ьше. Германские династии наверное не составляют исключения из этого правила, и в этом заключается препятствие, которое очень хорошо используется Россиею и Австриею и преодоление которого на легальной почве представляется для прусской дипломатии невозможным.
Таким образом современное состояние Германии чревато серьезными опасностями. При всех предпосылках величия и мощи она в конечном счете оказывается бессильною и беззащитною против всяких внешних влияний, я мог бы пожалуй сказать - против всякого нападения извне.
У Германии есть страшный враг, который подобно прожорливому коршуну подстерегает ее гибель. Чтобы дать отпор этому врагу, ока нуждается в объединении всех своих сил, во всем напряжении своего порыва к свободе, но до сих пор она тщетно стремится к этому объединению, к превращению в целостный народ: она разделена больше чем на 30 кусков, и эти части управляются таким же числом независимых монархов, династические интересы которых резко расходятся с общими интересами Германии. Последняя для сопротивления русскому натиску нуждается в единстве, ей нужна действительная и решительная концентрация, и прежде всего ей требуется живое и длительное движение для обновления своей старческой больной крови, ибо только свежие жизненные соки способны скрепить в одно живое, сильное целое ее растерзанные и вследствие длительного отделения почти омертвевшие члены. Напротив инстинкт самосохранения царствующих династий нуждается в покое и в сохранении или точнее в восстановлении старины: всякое изменение, выходящее за рамки пустой видимости, грозило бы смертью их самостоятельному существованию. Поэтому органическое единство Германии может быть создано только немецким народом, ибо только в народе имеются кровь, сок, жизнь, тогда как немецкие монархи могут в лучшем случае осуществить механическое объединение, да и последнее еще весьма проблематично.
Но что же мешает, могут мне возразить, что мешает немецким монархам сговориться для спасения Германии? Ответ прост: их взаимное, вполне обоснованное соперничество. Сущность дипломатии заключается не в доверии, а в подозрении, и никто лучше самих дипломатов не знает, как мало у них основания доверять друг другу. Разговоры о бескорыстном единомыслии немецких правительств звучат, разумеется, очень красиво, но я только спрошу: кто этому верит? Во всяком случае не сами правительства, иначе им пришлось бы игнорировать собственное положение и совершенно забыть историю. Не одни Франция и Россия выросли за счет Германии; кому не известна история расширения Пруссии? Может ли например Австрия позабыть, что Пруссия в конце прошлого и в начале настоящего столетия с своекорыстным злорадством следила за постоянными поражениями Австрии от французского оружия, и что она даже воспользовалась победою Наполеона и несчастным положением австрийской монархии для того, чтобы добиться пожалования ей великим победителем в дар провинции Вестфалии? Может ли ганноверское правительство забыть, что Пруссия бросала алчные взоры и на Ганновер, и что в 1806 году, хотя и на короткое время, она действительно завладела им с разрешения французского императора? Может ли саксонская дипломатия забыть, что тa же самая Пруссия, использовав великое общегерманское воодушевление освободительной войны, в 1815 году захватила большую половину Саксонии? И наконец разве южно-германские правительства не поняли многозначительного намека, данного им в 1814 году оккупацией Рейнской провинции? И кто поверит, кто может поверить тому, что если бы этой самой Пруссии ныне снова представился случай завладеть куском Германии, то она простерла бы свою скромность до того, что не воспользовалась бы этим случаем, что ее удержало бы от такого шага идиллическое правовое чувство или мягкая деликатность по отношению к своим германским союзникам? Кто не убежден в том, что гегемония или даже только кратковременная диктатура Пруссии в Германии должна была бы повлечь за собою постепенное ослабление остальных германских монархов в пользу прусской державы, а вскоре и их медиатизацию?
Весьма возможно, что новое расширение Пруссии за счет германской территории послужит на пользу Германии; по крайней мере не подлежит никакому опору, что Германия могла бы тогда занять по отношению к России гораздо более независимую позицию, но столь же несомненно, что остальные немецкие монархи в результате такой перемены потеряли бы много, если не все, и потому их нельзя слишком уж сильно упрекать в том, что они выказывают недоверие к Пруссии. Они гораздо увереннее чувствовали бы себя на первое время под верховною властью Австрии, ибо в настоящий момент Австрия заинтересована в защите этих монархов и их легитимных прав от свободолюбивых и объединительных стремлений германского народа, равно как от властолюбия Пруссии. Но австрийская гегемония это - тоже особая статья: во-первых Австрия-уже не немецкая держава, ее нынешние притязания на Германию прямехонько направлены против безопасности, мощи и свободы немецкой нации - все эти положения я постараюсь в дальнейшем доказать. Австрия стала слишком зависимою от России, в гораздо большей мере, чем Пруссия; последняя при известных условиях может еще освободиться от удушающей дружбы с.-петербургского кабинета, Австрия же этого уже не в состоянии сделать. Кроме того она связана необходимостью считаться с подавляющею массою своих ненемецких, особенно же славянских подданных, которым она дала определенные обещания. Одним словом, несмотря на свои недавние победы в Венгрии и Италии, она больна, она уже не движется, с прежнею свободою, ибо она поражена в самое сердце и отведала верно-убивающего яда русской помощи.
Сверх того Пруссия столь же мало станет терпеть австрийскую гегемонию в Германии, как Австрия терпела бы прусскую. С тех пор как Пруссия стала королевством, т. е. около 150 лет, она не переставала стремиться к тому, чтобы вытеснить Австрию из Германии и самой занять ее место. Все ее действия систематически подсказывались этим неизменным планом и для достижения этой цели она, как я выше показывал фактами, не стеснялась и не боялась ни союза с Французскою республикою и с Наполеоном, носившего тогда в высшей степени антигерманский характер, ни союза с Россиею. Даже самый Германский таможенный союз 19, независимо от его бесспорной и большой пользы для всей Германии, она направляла в таком же смысле, т. е. против Австрии. И теперь она сразу бы отказалась от всех плодов столь рассчитанной и трудной работы и от всех преимуществ, достигнутых ценою стольких кровопролитий и других жертв, и этим позволила бы снова воскреснуть отмирающему влиянию Австрии в Германии и согласилась бы подчиниться ее преобладанию? Подобный образ действий был бы чистейшим самоубийством. Пруссия вынуждена остаться и продолжать идти по тому пути, на который она уже вступила, она должна выступать против влияния Австрии в Германии до тех пор, пока ей не удастся всецело его разрушить, она должна еще более округлять свои владения в Германии: в противном случае она не могла бы долго удержаться на достигнутой ею высоте.
Пруссия далеко еще не достигла своей конечной цели; в настоящее время она еще находится на полпути к ней. Правда она уже возвысилась до положения первоклассной державы, но чтобы удержаться на этой высоте, она должна затрачивать невероятные усилия. Этим положением она обязана не своим естественным условиям, а своей искусственной и, можно сказать, напряженной военной организации, ловкости своей дипломатии и прежде всего сильной моральной поддержке остальной Германии, которая, несмотря на свою решительную антипатию к прусскому укладу и на неоднократные разочарования, ждет еще от Пруссии в будущем своего освобождения. Ведь Пруссия насчитывает только 16 миллионов душ, в то время как Австрия-37 миллионов, Франция свыше 35 миллионов, Россия около 60 миллионов жителей, не говоря уже об Англии, которая кроме своего 25-миллионного населения обладает в своем островном положении, в своем флоте, богатстве и торговле еще рядом добавочных элементов силы и безопасности от внешних врагов. Итак мы имеем чрезвычайно невыгодное отношение для Пруссии, причем эта невыгода даже не перевешивается благоприятным географическим положением, ибо последнее, как известно, благодаря слишком большой растянутости и недостаточной широте территории является в стратегическом отношении самым неблагоприятным в мире. Она также отнюдь не компенсируется особою сплоченностью прусских провинций, ибо, не говоря уже о ее польских владениях, узы, связующие вновь присоединенные области с прусским государством, можно напротив назвать довольно непрочными; эти области держатся скорее механическою военною связью, но долго еще не сольются с основным ядром Пруссии посредством исторической привычки, интересов и симпатий. Кто например не знает, что Рейнская провинция и южная, гораздо большая половина Вестфалии настроены враждебно к Пруссии и тяготеют к южной Германии, что саксонцы, насильственно оторванные от своего основного ствола в 1815 году 20, радостно приветствовали бы воссоединение с последним? И никто не обвинит меня во лжи, если я заявлю, что даже в Силезии, по крайней мере в Бреславле и за Бреславлем, настроение далеко не благоприятно Пруссии, на что имеется немало оснований - религиозных, политических, промышленных и пожалуй даже национальных, распространяться о которых подробно здесь было бы не у места. Итак рассматриваемая даже с чисто материальной стороны, Пруссия по меньшей мере втрое слабее России и вдвое слабее Австрии. В отдельности взятая, она не в силах противостоять ни французскому, ни русскому оружию, а тем более конечно объединенным силам России и Австрии. О победах Фридриха Великого21 здесь не приходится говорить, так как во-первых подобные герои рождаются не часто, а во-вторых мощь России с тех пор необычайно возросла. Сжатая между Россиею и Австриею, Пруссия находится таким образом в постоянной опасности быть ими раздавленною и уничтоженною; положение - чрезвычайно критическое, делающее для нее необходимым беспрестанное, в высшей степени утомительное напряжение. Известно также, что Пруссия расходует свыше трех частей своих ежегодных доходов на свои военные силы. В случае нужды Пруссия, считая ландвер обоих призывов, может пожалуй выставить армию численностью в 500.000 человек, правда огромную массу, но этим исчерпываются последние средства Пруссии: промышленность и сельское хозяйство после мобилизации такой армии были бы совершенно лишены рабочих рук, и еще большой вопрос, в состоянии ли Пруссия действительно поднять такую массу чисто адм