– Тише! – Он схватил ее за руки и притянул к себе, будто испугался за нее. – Тише, Лиз, тише… Да, да, я считаю так, но я считаю, что этот вопрос можно решить без революций. Они слишком дорого обходятся. Во Франции революция уничтожила культуру, убила веру в Бога! Послушай, Лиз, давай не будем об этом говорить… Прошу тебя. Если Луи спит уже крепко, то я пойду на него взглянуть, и давай ляжем. Да?
– Да… Да, конечно, – прошептала Элиза и опустила погасшие в одно мгновение глаза. – Да, пойдем к Луи.
Детской в квартире на Большой Морской прежде не было. Огюст сам ее сделал, пригласив для этой цели двоих рабочих, которые попросту отгородили стеной дальнюю часть коридора с небольшим окном, а дверь библиотеки, оказавшуюся за новой стенкой, перенесли правее, прорубив новый дверной проем. Маленькая квадратная комнатка была обита золотистым штофом и украшена изящнейшими барочными орнаментами. Пол ее целиком покрывал ковер со светлыми акварельными узорами, и посреди этого ковра, в сплетении вытканных на нем розовых кустов, стояла, окутанная дымом кисеи, белая, невесомая колыбелька.
Войдя в детскую, Элиза тихо откинула край полога.
Кудрявая головка ребенка была немного повернута к двери, и вошедшие увидели серьезное личико, с приподнятыми, будто в минуту сомнения, бровками, казалось прорисованными коричневой тушью. Самый Курносый Из Всех Носов (так прозвал Огюст нос своего сына) безмятежно сопел, ибо Луи не знал и не ведал о потрясениях, свершившихся в этот день. Ему просто не было до них дела.
Несколько минут муж и жена стояли над колыбелькой, держась за руки, ничего друг другу не говоря. Потом Элиза опустила полог и потянула Огюста за руку, шепнув чуть слышно:
– Идем… Не то проснется. Он стал просыпаться от взгляда.
Они уже выходили из комнатки, когда над входной дверью залился звонок. Элиза вздрогнула и вся напряглась, и Монферран почувствовал, как задрожала ее рука в его руке.
Из комнатки в другом конце коридора выскочила Анна, подбежала к двери, спросила:
– Кто? – и ей что-то ответили, но что именно, слышно не было. Однако девушка отшатнулась от двери, кинулась к хозяевам и, дрожа с ног до головы, пролепетала:
– Это… полиция!
– Ну и что? – зло проговорил Монферран. – Подумаешь, событие! Теперь, наверное, по всем домам, что ближе к площади, будут ходить. Однако мы не так уж и близко… Открой!
– Нельзя, барин! – вскрикнула Анна и вдруг расплакалась. В коридор вышел Алексей и, глянув на дверь, над которой опять забрякал колокольчик, перевел взгляд на Элизу.
– Что делать, Элиза Эмильевна? – спросил он спокойно.
Услышав Аннино «нельзя, барин», Огюст догадался о том, что случилось, но все же отшатнулся, когда Элиза, повернувшись к нему, тихо и твердо произнесла:
– Анри, в твоей библиотеке… там – раненый офицер. Я подобрала его на лестнице, за три часа до твоего прихода, когда в очередной раз выходила тебя встречать…
У Монферрана на мгновение явилось желание непристойно выругаться, однако оно мелькнуло и исчезло, а в сознании вдруг возникла странная мысль: «Когда-то такое уже было. Когда же? Ага, помню! Это когда за Тони гнались жандармы. Ну да! В самом деле похоже!»
Колокольчик опять стал надсаживаться. Огюст подошел к двери и спросил, наклонившись вперед, не повышая голоса:
– Что надо? Кто такие?
– Прошу прощения! – отозвался из-за двери хрипловатый голос. – Полиция, сударь. Приказано квартиры все осмотреть. Днем дворник видел у вашего крыльца подозрительное лицо. И кровь у вас на лестнице. Откройте. Мы бунтовщиков ищем. Цареубийц.
– У нас таких нет, – спокойно сказал Монферран.
– Август Августович, – зашипел ему в ухо Алексей. – Я скажу, что это я впустил его, а вы не знали…
– Молчи! – Огюст резко обернулся, взгляд его стремительно пронесся по коридору. – Молчи уже…
– Откройте, сударь, – снова настойчиво проскрипел голос за дверью. – Мы посмотрим и уйдем.
– Да не може у их быть, – донесся еще один голос, и Монферран узнал здешнего дворника Игнатия. – У кого угодно, да не у их… Это ж человек известный, строитель. Чего ему бунтовщиков прятать?
– Мне велено все осмотреть! – отрезал хриплый.
И тут Огюст толкнул Алексея в плечо и шепнул ему:
– Быстро, Алешка, быстро! Часы к двери!
Алексей понял приказ и живо метнулся к высоченным старинным часам, что стояли у стены посреди коридора. Эти музыкальные часы-шкаф Монферран, не удержавшись, купил год назад на какой-то распродаже и установил в коридоре, ибо для любой из комнат они были велики. Часы были настоящим произведением искусства, их оформление приводило в восторг всех, кто приходил в гости к Монферрану, однако били они так громко, что будили всех в квартире, и Огюст вскоре, поковырявшись в механизме, лишил их боя.
Зная, как тяжел громоздкий шкаф, архитектор подскочил к слуге и помог ему сдвинуть часы с места. В несколько секунд они передвинули их на две сажени вправо, и шкаф заслонил и совершенно скрыл дверь библиотеки, притиснувшись к стене детской.
После этого Огюст вернулся назад и спокойно отворил входную дверь.
Вошли трое полицейских, один из которых, судя по всему офицер, держал в руке обнаженную саблю, и с ними дворник Игнатий.
– Извиняемся, ваша милость! – пробормотал он в сильном смущении, прошмыгивая мимо Монферрана.
– Кто предписал вам, сударь, учинять обыск в моей квартире? – резко спросил Огюст офицера. – Вы знаете, кто я такой?
– Знаю, ваша милость, – ответил полицейский. – Знаем-с, что при дворе служите… Но закон-с! Бунт был сегодня. А тут видели бунтовщика. Позвольте-с только в комнаты заглянуть. И мы тотчас уйдем. Приказ генерал-губернатора – искать везде и всюду.
– Не городите вздора! – прорычал Монферран. – Генерал-губернатор убит. Я это видел своими глазами.
– Стало быть, помощника, сударь… Либо нового уже назначили. Я не знаю, но мне так велено. Не извольте гневаться.
– Ну хорошо же! – Глаза архитектора метали молнии. – Как вам угодно, но имейте в виду, так просто вам это не обойдется. Лезьте же куда хотите: в шкафы, под кровати, извольте! Однако со мной шутки плохи, запомните!
Офицер, пожилой и опытный служака, знал такого рода угрозы и знал, что они не всегда пусты, однако долг пересилил в нем опасения, к тому же он был только исполнителем чужой воли. Втроем стражи порядка заглянули в каждую из комнат, сначала – в привратницкую и комнатку горничной, причем там и там не постеснялись действительно нагнуться, чтобы заглянуть под кровати и приоткрыть дверцы платяных шкафов. То же произошло и в хозяйских спальнях, а в кабинете офицер полез было под письменный стол, но у него заломило поясницу, и он разогнулся с кряхтением, понимая, как нелепо искать бунтовщика под столом. В гостиной прятаться было негде, туда полицейские не стали заходить, только посмотрели через порог. Однако Огюст указал офицеру на пылающий камин и настойчиво посоветовал:
– Туда посмотрите, туда! Может, он из породы саламандр!
– Чертей не ловим-с! – отрезал офицер и, дойдя до конца коридора, остановился перед дверью детской. – А что здесь имеется?
– А вы зайдите и посмотрите! – понижая голос, но также яростно ответил хозяин и, так как офицер заколебался, схватил его за рукав и, распахнув двери, втянул в комнатку.
Луи спал крепко, не разбуженный шумом в коридоре. Под опущенной кисеей просвечивало его хрупкое личико.
Огюст близко поднес свечу в подсвечнике к изголовью колыбели, отдернул полог, осветив спящего ребенка, и глухо прошипел в лицо опешившему офицеру:
– Ну? Похож он на вашего цареубийцу?! Заберете или нам оставите?
– Простите, ваша милость, – с видом ужасного смущения пробормотал страж порядка. – Не извольте сердиться… Прощайте-с!
– А я вам говорил! – прогудел из угла коридора дворник.
– Молчать, болван! – отрубил в ответ ему полицейский, и через минуту от всей компании не осталось и следа.
Огюст тщательно запер за ними двери и, упав на табурет, тихо расхохотался. Элиза встала возле него на колени и молча его обняла.
Алексей вытер концом указательного пальца капельки пота, выступившие у него на переносице, и улыбнулся Анне, которая на протяжении всей сцены стояла возле стены, будто приклеившись к ней, с расширенными застывшими глазами, а теперь, оживая, начала тихонько всхлипывать.
– Надо же! – произнес наконец Алеша. – И как они, Август Августович, не догадались-то, что тут еще комната есть?
– Ты бы тоже не догадался, – усмехнувшись, проговорил архитектор. – Тут голову иметь мало, надо уметь в голове план рисовать, а этому учиться надо. Гостиная длинная, окна вдоль стены, так что кажется еще длиннее. Ширина библиотеки невелика. Высчитать ее в уме не так легко, а этим-то болванам и подавно такая задача не по плечу. А я еще жалел, что для книг у меня так мало места… Уф! Пусти меня, Лиз, я встану. И давайте-ка отодвинем часы и посмотрим на вашего гостя.
– Анри, но ты… ты помнишь… он ранен! – чуть дрогнувшим голосом произнесла Элиза.
– Еще бы не помнить! Без этого на лестнице бы не было крови, – налегая плечом на шкаф, архитектор в душе удивился, как они с Алексеем смогли так быстро его сдвинуть. – А вы, господа, не могли додуматься смыть кровавые пятна, а?
– Я смывала, – чуть слышно отозвалась Анна. – Мне Элиза Эмильевна велела, и я смыла. Но, значит, не везде.
– Значит, делать это надо было тебе, Алеша, а ребенку этого не поручать! – заметил Огюст. – Уф, ну, кажется, ползет… Экая тяжесть!
Дверь библиотеки была заперта, и Элиза, поспешно достав из-за корсажа ключ, открыла ее.
Между тесными рядами книжных шкафов, прямо на полу лежал матрас, застеленный чистой простыней. Поверх одеяла на этой импровизированной постели полулежал, опираясь на локоть, человек, одетый в гренадерский мундир. При появлении хозяина он, видимо сделав над собой неимоверное усилие, поднялся, держась рукой за шкаф, и шагнул навстречу Огюсту. Свеча озарила ладную фигуру, растрепанную белокурую голову, совсем молодое лицо с голубыми чистыми глазами. Раненому было, наверное, около двадцати пяти лет.