Тот молодой лебедь, что должен был прорвать паутины и получал еды вдвое больше других, разлетелся, ударил, четыре паутины пробил, а в пятой завяз. Прибежал паук, откусил ему голову и выпил кровь. Пробовали и другие прорваться, да все застревали, и всех их паук пожирал. Так всё лебединое племя и вымерло."
Калахастин заключил эту историю такими словами:
Когда-то в прошлом лебеди,
Скитальцы поднебесные,
От пищи, им несвойственной,
Погибли целым племенем.
С тобою будет точно так,
Предупреждаю, государь:
Прогонят из страны
За трапезы запретные.
Царь хотел опять что-то рассказать себе в оправдание, но тут уж не стерпели горожане:
– Господин наш, военачальник! Какой толк уговаривать кровопийцу и людоеда? Гони его прочь из царства, коль не даёт зарока!
Тут уж царь прикусил язык – ведь всех не переспоришь. И военачальник спросил его ещё раз:
– Ну что, государь, дашь зарок?
– Нет, не могу.
Калахастин позвал всех царских наложниц, сыновей, дочерей и говорит царю:
– Государь, посмотри на своих родичей в их богатом убранстве, на советников, на царственную роскошь вокруг. Не губи ты себя, зарекись не есть человечину!
– Ради человечины всем поступлюсь.
– Раз так, государь, ступай прочь из города и из нашего царства!
– Хорошо, Калахастин, я уйду. Не нужно мне царство. Отпусти только со мной моего повара и оставь мне мой меч.
Отдали тут ему меч, дали с собою котёл, чтобы варить человечину, корзину его, совершили обряд низложения с трона и прогнали их с поваром прочь.
Царь ушёл из города и поселился вместе с поваром в густом лесу под баньяном. Он подстерегал людей на дорогах, убивал их и приносил трупы повару, а повар готовил ему еду из человеческого мяса. Так они оба и жили. Когда с криком "Стойте! Я разбойник-людоед!" выскакивал он из чащи, никто не мог устоять, и все люди тут же падали наземь. Он выбирал, кого пожелает, взваливал жертву на плечи как придётся – кого вниз головой, кого вниз ногами – и тащил её к повару.
Но вот однажды он никого в лесу не встретил и вернулся без добычи.
– Что, господин? – спросил повар.
– Ставь котёл на огонь.
– А мясо где, господин?
– Будет и мясо, не беспокойся.
– Вот мне и конец пришёл! – понял повар.
Трясясь от страха, развёл он костёр и поставил котёл на огонь. Тут людоед его зарезал, освежевал, сварил и съел. С тех пор он остался один и готовил себе сам.
По всей Джамбудвипе стало известно, что в этом лесу нападает на путников людоед.
Той порой один состоятельный брахман собрал обоз в пятьсот телег и поехал торговать из восточных областей в западные. Он слыхивал, что в лесу на его пути засел разбойник-людоед, подстерегающий путников, и решил не идти через лес без охраны. Как приехал в деревню у леса, стал просить жителей: "Помогите мне благополучно пройти через лес", заплатил им тысячу монет, и дальше они пошли с ним.
Обоз-то двигался впереди, а сам брахман, умытый и умастившийся благовониями, нарядно одетый, сверкающий драгоценностями, сидел в удобной повозке, запряжённой белыми волами, и ехал последним, а вокруг шла нанятая им стража.
Людоед же засел на дереве и высматривал жертву среди проходивших. Сначала никто ему не приглянулся.
"В этих людях и есть-то нечего", – думал он, но едва лишь увидел брахмана, у него потекли слюнки, и пробудился в нём голод.
Когда брахман поравнялся с деревом, он со своим кличем "Стойте! Я разбойник-людоед!" соскочил на землю, размахивая мечом. И никто против него не устоял – все так и повалились на землю ничком. Людоед ухватил брахмана за ноги, выдернул его из повозки, взвалил себе на спину вниз головою и побежал, а голова брахмана колотилась об его пятки.
Тут охрана пришла в себя.
– Ишь, как бежит, – заговорили меж собой люди. – Не зря же нам брахман тысячу заплатил, чтобы мы его охраняли. Что же мы, не мужчины? Поймаем – не поймаем, а попытаться догнать его надо.
И они пустились в погоню.
Людоед обернулся, но поначалу никого позади не увидел и замедлил шаг; тут-то его и догнал какой-то смельчак, опередивший других. Людоед, заметив его, перемахнул через лежащее дерево, да не рассчитал и угодил ногой на ветку акации. Её длинный шип вонзился ему в подошву, и людоед захромал, оставляя кровавый след. Преследователь закричал:
– Смотрите, я его ранил! Вы только не отставайте, сейчас я его схвачу!
Остальные увидели, что людоед стал слабеть, и поднажали. Тут уж он понял, что теперь от него не отстанут, и бросил брахмана – лишь бы спастись самому. Охрана же, выручив брахмана, не захотела дальше преследовать людоеда и вернулась назад.
А людоед добрался до своего баньяна, заполз в самую чащу ветвей и там, помолившись духу дерева, дал обет:
– О дух дерева! Если ты сделаешь так, чтобы рана моя зажила за неделю, я соберу сто кшатриев со всей Джамбудвипы и принесу их тебе в жертву. Кровью из их глоток я омою ствол дерева, где ты живёшь, его ветви обвешу их потрохами и поднесу тебе пять сортов сочного мяса.
Есть и пить ему было нечего, а потому тело у него стало ссыхаться, и рана зажила даже быстрее, чем через неделю; но сам он решил, что ему и впрямь помог могущественный дух. Поправившись, он несколько дней отъедался человечиной, а после сказал себе: "Я многим обязан этому духу. Пора исполнять обещание".
И, перепоясавшись мечом, отправился он на охоту за кшатриями.
Тут повстречался ему один яккха – приятель по той прошлой жизни, когда и он сам был таким же пожирателем человеческой плоти. Яккха его сразу узнал: "Да это же мой бывший приятель в новой личине!" – и окликнул:
– Эй, друг, ты меня узнаёшь?
– Нет, не узнаю.
Яккха напомнил ему кое-что из прошлого; царь узнал его и разговорился.
– Ты кем нынче родился? – спросил яккха.
Царь-людоед всё ему рассказал: и кем он родился, и как его изгнали из царства, и где он теперь живёт. Рассказал, как распорол колючкою ногу, какое духу дерева дал обещание, и заключил, что теперь идёт его исполнять.
– Надо бы, чтобы ты мне в этом деле помог. Пойдём вместе, друг.
– Я бы, друг, и пошёл, да занят, теперь не могу. Зато я знаю один заговор, "бесценное слово" его можно назвать – он дарует силу, проворство, боевой дух. Хочешь, я тебя ему научу?
– Отлично, – сказал царь.
Яккха научил его заговору, и они разошлись.
А людоед, зная заговор, стал с той поры стремительным, словно вихрь, и безмерно дерзким. За семь дней он пленил сто кшатриев – всех тех прежних царевичей, с которыми вместе учился. Подстерёг кого в парке, кого в ином месте – на каждого налетал вихрем со своим кличем, прыгал, вопил, хватал их, испуганных, за ноги и закидывал себе за спину вниз головою. Как ветер мчался обратно, и головы пленников колотились об его пятки. Он подвешивал их на свой баньян на верёвках, продёрнутых через раны в ладонях. Они висели, едва касаясь земли пальцами ног, и порывы ветра качали их, словно гирлянды или корзинки увядших цветов.
А на Сутасому людоед не пошёл, помнил, что тот был когда-то его учителем, да и не хотел, чтобы Джамбудвипа совсем оскудела царями.
И вот стал он готовиться к жертвоприношению: развёл костёр и начал тесать жертвенный кол.
"Видно, это он готовит мне жертву, – подумал дух дерева, глядя на это. – А ведь я не лечил его рану. Что же мне делать? Кто поможет мне предотвратить великое смертоубийство? Самому ведь мне с ним не сладить".
И дух отправился к богам – властителям сторон света. Он поведал им о своей беде и просил: "Удержите его!"
– Да нет, мы тоже не можем, – сказали они.
Пошёл он дальше, к самому Шакре. Рассказал всё опять и попросил:
– Удержи его!
– Сам я удержать его не смогу, – ответил Шакра. – Зато я скажу тебе, кто это сможет.
– Ну и кто же?
– Сутасома, сын царя Кауравы, что правит царством Куру в городе Индрапаттане. Никто кроме него, будь то человек или бог, не способен на это. Он и жизнь царям спасёт, и укротит людоеда – возьмёт с него зарок не есть больше человечины. Он всю Джамбудвипу словно бы оросит нектаром бессмертия. Если ты хочешь спасти царям жизнь, вели людоеду поймать Сутасому и принести его тебе в жертву.
– Отлично, – отвечал дух.
Он быстро воротился к себе и, приняв облик лесного отшельника, подошёл к людоеду. Заслышав шаги, тот обернулся: уж не царь ли какой сбежал? И, заметив отшельника, погнался за ним с мечом.
"Подвижники тоже ведь кшатрии, – рассуждал он. – С ним и будет сотня, можно будет приступать к жертвоприношению".
Три йоджаны гнался людоед за подвижником, взмок весь, а не догнал. Тут ему подумалось:
"Что за диво? Я ведь раньше и слона, и коня, и колесницу на бегу нагонял, а сейчас подвижник вроде и не торопится, я бегу со всех ног, а догнать его не могу! Попробую-ка пронять его словом. Вот крикну ему: "Стой!" – он остановится, и тут-то я его и схвачу".
И он крикнул: "Стой, шраман!"
– Я-то стою, – отвечал тот. – Ты сам попробуй остановиться!
– Ты за чем говоришь неправду? Подвижники и под страхом смерти не лгут, – сказал людоед с укоризной:
Я "стой" сказал тебе, а ты идёшь упрямо,
Смеёшься мне в глаза: я-де уже стою.
Смотри, подвижник! Лгать тебе не подобает,
И меч в моих руках – не детская игрушка!
Лесной дух ответил:
Стою я, государь, за истинную дхарму,
От имени и рода своих я не отрёкся.
Разбойник, говорят, перед судом посмертным
Не сможет устоять – он попадает в ад.
Этими словами он хотел напомнить разбойнику, что тот и имя своё потерял – был раньше Брахмадаттой, а теперь сам стал звать себя людоедом, – и от рода отпал – был изгнан из царства и кшатрием быть перестал; да и каким кшатрием может быть тот, кто ест человечину!
А потом он добавил:
Если отваги достанет,
В плен возьми Сутасому
И принеси духу в жертву –
Добудешь себе этим небо.
С этими словами дух вновь принял свой истинный облик и, вознесясь над землёю, засиял словно солнце.