», любовь моя?
— Потому что я, хоть и обречена жить с медведем, который только и делает, что ест, спит и...
— Срёт, — подсказал Франческо.
— ...испражняется, — договорила Алессандра, — я предпочитаю оставаться дамой.
Она поцеловала Леонардо и пригласила его с друзьями в дом.
— Твой отец вне себя от волнений, — сообщил Франческо.
— Я так и думал. — Леонардо вошёл в зал. — Чудесно повидать тебя, дядя.
За этой просторной высокой комнатой было несколько спален, два камина, кухня с двориком и мастерские, где время от времени ночевали крестьяне, работавшие на нескольких хуторах да Винчи; выше был второй этаж с тремя комнатами и камином, а десятью ступенями ниже — подвал, куда Леонардо обычно прятал найденных им мёртвых животных. Всё было выскоблено до блеска; как же, должно быть, гонял и без того старательных Франческо и Алессандру отец Леонардо, чтобы подготовить дом к приезду Лоренцо и его свиты!
Эта комната была заново обставлена постелями, сундуками, скамьями и шкафом — чтобы разместить кое-кого из младших свитских. Лоренцо отец, без сомнения, отдаст собственную спальню.
— Покуда совсем не размяк, племянничек, поди-ка побеседуй с отцом, — предложил Франческо, скорчив гримасу.
Леонардо вздохнул, ощутив беспокойство, которое всегда появлялось у него в присутствии отца — словно Леонардо был его учеником, а не сыном.
Пьеро спустился навстречу Леонардо из своей комнаты наверху. На нём было магистерское одеяние, на голове шёлковая шапочка beretta без полей — словно он в любой миг ожидал приезда Лоренцо.
— Приветствую тебя, сын мой, — проговорил он, — и вас также, Сандро Боттичелли.
— Приветствую вас, синьор Пьеро. — Сандро поклонился.
Леонардо с отцом обнялись.
— Франческо, не будешь ли ты так добр устроить друзей моего сына? — спросил Пьеро и крепко взял Леонардо за локоть. — Могу я на несколько минут похитить тебя у товарищей?
— Конечно, отец, — вежливо отвечал Леонардо, позволяя вести себя наверх.
Они вошли в кабинет, где стояли длинный узкий стол для писцов, кресло хозяина и скамья с двумя восьмигранными подушками; пол был украшен шахматным узором. На табурете у стола сидел писец и старательно, напоказ делал записи в большой, переплетённой в кожу бухгалтерской книге. Хотя обстановка и выглядела строгой, на ней лежал отпечаток вкуса выскочки: Пьеро желал, чтобы его именовали не синьором, а мессером, и мечтал носить меч, что было прерогативой рыцаря.
— Не оставишь ли ты нас одних, Витторе? — сказал Пьеро писцу. Юноша встал, поклонился и вышел.
— Отец? — Леонардо ожидал худшего.
— Не знаю, бранить тебя или поздравлять.
— Второе предпочтительней.
Пьеро улыбнулся.
— Андреа обрадовал меня: Великолепный пригласил тебя работать в его садах.
— Это правда.
— Я горжусь тобой.
— Спасибо, отец.
— Так что, как видишь, я был прав, заставляя тебя трудиться без отдыха.
Жаркая кровь прилила к лицу Леонардо.
— Ты хочешь сказать — забирая всё, что я зарабатывал, так что я даже не мог набрать достаточно, чтобы заплатить вступительный взнос в гильдию художников?
— Эти деньги шли на поддержку семьи... твоей семьи.
— А теперь семья — вернее, ты — лишается этой кормушки.
— Меня не заботят — и никогда не заботили — деньги, — сказал Пьеро. — Я старался лишь правильно воспитать тебя. Твой характер до сих пор беспокоит меня.
— Благодарю.
— Прости, но я твой отец, и в этом мой долг... — Он сделал паузу. — Едва ли ты можешь поступить лучше, чем избрать Лоренцо своим покровителем. Но ты никогда не был бы замечен, не предоставь я тебе возможности остаться у Андреа.
— Ты не оставил выбора ни мне, ни Андреа.
— Как бы там ни было, мастер Андреа позаботился о том, чтобы ты создал и завершил всё, что он поручал тебе. И, по крайней мере, старался помешать тебе сбегать и устраивать гулянки со своими приятелями-дегенератами.
— Значит, Сандро Боттичелли ты считаешь дегенератом? — Леонардо не смог скрыть гнева.
Пьеро нетерпеливо мотнул головой.
— Сандро вполне приемлем. Но я видел, ты приволок в мой дом этого юнца Мильоретти. О нём ходят дурные толки; он ничем не лучше твоего дружка Онореволи, того, что прозвали Нери.
— А, так ты о тех, кто не входит в свиту Великолепного.
— Не дерзи!
— Извини, отец.
— Онореволи не друзья Медичи; они близки с Пацци. Послушай доброго совета: держись от них подальше. Помяни моё слово, Пацци плохо кончат.
— Да, отец, — угрюмо сказал Леонардо.
— Опять этот тон!..
— Извини, если задел тебя.
— Ты не задел меня, ты... — Он запнулся, но договорил; — Ты поставил нашу семью в невозможное положение.
— О чём ты?
— О том, почему сюда прибывает Медичи.
— Ты не рад принимать у себя Первого Гражданина?
— Ты заключил с ним дурацкое пари и наверняка станешь всеобщим посмешищем. Наше имя...
— Ах да, конечно, наше имя — только это тебя и волнует! Но я не проиграю, отец. И тогда ты сможешь получить полной мерой от чести, которую я принесу нашему имени.
— Летать дано только птицам и насекомым!
— И тем, кто носит имя да Винчи.
Пьеро, однако, не унимался. Леонардо вздохнул.
— Отец, я постараюсь не разочаровать тебя. — Он почтительно поклонился и шагнул к двери.
— Леонардо! — прикрикнул отец, точно обращался к проказливому ребёнку. — Я ещё не дозволял тебе удалиться.
— Так я могу идти?
— Да, можешь, — сказал Пьеро, но едва Леонардо двинулся к двери, снова позвал его.
— Да, отец? — Леонардо остановился у дверей.
— Я запрещаю тебе проводить этот... опыт.
— Прошу прощения, отец, но я уже не могу пойти на попятный.
— Я объясню его великолепию, что ты мой первенец.
— Спасибо, но...
— Я отвечаю за твою безопасность! — воскликнул Пьеро и добавил: — Я боюсь за тебя!
Помолчав, Леонардо спросил:
— Ты окажешь мне честь и посмотришь на мой полёт? — Он рискнул улыбнуться. — В конце концов, это ведь да Винчи, а не Медичи или Пацци будет парить в небесах рядом с Господом.
— Полагаю, я должен соблюдать приличия. — Пьеро поднял брови, словно прикидывая своё место в будущих событиях. Затем взглянул на сына и грустно улыбнулся.
И хотя Леонардо в который раз ощутил непреодолимую пропасть, разделявшую его с отцом, напряжение между ними развеялось.