"Хоть бы этот царь Панчала
На тот свет скорей убрался!
Что за жизнь пошла такая –
Замуж дочерей не выдать!"
Жрец попробовал её осадить:
"Что ты мелешь, негодяйка,
Слов своих не понимая!
Царская ли то забота –
Женихов искать девицам!"
Старуха в долгу не осталась:
"Всё я понимаю, брахман.
Я кляну царя за дело.
Некуда деваться людям
От нахлебников и татей.
Ночью от воров нет спасу,
Днём от сборщиков налогов.
Царь от всех отгородился,
Беззаконью потакает.
Не свести концы с концами –
Кто ж жениться пожелает?"
"Её правда", – решили царь со жрецом и пошли дальше. Тут до них донёсся голос пахаря. Волу его лемехом плуга подсекло ногу. Он залёг, а пахарь стал проклинать царя:
"На копьё бы напоролся
В битве этот наш Панчала,
Как на острый лемех плуга
Напоролся вол злосчастный!"
Жрец вступился за царя:
"Беспричинно ты, негодник,
Злишься на царя Панчалу.
Он ни в чём не провинился
И не заслужил проклятий".
Пахарь возразил:
"Нет, совсем не без причины
Злюсь я на царя Панчалу.
Некуда деваться людям
От нахлебников и татей.
Ночью от воров нет спасу,
Днём от сборщиков налогов.
Царь от всех отгородился,
Беззаконью потакает.
Мытари его сегодня
Приготовленный мне завтрак
У моей жены отняли.
Ей пришлось опять готовить.
Я проголодался в поле
И оглядываться начал –
Лемех плуга повернулся
И волу порезал ногу".
Пошли они дальше и в какой-то деревне заночевали. Поутру хозяин сел доить свою комолую корову, а та вздумала лягаться, ударила его самого и опрокинула подойник с молоком. Хозяин стал проклинать царя:
"Пусть в сражении ударят
Булавой царя Панчалу,
Как меня сейчас лягнула
Непослушная корова!"
Жрец возразил:
"Опрокинула подойник
Норовистая скотина,
Так при чём здесь царь Панчала?
Он-то в этом неповинен!"
Тот ответил:
"Ты недальновиден, брахман.
Есть за что винить Панчалу:
Эту злющую корову
Мы бы сами не доили,
Кабы мытари-пиявки
Молоко с нас не тянули!"
"Верно он говорит", – подумалось им. Вышли они на большую дорогу и направились назад к городу. А в деревне, лежавшей у них на пути, мытари зарезали пёстрого телёнка, чтобы из его шкуры наделать себе ножен для мечей. Корова, его мать, затосковала, перестала есть траву, пить воду, только слонялась по деревне и жалобно мычала. Глядя на неё, деревенские ребятишки стали слать царю проклятья:
"Хоть бы царь детей лишился,
Хоть бы он иссох от горя,
Как несчастная корова,
Что страдает без телёнка!"
Жрец воскликнул:
"Коли мается скотина –
Пастухи недоглядели;
Нет вины царя Панчалы,
Что она мычит тоскливо".
Ребятишки отозвались:
"Не скажи, достойный брахман!
Виноват-таки Панчала,
Он ведь мытарям позволил
Шкуру снять с её телёнка!"
"Ваша правда", – признали царь с жрецом и отправились дальше. Проходили они мимо пересохшего пруда; вороны клевали там лягушек. Только поравнялись с прудом, как бодхисаттва устами лягушки произнёс:
"Пусть с детьми сожрут Панчалу,
Когда он падёт в сраженье,
Как лягушек пожирают
Деревенские вороны!"
Жрец возразил:
"Не всем живым дарует царь защиту,
Но только человеческому роду.
Царь неповинен в нарушенье дхармы,
Когда на вас охотятся вороны".
Лягушка отозвалась:
"Неблагородны твои речи, брахман,
Ведь ты стремишься угодить владыке!
Когда цари народ свой притесняют,
Льстецы становятся опорой трона.
А будь у нас хорошее правленье,
Так у людей завёлся бы достаток,
Чтоб не скупиться в жертвоприношеньях.
Вороны бы остатками кормились
И перестали б поедать лягушек".
"Все, выходит, нас проклинают, даже лягушки в пруду!" – убедились царь со жрецом. Вернулись они в столицу и, памятуя о наставлении, что дал им бодхисаттва, взялись за ум и стали править согласно дхарме.
\
Примечания.
1 – В джатаках нередко название царства, именование его жителей и имя царя совпадают, либо же имя царя произведено от названия царства патронимическим аффиксом. Это означает, что из памяти ещё не изгладилась эпоха протогосударственных племенных объединений: название племени распространялось на территорию, им занимаемую, а индивидуальность царя была совершенно не важна.
Джатака о подвижнике Аламбуше и небесной деве
Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Cattalisa-Nipata. 523 Alambusa-Jataka.
Перевод с пали: В. Эрман, А.В. Парибок, 2002 г. выполнен по изданию В. Фаусбёля, опубликованному в Лондоне в 1877-1897 гг. По этому же изданию указан и порядковый номер джатаки.
"Тогда в горнем чертоге Судхарме…" – это сказал Учитель в роще Джеты по поводу некоего монаха, которого смущала его бывшая в мирской жизни жена. "Правда ли, монах, что ты тоскуешь?" – спросил его Учитель. "Правда, почтенный". – "Кто же нагнал на тебя тоску?" – "Моя бывшая жена". – "Эта женщина, о монах, причинила тебе много вреда. Ты когда-то из-за неё потерял способность созерцать и три года пролежал в беспамятстве, а очнувшись, стал горько каяться", – произнёс Учитель и рассказал о былом.
"Некогда в Варанаси правил царь Брахмадатта. Бодхисаттва родился в ту пору брахманом где-то в царстве Каши. Возмужав, он достиг совершенства во всех искусствах, стал, по древнему обычаю, подвижником и зажил в лесной глуши, поддерживая свою жизнь плодами и кореньями. Как-то раз одна олениха щипала траву и пила воду на том месте, где бодхисаттва помочился. И, любя его, она оттого понесла. С тех пор она стала постоянно пастись рядом со скитом бодхисаттвы. Великий присмотрелся к ней и увидел, что она на сносях. В свой срок олениха разродилась мальчиком. Великий отечески полюбил это дитя и взял к себе на воспитание. Нарёк он его Ришьяшрингой[57]. Когда тот подрос и вошёл в разумный возраст, бодхисаттва обратил его в монашество. Состарившись, он ушёл вместе с сыном в рощу Нари[58] в Гималаях и дал ему такой наказ: "Сынок, здесь, в Гималаях, можно встретить порой существа, что именуются женщинами. Они похожи на цветы, что тут растут. Того, кто склонится на их уловки, ждёт погибель. Им никак нельзя подчиняться". Затем бодхисаттва скончался и возродился на небесах Брахмы, а Ришьяшринга остался жить в Гималаях и счастливо, будто играючи, занимался созерцанием. Сделался он суровым подвижником, предался умерщвлению чувств. И вот от пыла его добродетели престол Шакры содрогнулся. Сосредоточившись, Шакра понял, в чём дело, и обеспокоился: "Так он, пожалуй, меня и небесного престола лишит". И решил он послать к Ришьяшринге апсару, чтобы та обольстила его и отвлекла от подвигов. Он посмотрел на всех своих божественных прислужниц – а было их у него два с половиной десятка миллионов – и увидел среди них некую апсару Аламбушу: лишь она одна изо всех них показалась ему способной совратить подвижника. Подозвал он её к себе и повелел ей отправиться к Ришьяшринге.
Тогда в горнем чертоге Судхарме
Вождь богов и отец победы,
Одолевший демона Вритру,
Слово молвил могучий Индра
Аламбуше, деве небесной:
"Все Тридцать Три небожителя
И сам Индра, богов предводитель,
Тебя, о прелестная, молят:
Ты, Аламбуша, неотразима –
Искуси Ришьяшрингу-аскета!
Его подвиги нам угрожают.
Целомудрен он, верен обетам
И давно устремлён к нирване.
Сбить с пути его постарайся!"
Отвечала Аламбуша Шакре:
"Что за речи, небесный владыка?
Почему ты меня отличаешь,
Искусить посылаешь аскета?
Здесь, в твоей ашоковой роще,
Предостаточно дев прелестных.
Есть подобные мне, есть и краше –
Дай одной из них порученье,
Пусть они соблазняют аскета!"
И промолвил могучий Индра:
"Ты сказала сущую правду.
Здесь, в моей ашоковой роще,
Предостаточно дев прелестных.
Есть такие, как ты, есть и краше.
Одного у них нет – уменья!
Ни одна не сравнится с тобою
В искусстве прельстить мужчину.
Ты, о женщина с дивным телом,
Бесподобна в этом искусстве.
А раз так, то иди, о благая,
Ты здесь лучшая среди женщин.
Своей прелестью ты, я знаю,
Победишь суровость аскета".
Отвечала ему Аламбуша:
"Я отказываться не смею –
Царь богов мне даёт порученье,
Но робею я пред Ришьяшрингой:
Опалит меня жар его духа.
Ведь уж многие в ад попали
Иль увязли в чреде рождений,
Искусить пытаясь подвижников.
Право, зябко мне стало от страха!"
И, сказавши так, в путь пустилась
Бесподобная обликом апсара.
Прельстить устремилась прелестная
Ришьяшрингу дева Аламбуша.
Добралась она до той рощи,
Где стоял шалаш Ришьяшринги.
Расцветали тогда повсюду
Бутоны красного бархатника.
Там из сумерек предрассветных
В раннюю пору завтрака
Вышла апсара к Ришьяшринге,
Когда он подметал у костра.
И сказал изумлённый подвижник:
"Ты явилась ко мне, как молния,
Блещешь, словно звезда падучая.
Крутобёдрая и лукавая,
Кто ты, дева, мой взор влекущая?
На запястьях твоих браслеты,
А в ушах драгоценные серьги.
Ты как солнце в полдень сияешь…
Твоя кожа благоухает
Превосходной сандаловой пудрой.
Ты стройна, нежна и пригожа,
Ноги ставишь изящно и ровно.
Ты идёшь и с собою уносишь,
О желанная, мою душу.
Твои бёдра сужаются книзу –
Я их хоботу уподоблю.
Умащённые лучшими мазями,
Они блещут, как ось колесницы.
Твой пупок, пушком окаймлённый,
Вид имеет цветущего лотоса,
Он лоснится, и издали кажется,