К подвижникам был всегда благосклонен.
Я чист, мне путь посмертный не страшен,
Кто в Дхарме твёрд, не боится смерти.
Я с жизнью расстанусь без сожаленья.
Ешь меня сам или духу пожертвуй.
Внимая этим речам, людоед испугался:
"Царь Сутасома, как видно, – праведник и человек, знающий благо. Нельзя мне его есть, а не то как бы голова моя не разорвалась на семь кусков, или как бы мне не провалиться сквозь землю".
– Сдаётся мне, приятель, что съесть тебя мне не под силу, – сказал он и прибавил:
– Я лучше отраву приму добровольно,
За хвост буду дёргать злобную кобру:
Ведь у того голова разорвётся,
Кто человека, верного слову,
Такого, как ты, вознамерится съесть.
– Ты подобен смертельному яду, никто не станет тебя есть, – сказал он Великому и вновь попросил прочесть ему строфы.
– Ты недостоин внимать этим строфам, толкующим о безупречной Дхарме, – ответил бодхисаттва, желая пробудить в нём почтение к Дхарме.
"Должно быть, эти строфы и впрямь необыкновенные, – решил людоед. – Ведь Сутасома – первый мудрец на всей Джамбудвипе. Я его отпустил, а он выслушал строфы, почтил того, кто ему их преподал, и вернулся назад, на верную смерть. Выходит, ему ничего больше не нужно от жизни".
Тут людоеду ещё сильнее захотелось их услышать, и он почтительно попросил:
– Бывает, что люди, услышав Дхарму,
Добро и зло различать начинают.
Прочти мне строфы, и я, быть может,
Тоже стану Дхарме причастен.
"Вот теперь людоед действительно хочет слушать, и пора мне их поведать", – подумал Великий.
– Слушай, приятель, внимательно, – начал он, воздал хвалу строфам так же, как это сделал брахман Нанда и, покрывая голосом все шесть небес мира желаний, прочёл людоеду те строфы.
Боги внимали ему и восклицали: "Превосходно!"
И оттого ли, что Сутасома хорошо прочёл строфы, а может, и оттого, что сам людоед был умён, но только того пронзила мысль:
"Не сам ли всеведущий просветлённый произнёс эти строфы?" – и от радости всё существо его просияло радугой цветов.
К бодхисаттве он проникся тёплой приязнью, словно увидел в нём своего царственного отца, возведшего его на престол.
"У меня нет золота ни в слитках, ни в звонкой монете – ничего, чем бы я мог достойно отблагодарить Сутасому, но за каждую строфу я пообещаю ему исполнить по одному его желанию", – подумал он и сказал:
– Воистину, смысла полны эти строфы,
А выражение приятно для слуха.
Ты мне их, воитель, прекрасно преподал.
Я в восхищении и рад безмерно,
И в благодарность за это, кшатрий,
Исполню четыре твоих желанья.
– Вряд ли ты сможешь исполнить мои желанья, –
недоверчиво ответил ему Великий. –
Ведь ты о смерти своей не заботишься вовсе,
Ни небо, ни ад, ни зло и ни благо
Тебя нимало не занимают.
Дурному привержен, утробе ты служишь.
Как можешь ты, грешник, исполнить желанья?
Представь: назову я тебе желанье,
А ты исполнять его не захочешь.
Начнутся у нас пререкания и споры,
А рассудительному человеку
От них подальше лучше держаться.
"Нет, не верит он мне, – подумал людоед. – Что ж, я ему поклянусь".
– Давать не следует обещаний,
Которых потом не сможешь исполнить.
А ты говори и не сомневайся.
Исполню, хотя бы ценою жизни.
"Он говорит очень смело, – подумал Великий. – Похоже, от слова он не отступится. Хорошо! Но если своё главное желание – чтобы он закаялся есть человечину – я выскажу сразу же, то ему будет нелегко меня послушаться. Лучше я сначала назову три других желания, а это пусть будет последним".
И он произнёс:
– Арию арий всегда товарищ,
С умным разумный всегда сойдётся.
Хочу увидеть тебя столетним
Первое это моё желанье.
Услышав это, людоед исполнился радости. Он подумал:
"Этот царь, из-за меня едва не лишившийся царства, желает теперь долгой жизни мне, отъявленному разбойнику, принёсшему ему столько зла и покушавшемуся его съесть! Как же он ко мне расположен?"
Людоеду и в голову не пришло, что в желании был скрытый умысел.
И он в таких словах согласился ему последовать:
– Арию арий всегда товарищ,
С умным разумный всегда сойдётся.
Пусть ты увидишь меня столетним –
Да сбудется это твоё желанье.
Тогда бодхисаттва сказал:
– Тех кшатриев, на дереве висящих,
Властителей, помазанных на царство,
Хочу, чтоб ты избавил от заклятья их –
Второе таково моё желанье.
Итак, вторым его желанием было сохранить жизнь ста пленникам-царям.
Людоед и на это согласился:
– Тех кшатриев, на дереве висящих,
Властителей, помазанных на царство,
Согласен я избавить от заклятья –
Пусть сбудется это твоё желанье.
А как же они сами, те кшатрии, – слышали они их разговор или нет? Кое-что слышали, но не всё. Людоед развёл костёр поодаль от дерева, чтобы пламя и дым не повредили ему, а Великий разговаривал с ним, сидя между костром и деревом, поэтому слышали они их через слово. Теперь они стали ободрять друг друга:
– Не бойтесь, скоро Сутасома усмирит людоеда.
В этот миг Сутасома сказал:
– Пленил ты кшатриев больше сотни,
Продёрнул несчастным верёвки в ладони,
Льют они слёзы и тяжко страдают.
Назад отпусти их в родные царства –
Это третье моё желанье.
Почему же Великий третьим назвал такое желание – чтобы людоед отпустил кшатриев обратно в их царства? А вот почему. Людоед ведь мог их и не съесть, но из страха, как бы они ему не отомстили, он мог либо оставить их своими рабами, либо просто убить и выбросить трупы, либо продать в рабство на чужбине. Потому Сутасома и пожелал освобождения царей особо.
Людоед согласился:
– Пленил я кшатриев больше сотни,
Продёрнул несчастным верёвки в ладони,
Льют они слезы и тяжко страдают.
Но я отпущу их в родные царства,
Пусть сбудется это твоё желанье.
Только теперь бодхисаттва назвал четвёртое желание:
– Царство твоё давно в запустенье,
Невзгоды подданных одолели,
Народ попрятался по пещерам –
Есть зарекись человечье мясо!
Четвёртое это моё желанье.
На это людоед только хлопнул в ладоши и расхохотался:
– Почтенный Сутасома, что это за речи! Разве я могу исполнить такое желание? Назови мне лучше что-нибудь исполнимое.
Ведь это моя любимая пища,
Из-за неё я в лесу очутился,
Как я могу от неё отказаться?
Прошу, назови иное желанье.
– Ты говоришь, что не можешь дать такого зарока – сказал ему на это Великий, – потому что тебе очень нравится человечина. Но тот, кто свершает грех ради удовольствия – просто глупец.
О воин! Кто равен тебе по рожденью,
Не должен давать своим прихотям воли.
И разве ты сам себе не дороже
Услад, что цари себе позволяют?
– Что же мне теперь делать? – встревожился людоед. – Я не могу ни Сутасому заставить взять обратно это желание, ни сам перестать есть человечину.
И с глазами, полными слёз, он сказал:
– Мне столь по душе человечье мясо,
Что мне невмочь от него отказаться.
Сутасома, имей снисхождение,
Прошу, назови иное желанье.
Бодхисаттва ответил:
– Кто прихотям своим бездумно потакает,
Гонясь за ними, тот себя напрасно тратит.
Подобно пьянице, что выпил чашу с ядом,
Страдать он тяжко после смерти будет.
А тот, кто, взвесив всё, их отсекает
И выбирает будущее благо –
Ведь так больной лекарство принимает, –
Блаженствовать тот после смерти будет.
Людоед жалостно возразил:
– Я мать свою, отца оставил,
Рукой махнул на наслажденья все,
В лесу я очутился ради мяса:
Как от него могу я отказаться?
Великий сказал ему:
– Мудрые не повторяют дважды,
Благой человек своё слово держит.
Сначала сказал ты: "Исполню желанья".
Теперь говоришь ты совсем иное!
Великий напомнил ему:
– Ты сам же сказал мне:
"Давать не следует обещаний,
Которых потом не сможешь исполнить.
А ты говори и не сомневайся.
Исполню, хотя бы ценою жизни".
И он продолжал, стремясь воодушевить людоеда:
– Муж, кому дорога добродетель,
С жизнью расстанется, но не с Дхармой.
Благой человек своё слово держит.
Что обещал, то скорее исполни,
И тогда ты, превосходный воитель,
В делах приблизишься к совершенству.
Чтоб руку сохранить – отдай богатства;
Чтобы себя спасти – рукой пожертвуй.
Но чтобы Дхарму соблюсти, муж благородный
Отдаст богатство, руку, и даже жизнь.
Так Великий убеждал его в том, что должно следовать истине, а затем напомнил, как надлежит чтить учителя:
– Учитель, преподавший тебе Дхарму,
Кто от сомнения тебя избавил, –
Всегда твоя надежда и опора,
И дружба с ним не старится вовеки.
И он продолжал:
– Любезный людоед, не следует нарушать слово, данное достойному учителю. А ведь я ещё в юности был твоим вторым учителем и многое тебе преподал, а теперь я прочёл тебе строфы, стоящие по сотне каждая и полные мудрости просветлённых. Ты должен меня послушаться.
"Делать нечего, – подумал людоед. – Сутасома и учитель мой, и мудрый человек, да и слово я ему дал. Всё едино умирать придётся. Зарекусь есть человечину, исполню его желание".
Он встал, бросился в ноги Сутасоме и, проливая потоки слёз, дал ему то обещание, какого тот просил:
– Нет мне ничего милее мяса,
Для него в лесу я очутился,
Но раз меня об этом просишь ты,
Исполняю я твоё желанье.
– Так тому и быть, друг, – сказал ему Великий. – Когда человек и впрямь вступил на стезю добродетели, он скорее умрёт, чем сойдёт с неё. Я принимаю твои обещания. Ты встал на путь, указанный тебе учителем, и я молю тебя: если я тебе дорог, то обещай мне следовать пяти заповедям.
– Хорошо, друг, перечисли мне их.