– Не совсем понимаю, в чем вы меня вините, Карл Иванович, – проговорил молодой архитектор, водя карандашом по листу и отмечая пунктирной линией выполненный участок карниза. – Я здесь делаю все не по воле своей фантазии, а по требованию высочайшего заказчика, и если все-таки немножко фантазирую, то разве так уж дерзко? Барокко, вы говорите? Нет его здесь. Есть воспоминание о нем.
– Пожалуй что! – засмеялся Росси. – Воспоминание… Кто знает, в каком направлении будет развиваться дальше наша культура и какие, соответственно, формы продиктует она архитектуре? Ничто ведь не ново, Август Августович, все уже было, только было немножко другим. И я вас ни в чем не виню, что вы! Напротив, я радуюсь, что вы предвосхищаете новое. Надо искать его, покуда есть возможность выбора, пока время предлагает, а не диктует.
– Я пока ничего не ищу за пределами классицизма, – возразил Огюст. – Он тесноват для воображения, это верно, но зато воистину благороден.
– Но и скуповат. – Карл Иванович подошел к укрытому бумагой камину, отогнул серый лист и провел рукой по бледной мраморной доске. Ого, какой колорит вы здесь даете! Смело и изысканно, ей-богу! Пять цветов и никакой пестроты! Научите меня так подбирать камень.
– Перестаньте, сударь! – рассердился Монферран. – Нечего льстить, я не закаркаю, и сыра у меня во рту нет. Учусь я у вас, а не вы у меня, и я вас просил прийти взглянуть на все это, чтобы вы посоветовали что-нибудь, а не пели мне дифирамбы. По-вашему, здесь все хорошо?
– Нет, – с живостью обернулся к нему Росси, и черные глаза его еще раз стремительно скользнули по всей комнате. – Если уже вам угодно мое мнение, то вот здесь я бы на вашем месте…
Говоря это, он подхватил молодого человека под руку и шагнул с ним к высоким дверям спальни, вытягивая палец, чтобы на что-то указать.
И тотчас, словно повинуясь взмаху его руки, дверь вдруг растворилась, и оба архитектора невольно отпрянули назад, ибо в дверном проеме перед ними предстал его императорское величество Александр Первый. Увлеченные разговором, Росси и Монферран не услышали шагов по ту сторону двери.
Государь император вошел в комнату своей обычной непринужденной походкой. Он улыбался, может быть, не потому, что был весел – просто хотел скрыть задумчивость и показать всем, что он в добром настроении. Приотстав на полшага, за царем скользил частый его спутник, министр двора граф Аракчеев, и, наконец, последним в дверях показался Бетанкур, который, тоже улыбнувшись, но только совсем другой, теплой и чуть насмешливой улыбкой, кивком головы приветствовал своих ошарашенных подчиненных.
– Добрый вечер, господа! – проговорил Александр, останавливаясь перед склонившимися в знак почтения архитекторами и забавляясь неожиданным контрастом двух оказавшихся рядом голов – кудрявой черной и кудрявой светлой. – Ну полно, полно изгибаться! Я хотел лишний раз взглянуть на вашу работу, мсье Монферран. И вот генерал вас зачем-то ищет. Я думал, вы уже ушли, а он говорит мне: «Нет, он здесь…» И мсье Росси пришел в качестве консультанта, не так ли?
– Нет, ваше величество, – поспешно ответил Карл Иванович. – Из собственного любопытства. Мсье Монферран мне рассказывал про эти интерьеры, вот мне и захотелось взглянуть.
– И ваше мнение? – быстро спросил царь.
Росси, начисто лишенный притворства и какого бы то ни было дипломатизма, даже не счел нужным выдержать многозначительную паузу, дабы показать, что знает себе цену. Он чистосердечно воскликнул:
– Но, ваше величество! К чему мое мнение о работе равного мне мастера? Однако если вы хотите знать: я полагаю, что в окончательном виде апартаменты будут великолепны.
Услышав слова «равного мастера», Огюст испытал желание отвернуться, чтобы скрыть краску на щеках. Но отворачиваться под взором монарха было невозможно, к тому же архитектор чудом не покраснел, хотя это и было очень нелегко… Поэтому он ответил Карлу Ивановичу благодарной улыбкой, будто ждал такого комплимента, и лишь скромно опустил глаза в пол.
Александр усмехнулся, небрежно-изящным движением раздвинул обоих архитекторов в стороны и вышел на середину комнаты, неторопливо рассматривая ее незавершенное убранство.
– Чем будут отделаны стены? – спросил он, поворачивая голову, не видя Монферрана, но зная, что тот ожидает его вопроса.
– Темно-голубым шелком, – ответил Огюст, искоса поглядывая на Бетанкура и Аракчеева, которые тихонько перешептывались, остановившись в дверях.
– Ах да, да, вы мне, помнится, говорили! – Царь потрогал рукой камин, который Росси оставил наполовину открытым. – Пять цветов… Недурно… Когда же в общем эта часть дворца будет закончена, мсье?
– Полагаю, что к началу будущего года, ваше величество.
– Хорошо. Я так и передам государыне, моей матушке. Ну что же, не стану отвлекать вас, тем более что мсье Бетанкур, кажется, тоже хочет вам что-то сказать или что-то спросить у вас.
– Только несколько слов касательно работы чертежной, подчиненной мсье Монферрану, – живо проговорил генерал. – Я с тем сюда и пришел, ибо дома мсье Монферрана не застал.
– Вы были у меня дома? – немного растерянно спросил Огюст.
Бетанкур заметил его растерянность, однако совершенно неправильно ее истолковал и рассмеялся:
– Я понимаю, что начальник, бегающий домой к своим подчиненным, выглядит странно! Но завтра – неприсутственный день, а вы нужны мне спешно, мой дорогой. Адрес ваш у меня был записан. И кстати, я поимел счастье познакомиться с вашей очаровательной супругой.
При этих словах император, уже повернувшийся было к двери и приготовившийся что-то спросить у Аракчеева, прямо-таки подскочил на месте. На его румяном лице возникло выражение крайнего удивления.
– Что я слышу! – Он опять обратился к Монферрану, и в его голубых глазах замерцали колкие искорки. – Наш очаровательный архитектор, оказывается, женат? Это правда, мсье?
Огюст медлил долю секунды, больше нельзя было. Положение оказалось опасным: он хорошо знал, что самодержец всероссийский очень строго относится к нравственности своих придворных, и чем ниже ступень, занимаемая придворным, тем опаснее для него предстать перед Александром в роли развратника.
– Да, ваше величество, я женат, – просто ответил Монферран[43].
– О Боже! – вскричал император. – И вы посмели это скрывать?! Вы прячете ее, как турецкий султан, в серале?
– Она того стоит, – заметил Бетанкур. – Мне давно уже не приходилось видеть такой очаровательной женщины! А как она говорит, как умеет улыбаться!.. Поговорив с нею десять минут, я вышел просто околдованный.
– Берегитесь, генерал! – с притворной угрозой воскликнул Огюст. – Я могу не так вас понять…
– Довольно! – прервал его Александр. – Дуэлей в моем дворце, да и за его пределами, я не потерплю. И… вы негодяй, Монферран! Негодяй, деспот и ревнивец! Как вы посмели скрывать от света свою прелестную супругу? Она француженка?
– Да, государь. Она приехала со мною из Парижа.
– И вы ее заперли в четырех стенах! Нет, так нельзя! – Губы императора капризно покривились. – Извольте показать ее нам. Послезавтра, кажется в шесть часов вечера, здесь, во дворце, состоится небольшой прием… Что там будет, господин граф, я что-то позабыл?
С этими словами он обратился через плечо к Аракчееву, и тот немедленно отозвался, хотя до того, казалось, даже не слушал разговора:
– Прием будет по случаю приезда нового греческого посла, ваше величество. Количество приглашенных не так уж велико.
– Вот и прекрасно, граф! Так распорядитесь включить в список и мсье Монферрана с супругой. И извольте, мой любезный белокурый Отелло, привезти сюда свою жемчужину, свою Дездемону. Это я приказываю вам. Вы поняли?
– Да, государь, – едва скрывая охвативший его испуг, ответил Огюст.
Почти сразу царь с Аракчеевым удалились, и Бетанкур завел с Монферраном разговор, ради которого искал его. Росси, извинившись и вежливо распрощавшись с ними, тоже ушел.
Когда же деловой разговор был закончен и генерал тоже принялся рассматривать отделку комнаты, Огюст решился оторвать его от этого занятия и проговорил:
– Могу я, мсье, обратиться к вам с просьбой?
– Разумеется, – живо отозвался Августин. – А в чем она состоит?
– Помнится, вы говорили, – и тут, к досаде своей, Огюст покраснел, – вы говорили, что если мне понадобится взять в долг, то вы…
– О, ну о чем вы говорите! – перебил его генерал. – Само собою. Сколько вам нужно?
– Рублей триста до получения жалованья. Вас это не затруднит?
Бетанкур небрежным движением вытащил из кармана бумажник.
– Слава Богу, у меня даже есть с собой. Берите. Я рад, что могу вам помочь.
– Спасибо. Но у меня есть и вторая к вам просьба…
– Хоть третья. Хоть четвертая, Огюст. Чем еще могу вам быть полезен?
Монферран помедлил несколько мгновений, потом решился окончательно и сказал:
– Я прошу вас, мсье, если вы и вправду питаете ко мне добрые чувства, сегодня вечером прийти к семи часами в церковь Святой Екатерины на Невском проспекте… У меня никого здесь нет, и я дерзаю просить вашего благословения.
Лицо Августина выразило дикое изумление.
– Ч… что? В чем? В чем я должен благословить вас?
– Я женюсь…
Еще несколько мгновений Бетанкур смотрел на молодого архитектора ошеломленным взглядом, потом достал платок, чтобы вытереть пот, выступивший на его высоком с залысинами лбу.
– Ф-у-у, мошенник! Нет, вы мошенник, Огюст! В какое идиотское положение вы меня поставили перед царем!
– А вы меня, мсье? – живо парировал Монферран. – Я не просил вас сообщать ему о моей супруге. Ну вот и расхлебывайте же!
Полтора часа спустя Огюст ворвался в свою квартиру, зажав под мышкой разноцветные свертки, а за ним, едва не застряв в дверях, пыхтя и тихо бранясь, протолкался мальчик-рассыльный с громадной коробкой, перевязанной желтой тесьмой.
– Элиза! – с порога закричал Огюст.