– В таком случае переходим к рассмотрению изложенных в записке вопросов, – спокойно заключил президент Академии. – Полагаю, для начала следует выслушать автора проекта Исаакиевской церкви господина Монферрана…
Огюст поднялся со своего места и обернулся лицом к залу. Лицо его было невозмутимо, и по залу пролетел, как шелест, удовлетворенный шепот – большинство собравшихся не могли не оценить мужества архитектора.
Он понимал, что говорить нужно по-русски, и потому заговорил медленно, тщательно подбирая каждое слово:
– Все, изложенное в записке, господа, было мне давно известно, но я оттого не менее внимательно выслушал сейчас господина президента. Прежде всего, принимая позицию защиты своего проекта, я хочу предложить уважаемому комитету Академии для большего удобства рассмотреть три вопроса отдельно: во-первых о фундаменте, который господин Модюи полагает ненадежным, а способ укрепления грунта под ним чрезмерно расточительным, во-вторых, о возможности соединения оставшихся частей старого здания с новым зданием, ну и в-третьих, о сооружении купола нового собора на двух старых и двух новых пилонах, при невозможности увеличения расстояния между ними. Эти три вопроса представляются мне принципиальными, все же остальное, что там написано, – на слове «там» он невольно презрительно покривил губы, однако тут же спрятал гримасу в улыбке, – все же остальное, как мне кажется, к делу отношения не имеет. Согласны ли вы со мною, уважаемая Комиссия?
Комиссия согласилась. Архитектору предложили вначале дать краткие пояснения по всем трем вопросам, прежде чем Комиссия приступит к их рассмотрению.
Сидевший в конце зала Модюи, не стесняясь, во все глаза уставился на былого своего друга, желая ничего не пропустить из его слов и как будто заранее готовясь их опровергнуть.
Огюст сделал над собою новое усилие, чтобы не смотреть в сторону Тони, и вновь заговорил:
– Я буду пока давать общие объяснения, если же потом, по мере разбора моих ответов, возникнет необходимость, объясню все подробнее. Вначале о фундаменте. Он мною разрабатывался совместно с руководителем строительства генералом Бетанкуром и строился по известному принципу, в виде ростверка, то есть на грунте, укрепленном по периметру фундамента просмоленными сваями. Ростверк я делаю сплошным, под всем основанием будущего здания, учитывая его предполагаемый вес – около трехсот тысяч тонн – и ненадежность грунта. (Всем вам известно, что расположенные близко к поверхности глинистые пласты и обилие влаги в грунте таят большую опасность.) При этом действительно имеется большой расход гранита, но без этого ни я и ни один грамотный строитель не сможет поручиться за то, что сооружение не даст неравномерной осадки. Далее, меня обвиняют в том, что длинные сваи под всеми портиками собора – лишний расход дерева и что сваи можно было сделать короткими. На это отвечаю и думаю, со мной согласятся все присутствующие: лучше потратить лишние деньги на лишний фунт гвоздей и сколотить лестницу прочно, чем рисковать свернуть себе шею, ежели лестница развалится. Опять-таки неустойчивость грунта заставляет принимать такие меры предосторожности, я делал то же самое, строя особняк князя Лобанова-Ростовского, который стоит, как вам известно, как раз вблизи будущей церкви. Что же касается утверждения о непрочности кладки, то, простите, утверждение сие нелепо. Хотите обвинить меня, так обвиняйте уж в том, что я делаю эту кладку слишком прочной, ибо фундамент, как я уже сказал, сплошной, ну а укладываются гранитные блоки обычным, общепринятым способом, и что дурного усмотрел в нем господин Модюи, я понять не в силах.
– На этот счет нужны дополнительные сведения! – раздался с места чей-то голос, и Монферран узнал в говорившем академика, архитектора Бернаскони. – Нужно опросить каменных дел мастеров, которые работают на строительстве. Нужно выяснить, как ведется кладка, как именно.
– Это уже выяснялось! – послышался тут же другой голос. – Была ведь собрана комиссия, которая обследовала кладку. Впрочем, можно и мастеров опросить, но только это ничего не даст: кладка там как кладка, и в прочности ее может возникнуть сомнение только у человека малограмотного или же заранее предубежденного.
Огюст стремительно обернулся, невольно выдав этим резким движением всю степень своего волнения. Он хотел видеть своего неожиданного защитника. И, увидев его, замер от изумления: эти решительные слова произнес Росси!
– Не мешайте, господа! – раздраженно воскликнул Оленин. – Вы же не даете говорить господину Монферрану. Умерьте свой пыл, Карл Иванович. А вы, сударь, продолжайте.
Монферран, придя в себя после столь неожиданного потрясения, вновь стал говорить, приводя факты так же уверенно, но отчего-то с куда большим акцентом и ошибками:
– Далее можно перейти ко второму вопросу, господа. В записке высказывается мнение, будто связать прочно старые и новые части здания невозможно, будто они дадут неравномерную осадку. Конечно, господин Модюи прав в том, что связь старых и новых частей – задача сложная, и сложность эту, смею вас уверить, я прекрасно себе представляю, однако же она возродилась из причин, которые не подлежат моему исследованию[38]. Снести старые пилоны и разобрать их фундаменты, вероятно, было бы надежнее для успеха дела, однако же сделать это я не могу. Но сложность – это еще не невозможность. Вам должно быть известно, что знаменитый собор Святого Петра великого Микеланджело частью своего фундамента имеет фундамент стоявшей ранее на его месте старинной церкви, а та, опять-таки, была построена на фундаменте цирка, сооруженного в Риме при императоре Нероне. Что же, разве собор Святого Петра недостаточно прочен, разве за триста лет хотя бы один камень выпал из его кладки? В нашем же случае я полагаю для безопасности усилить оставляемые пилоны гранитными блоками, которые увеличат их толщину и обеспечат им большую несущую способность. Сплошной же фундамент сделает невозможной неравномерную осадку. Опять-таки в европейской практике уже имеется такой пример: точно так же поступил в не столь давние времена господин Ронделе, перестраивая в Париже церковь Святой Женевьевы. И последний существенный вопрос, господа, касается купола. Да, я понимаю, что традиционное представление о сооружении купольных зданий несовместимо с предложенным мною решением. Опора барабана на четыре большие арки, а не на четыре пилона при прежних методах расчета прочности сооружения невозможна. Но нельзя же все делать как сто лет назад, господа! Впрочем, отчего сто лет? В том же соборе Святого Петра применен такой же способ опоры, только что там расчет сделан был условно, с учетом сопротивления «камня», как прежде и делали, мы же с господином Бетанкуром рассчитали толщину подкупольных арок согласно таблицам Фонтэна, между тем как Ронделе и другие современные строители в своих таблицах дают даже меньшую толщину[39]. В записке господина Модюи утверждается, что ни альбом, изданный мною три года назад, ни сделанная тогда же модель будущего собора ясного представления о принципе соединения барабана с арками не дают. Извольте, я готов на своих чертежах объяснить этот принцип.
Пока Монферран говорил, в зале было тихо, однако, когда он замолчал, опять послышались голоса со всех сторон, возник шум, и председателю опять стоило труда призвать всех к порядку.
Началось обсуждение. К удивлению Огюста, по первому из поставленных вопросов почти все участники Комитета оказались с ним согласны и обвинения записки признали неосновательными. Касательно же второго и третьего вопросов возникли споры, и здесь сторону архитектора приняли только два инженера – генерал Базен и полковник Дестрем, а вместе с ними все тот же Росси, начавший горячиться и злиться, приведший еще множество примеров из истории архитектуры и упрекнувший своих коллег-архитекторов в старомодности, чем, разумеется, их разозлил.
Оленин поставил перед Комитетом вопрос и об упомянутой в записке неподготовленности архитектора, об отсутствии у него настоящего образования, однако же собравшиеся нашли в этом заявлении одни только общие рассуждения, лишенные доказательств, и рассматривать этого вопроса не стали. Росси возмутился по поводу такого обвинения и назвал его прямым, незаслуженным оскорблением.
– Не потому ли вы, господин Росси, так горячитесь, что и сами не получили должного образования? – вдруг подал голос Модюи, до сих пор слушавший всех молча, но, вероятно, взбешенный словами Карла Ивановича.
Тут же он понял, что допустил непростительный промах. Росси побагровел, многие академики возмущенно зашумели, и Оленин, поднявшись с председательского места, крикнул, пожалуй, слишком громко:
– Не говорите лишнего, господин Модюи! Кто вам позволил оскорблять членов Комиссии?!
Модюи, явно досадуя на себя, извинился и после этого, к великой радости Монферрана, вскоре исчез из зала.
Обсуждение продолжалось долго. Страсти накалялись. Оленину становилось все труднее поддерживать порядок.
Постепенно начало складываться общее мнение, и Огюсту стало ясно, что оно будет для него неблагоприятно. Комитет утвердился в решении продолжать обследование фундаментов и потребовать у Комиссии построения собора дополнительные чертежи купола и барабана. Оленин высказал предложение в докладе, который Комитет Академии обязан был представить императору, настоятельно потребовать прекращения работ на строительстве «до разрешения спорных вопросов и устранения недостатков проекта…».
После того как президент закончил свою речь, вновь очень пространную, опять поднялся неугомонный Росси и проговорил еще решительнее, чем раньше:
– Со своей стороны я вместе с господами Базеном и Дестремом не соглашаюсь с мнением Комитета, к докладу присоединяться не хочу и намереваюсь подать записку с особым мнением.
– В чем же оно заключается? – с места, не скрывая иронии, спросил академик Стасов.
– В том, сударь, что мы считаем строительство по проекту господина Монферрана возможным при условии прочности старых и новых пилонов и надежности фундамента. Лично у меня ни в том, ни в другом сомнений нет. Если в проек