И вот углядел он за городом мёртвого быка и, поднеся ему травы и воды, стал приговаривать: "Ешь, ешь, пей, пей!" Видя его за этим занятием, прохожие восклицали: "Почтенный Суджата, в разуме ли ты, что подносишь еду и питьё мёртвому быку?" – на что Суджата не отвечал ни слова.
Придя к его отцу, прохожие рассказали: "Сын твой лишился рассудка, потчует мёртвого быка травой и водой!" Забыв об отце, мирянин забеспокоился о сыне. Он поспешил к нему и спросил: "Что с тобой, дорогой Суджата? С чего это ты подносишь еду и питьё мёртвому быку?!" – и, сказав так, он пропел такую гатху:
"Зачем стенать? Зачем, травы нарезав,
"Ешь, ешь", – ты просишь мёртвого быка?
Еда, питьё поднять быка не в силах.
Рассудка ты лишён наверняка".
На это бодхисаттва пропел такую гатху:
"Вот голова его, и хвост его, и уши, –
Вдруг встанет бык, печали вняв моей?
Мой дедушка утратил зримый облик,
Но слёзы льёшь о нём ты столько дней!
У дедушки же ни головы уже, ни рук, ни ног не видно. Так не утратил ли ты рассудок, рыдая над земляною насыпью?!"
Услыхав такие речи, отец бодхисаттвы подумал: "Мудр сын мой! Он знает, что должно знать и в этом и в том мире, и поступил так лишь затем, чтобы наставить меня!" И он сказал: "О дорогой Суджата, премудрый! Я понял, что всё явленное непостоянно, и потому не стану больше печалиться! Да избавит от горя отца такой сын, как ты!" И, молвив так, он воздал хвалу сыну:
"Поистине, погасло пламя скорби, –
Как будто залит жертвенник водой.
Из сердца моего занозу вынув,
Помог ты обрести мне вновь покой.
О юноша, слова твои услыша,
Я впредь рыдать не буду без конца!..
Так, умудрённый, сострадая горю,
Спасает, – как Суджата спас отца!"
Закончив это поучение, Учитель наставил слушавших в Четырёх Благородных Истинах и разъяснил суть джатаки, сказав: "В те времена я был Суджатою!" Мирянин же, приобщась к Истине, вступил на благой Восьмеричный Путь Освобождения.
Джатака о буйволе
Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Tika-Nipata. 278. Mahisa-Jataka.
Арья Шура. Перевод с санскрита А. Баранникова, О. Волковой. Изд. 2-е, доп. 2000г.
Лишь в том случае можно проявить кротость, когда представляется случай простить кого-либо. Поэтому добродетельные даже причиняющих им зло почитают как приносящих пользу. Вот как об этом назидательно повествуется.
Бодхисаттва жил как-то в одном лесном уголке в облике дикого буйвола, с телом в грязных пятнах тины, похожего на движущееся тёмное облако. Пребывая даже в таком, полном заблуждений, состоянии животного, в котором трудно познать праведный закон, он всё же благодаря своему острому уму всеми мыслями ревностно стремился к праведному поведению.
1. И никогда его не оставляло сострадание, что, долго следуя за ним во всех рожденьях, его неотделимым свойством стало. Но всё ж его какие-то поступки повлияли на то, что он родился в этом состоянье.
2. Поэтому Владыка говорил, что непонятна связь между поступками и воздаянием за них. Хотя он был проникнут состраданием, на долю его выпало рождение животным. Но и тогда сознанье праведности было у него.
3. Без кармы нет рождений ряда, и добрые дела не могут принести дурного плода. Однако, хоть и праведности преданный, он иногда в различных состояниях рождался, определённых мелкими частями кармы.
И вот одна низкая, подлая обезьяна, видя его всегда проявляемое врождённое благородство и понимая, что благодаря своему милосердию он не может прийти в гнев или ярость и потому его нечего бояться, различным образом очень сильно досаждала бодхисаттве.
4. Ведь самую большую наглость проявляет негодяй по отношенью к сострадательным и мягким, доходит он до самых безобразных действий, так как нисколько не боится их. Но только лишь почувствует малейшую опасность, каким смиренным он становится, как быстро исчезает его наглость!
Эта обезьяна, то внезапно прыгала сверху на Великосущного, когда он спокойно засыпал или в полудрёме клевал носом, то, взобравшись на него, как на дерево, она раскачивалась на нём. Иногда, когда он был голоден, она, загораживая ему дорогу, мешала пастись. Иногда она тыкала ему в уши палкой. Когда он желал искупаться, она забиралась ему на голову, и закрывала ему глаза руками, а иногда, взобравшись на него и нахально усевшись ему на спину, она понукала его поднятой палкой и изображала из себя Яму.
Великосущный бодхисаттва прощал ей безо всякого волнения, гнева или раздражения, считая всё это наглое поведение обезьяны как бы даром.
5. Для грешников естественно идти дурной дорогой невоспитанности и нахальства. Для добродетельных же кротость – дар желанный, так долго шли они таким путём.
И вот как-то некий якша, возмущённый такими оскорблениями, наносимыми Великосущному, или же желая испытать его характер, когда низкая обезьяна ехала верхом на буйволе, остановился на пути у них и сказал: «Не довольно ли с тебя? Разве эта низкая обезьяна купила тебя или обыграла тебя в кости, или же ты чего-нибудь опасаешься с её стороны? Или же ты не знаешь собственной силы, что, подчинившись ей, возишь её на себе? Поистине:
6. Твои ведь острые рога, подобно молнии, дробят алмаз, стволы деревьев расщепляют, а ноги месят тору в ярости, как будто бы болото.
7. Твоё же тело крепкое похоже на утёс, и совершенна красота его в соединенье с силой. Известна мощь твоя всем хищникам могучим, и даже льву опасно подходить к тебе.
8. Так сокруши её копытом смело, иль рога остриём разрушь её нахальство. Зачем страдаешь ты от наглой обезьяны и сносишь все мученья, как бессильный?
9. Да разве скромностью и добротою и отношением добродетельным к нему возможно излечить злодея? Где действенны лишь острые, горячие и грубые лекарства, от неуместного подобного лечения лишь возрастает дерзость, как болезнь, происходящая из флегмы».
Тогда бодхисаттва, взглянув на якшу, сказал мягким голосом, выражавшим его приверженность к кротости:
10. «Я знаю нрав её непостоянный, к распущенности склонный. Поэтому я прав, когда её прощаю.
11. И разве это называют кротостью, если сильнейшему не можешь ты ответить? А праведному, стойкому в смирении и повеленье добродетельном нам нечего прощать.
12. Поэтому, даже имея силу отомстить, сносить нам следует от слабых оскорбленья. Лучше стерпеть обиду от него, чем добродетелей лишиться.
13. Слабого дурное обращение – возможность лучшая для проявленья добродетели. Зачем же тот, кто предан добродетелям, в подобных случаях применит свою силу, чтоб в результате стойкость потерять?
14. Обычно ведь для проявленья кротости удобный случай зависит от других и трудно достижим. И если кто-то нам даёт для этого возможность, к чему здесь в ярость приходить?
15. Не думая о разрушенье собственного блага, ведёт себя он так, словно старается мои грехи очистить. И если кротость я не проявлю, то кто же, как не я, окажется неблагодарным?»
Якша сказал: «Тогда ты никогда не освободишься от её преследований.
16. Не уважающего добродетели нахального злодея как можно укротить, не отказавшись от смиренного терпенья?»
Бодхисаттва сказал:
17. «Если счастье достаётся благодаря мученья ближних, иль отвращается таким же образом беда, то счастья в результате не достигнуть, и так не стоит поступать.
18. А если он того не понимает, в чём наставляю я его своим терпеньем, то потом столкнётся с тем, кто не прощает, и тот свернет его с неправого пути.
19. Узнав дурное обращенье, он перестанет относиться дурно ко мне подобным. Наказанный, он больше так себя вести не станет, и я тогда освобожусь».
Тогда якша, преисполнившись верой, изумлением и уважением, воскликнул: «Прекрасно, прекрасно!» – кивая головой и делая одобрительные жесты, и прославил Великосущного следующими словами:
20. «Откуда у животных поведение такое? Откуда безграничное почтенье к добродетелям? С каким-либо намереньем ты принял этот облик, несомненно; наверное, ты – подвижник, обитающий в лесу».
Так восхвалив бодхисаттву, якша сбросил негодную обезьяну с его спины и, научив его предохраняющим чарам, исчез.
Таким образом, «лишь в том случае можно проявить кротость, когда представляется случай простить кого-нибудь, поэтому добродетельные даже причиняющих им зло почитают, как приносящих пользу». [Так должно говорить, проповедуя о кротости. Также следует говорить: «Так проявляется непоколебимая стойкость бодхисаттв даже в животном облике; может ли человек или давший обет отречения от дома быть лишённым её?» А также следует излагать этот рассказ при восхвалении Татхагаты и в проповеди о почтительном внимании праведному закону.]
Джатака о разных желаниях
Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Tika-Nipata. 289 Nanacchanda-Jataka.
Переводчик неизвестен.
"Живём хоть в доме мы одном..."
Эту историю Учитель, находясь в Джетаване, рассказал о почтенном Ананде, получившем ценный дар.
Однажды, когда в Варанаси царствовал Брахмадатта, бодхисаттва возродился в образе сына его главной супруги. Когда он вырос, он изучил все науки в Такшашиле и после смерти отца сам стал царём.
А в это время в старом домишке жил один брахман, бывший семейный жрец отца бодхисаттвы, отстранённый от должности. Он был очень беден.
Однажды ночью бодхисаттва, переодевшись в чужое платье, бродил по городу, чтобы узнать, как живёт народ. А в это время какие-то воры, совершив кражу, сильно напились в одном питейном доме и, взяв ещё вина в кувшины, шли к себе домой.
"Эй, кто ты такой?" – закричали воры, встретив на улице бодхисаттву, и, подойдя к нему, сшибли его с ног и сняли с него верхнюю одежду. Потом они взяли свои кувшины и пошли, всячески запугивая царя.
А в этот момент бывший царский жрец вышел из дома и, стоя посреди улицы, наблюдал за созвездиями. Определив по звёздам, что царь попал в руки разбойников, брахман позвал свою жену и сказал ей: