– Ах ты, скотина проклятая! – вскрикнул Огюст и замахнулся с такой силой, что чуть не вывернул себе плечо.
Алексей стремительно выпрямился, впервые в жизни Монферран увидал в глазах его чудесный гневный огонь.
– Ударьте меня, ударьте! – воскликнул слуга. – Что-то давно меня не бил никто!
Рука Огюста опустилась и повисла, будто тряпочная. Он отвернулся, тяжело дыша, потом опять упал на стул, низко опустив голову. Его губы дрожали, как ни старался он унять их дрожь.
– Август Августович! – через несколько мгновений произнес Алексей. – Вы простите меня, дурака! Простите!
– Это ты прости меня! – чуть слышно выдавил из себя Огюст. – Не понимаю, как я мог? Но ты тоже хорош… Рожей своей прямо в мою постель лезешь! И откуда ты знаешь, что Элиза из цирка?
– От нее и знаю. – Голос Алексея вдруг выдал какое-то скрытое напряжение. – Она мне говорила, что вы ее в цирке и встретили… видели то есть… на лошади.
– Нет! – Монферран покачал головой, рассыпав по лбу свои упрямые кудри. – Нет, это она тебе не то сказала, Алеша, совсем не то… Ну-ка сядь, я тебе расскажу, как мы с нею познакомились.
И он рассказал слуге о долине итальянской реки, о сражении, о поляне с разбросанными по ней телами убитых, о сумасшедшем южном солнце, которое тогда сжигало его воспаленный бредом мозг, о маленькой всаднице, прискакавшей искать его, живого среди мертвых, о бессонной ночи возле костра.
– И уже потом, через семь лет, я встретил ее в цирке, – закончил он свой рассказ.
– Во-от оно что! – прошептал совершенно потрясенный Алексей. – Вот она с чего такая… Но я ж не знал… извините!
– А я думал, ты хуже упрекнешь меня, когда узнаешь, – удивленно проговорил Огюст.
– Что вы, нет! – замахал руками Алеша. – Я, выходит, вовсе не то думал. Я не знал, кто она вам. Думал, полюбовница…
Он хотел сказать еще что-то, но тут дверь отворилась и вошла Элиза, придерживаясь рукою за косяк двери и как-то странно, косо ставя левую ногу.
В тот момент, когда она входила, ее лицо было напряжено, губы стиснуты в волевом усилии. Но, увидев, что на нее смотрят, она тотчас виновато улыбнулась:
– Добрый вечер. Прости, я поздно, Анри… Мы долго занимались.
– Что с тобой? – Он вскочил и ринулся к ней. – Ты что это, хромаешь?
– Я ушибла ногу, – жалобно сказала она. – На лестнице… Упала и ужасно расшибла колено. Пожалей меня, Анри, поцелуй, не то будет долго болеть…
И когда он подошел к ней, она вдруг с бесконечной усталостью склонила голову в мокрой от дождя шляпке-кибитке[42] к нему на плечо.
XIV
Следующий за этим воскресный день Монферран решил целиком посвятить злополучным чертежам.
Девять чертежей, которые он испортил, относились к срочному заказу двора, то были приложения к расчетам неких арочных перекрытий и сводов для дворцовых построек в Павловске.
Огюст ясно видел, что допустил в чертежах ошибку, из-за которой весь расчет сошел на нет. Но где ошибка? В чем?
С утра он уселся за рабочий стол и несколько часов подряд разбирал чертежи, все больше и больше приходя в отчаяние. Ему было никак не найти своего досадного просчета, казалось, все сделано верно…
И вдруг его точно стукнуло. Он выхватил из папки данный ему Бетанкуром расчетный лист, перечитал его и сразу вспотел. Ошибка была, но только не в его, Монферрана, чертежах, а в изначальном расчете самого инженера!
В первое мгновение архитектор испытал злобное торжество. Захотелось тут же взять извозчика и поехать на квартиру к генералу, с тем чтобы положить перед ним роковой листок и самым вежливым тоном произнести:
– Не угодно ли, ваше превосходительство, взглянуть, по какой причине произошло вчерашнее недоразумение с чертежами?..
Потом он оставил эту мысль, испугавшись нового гнева Бетанкура, и решил отложить свое заявление до понедельника, когда ему все равно придется явиться к начальнику и объяснить, отчего чертежи не могут быть исправлены.
Но через некоторое время архитектора разобрала досада, стало жаль своей работы и работы еще двоих чертежников, которым он давал задание по этим самым аркам…
Сразу после полудня он явился с толстой папкой к своему приятелю инженеру Базену (тоже генералу), с которым у него завязались дружеские отношения после памятного заседания в Академии. Базен тогда вместе с Росси и Дестремом поддержал молодого зодчего. В последнее время Базен самым непринужденным образом использовал их дружбу, часто прося Огюста сделать то какой-нибудь «чертежик» к своему техническому проекту, то рисунок-другой для одного из своих частных заказчиков, и на правах друга, само собою, ничего не платил. На сей раз Огюст решил этим воспользоваться…
– Так-так! – расхохотался Базен, выслушав всю историю с допущенной ошибкой и просмотрев записи Бетанкура. – Наконец-то наш «непреклонный воитель» показал воочию слабость. Ишь ты, занервничал! Верно, припекло… А вы ловко поймали его, Огюст, я бы и то сразу не заметил просчета. Ну так что же? Теперь вам есть резон показать этот генеральский шедевр министру двора, да заодно и пожаловаться. Я слышал, что он вчера безобразно накричал на вас.
Монферран покраснел:
– У секретаря его превосходительства отличный слух, как я вижу. Да, мне от него попало. Но только я не собираюсь жаловаться и не с тем пришел к вам, Базен. Помогите исправить его ошибку… Я не управлюсь сам в такой срок… до завтра.
Серые колкие глаза Базена выразили недоумение.
– Милый вы мой! Простите, это глупо… Он вас оскорбил, а вы собираетесь выручать его, так, что ли? Не делайте этого! У милейшего дона Августина ныне крупные неприятности, он висит на волоске, и такое вот недоразумение, хорошо поданное вами, может вас раз и навсегда избавить от его тирании… Взгляните сами: если бы расчеты остались такими, как они есть, все сооружение должно было бы разъехаться в считаные дни. Вы понимаете, чем это пахнет?
– Ничем, кроме лишней работы, – сердито проговорил Огюст. – Такие ошибки не остаются незамеченными, друг мой. Еще раз прошу вас: помогите с расчетом!
– Бесплатно? – с самым невозмутимым видом спросил Базен. – Простите, не привык. А уж тем паче ради этого испанского кровопийцы палец о палец не ударю. К тому же сегодня воскресенье, а я – добрый католик, в отличие от вас, мой дорогой. Лучше присаживайтесь, и разопьем бутылочку портвейна, а потом я напрошусь к вам в гости на ужин.
– Извините меня, – спокойно, но с затаенным бешенством произнес Огюст. – Но сейчас я нахожусь в стесненных обстоятельствах и принимать гостей не в состоянии. Тем более что по глупости своей нередко оказываю своим друзьям бесплатные услуги! Простите за причиненное беспокойство!
Возвращаясь домой, Монферран припомнил давно долетавшие до него слухи о том, что будто бы Базен мечтает занять место Августина.
Весь оставшийся день, весь вечер и потом еще всю ночь архитектор просидел в своем кабинете, не выйдя даже к обеду… Элиза и Алеша по очереди носили ему кофе и пытались несколько раз уговорить его пойти поспать, вызывая на себя громовые разряды его раздражения. В конце концов он заперся в кабинете на ключ.
Но когда в половине девятого утра Огюст вошел в гостиную и с самым непринужденным видом уселся завтракать, глаза его излучали торжествующее сияние и были в три раза синее, чем обычно.
– Вот вам и рисовальщик, господа академики! – пробормотал он себе под нос.
И потом, прощаясь с Элизой, целуя ее, шепнул:
– Лучше отомстить я и не мог бы!.. Жаль только, он ничего не заметит. А сказать ему – потерять половину мести.
Элиза, рассмеявшись, кивнула. Ей он рассказал все, как было.
Однако Огюст ошибся, подумав, что Бетанкур ничего не заметит и не догадается о допущенном просчете. Едва войдя в чертежную, архитектор увидел там генерала. Тот ждал его, и по его лицу было видно, что он волнуется, хотя, как всегда, он сумел скрыть волнение за абсолютно холодным взглядом.
– Вы еще не смотрели тех чертежей, Монферран? – спросил Августин, ответив на приветствие своего подчиненного. – Ну тех, испорченных?
– Вот они, – просто сказал молодой человек, подавая генералу папку. – Как вы приказали, я все переделал.
Бетанкур стремительно развернул чертежные листы, мельком взглянул на приложенные расчеты, увидел вместо своей руки знакомый почерк Монферрана и вдруг заметно побледнел. Несколько минут он сосредоточенно изучал чертежи, потом сложил их, взял со стола и, отвернувшись, сказал:
– Великолепно выполнено. Спасибо. И… зайдите ко мне, Огюст.
Когда они оказались вдвоем в кабинете, генерал, залившись непривычным румянцем, протянул руку архитектору:
– Огюст, я понимаю, это гадко… гадко, что я обидел вас фактически в присутствии своего секретаря, а извиняюсь с глазу на глаз, но в последнее время твердость стала мне изменять. Простите! Я нашел ошибку еще вчера и собирался сегодня отменить свое распоряжение и дать вам новый расчетный лист, но вы меня опередили. Забудьте мои несправедливые слова!..
– Хуже всего мне показалось то, что вы сочли меня неспособным вести строительство… – горько заметил Монферран.
– Вы способны его вести! – Румянец генерала стал пунцовым и на смуглых его щеках горел огнем. – Вы – порядочный человек, это уже много. Если говорить честно, я больше всего боялся, что вы обнаружите мой просчет и доведете его до сведения двора… К сожалению, я почти не встречал людей, неспособных на мелкую мстительность.
– А я хотел вам отомстить, – вдруг улыбнувшись, сознался Монферран. – Честное слово, хотел. Хотел вчера же приехать и показать вам ваши листы и посмотреть, как вам это понравится.
– И зря не сделали этого! – расхохотался Бетанкур. – А я-то промучился всю ночь! Спасибо, Огюст. И вот что… с проектом не отчаивайтесь пока. Может быть, вы еще сможете отстоять его. Кое в чем я постараюсь еще вам помочь. Знаю, вы мечтаете об ордене Святой Анны на шею…
– Куда мне теперь! – устало махнул рукой Огюст. – Какая там Анна! Знали бы вы, что висит на моей шее, так не захотели бы вешать на нее и пушинку!..