Я хотел что-то сказать по поводу своего полнейшего недоумения, однако обнаружилось, что я онемел. Некая сила сковала меня и не позволяла говорить. Я снова взглянул на Хенаро, стоявшего на той стороне площади за сквером. Он по-прежнему находился там и призывно мне кивнул. Эмоциональный срыв приближался с каждой секундой. Начало подташнивать, и зрение мое стало туннельным: я словно смотрел сквозь туннель, который вел прямо к Хенаро на ту сторону площади. А затем огромное любопытство, а может быть, огромный страх — в тот момент они казались одним и тем же чувством — потянул меня туда. Пролетев по воздуху, я оказался рядом с ним. Хенаро заставил меня обернуться и указал на троих мужчин, сидевших на скамейке в неподвижных позах, словно время для них остановилось.
Я ощутил ужасающее неудобство, внутренний зуд, словно все мои органы горели в огне, и снова оказался на скамейке. Однако Хенаро там не было. Он помахал мне на прощание с другой стороны площади и скрылся в толпе людей, спешивших на базар.
Дон Хуан очень оживился. Он неотрывно смотрел на меня. Он встал и начал вокруг меня расхаживать. Потом он снова сел и заговорил со мной, но сохранять при этом невозмутимость ему не удалось.
Я понял, в чем дело. Я вошел в состояние повышенного осознания без помощи дона Хуана. Хенаро удалось заставить мою точку сборки самостоятельно сдвинуться.
Я невольно рассмеялся, увидев, с какой торжественностью дон Хуан засунул мой блокнот себе в карман. Он сказал, что намерен воспользоваться моим состоянием повышенного осознания, для того чтобы продемонстрировать мне, что нет конца тайне, имя которой — человек, равно как и тайне, имя которой — мир. Я полностью сосредоточился на его словах. Однако дон Хуан сказал нечто совершенно для меня непонятное. Я попросил повторить. Он заговорил очень тихо. Я решил, что он понизил голос, чтобы не услышали посторонние. Я внимательно вслушивался в его слова, но все равно не мог понять ни одного из них. Либо он говорил на каком-то непонятном мне языке, либо просто нес околесицу. Однако странным во всем этом было то, что нечто полностью приковало к себе мое внимание — то ли ритм его голоса, то ли мои отчаянные попытки понять. Я чувствовал, что ум мой не такой, как обычно, хотя, в чем именно заключается различие, понять не мог. Я напряженно думал, пытаясь сообразить, что происходит.
Дон Хуан очень тихо говорил мне на ухо:
— Ты вошел в состояние повышенного осознания сам, без моей помощи. Это означает, что твоя точка сборки очень подвижна и податлива. И ты можешь заставить ее уйти еще глубже влево. Для этого ты должен расслабиться и впасть в полудремотное состояние прямо здесь, на этой скамейке. Тебе нечего бояться, потому что я рядом. Расслабься, отпусти точку сборки. Пусть она смещается.
Я мгновенно ощутил тяжесть глубокого сна. В какой-то момент я осознал, что сновижу. Там был дом, который я уже когда-то видел. Я приближался к нему, словно идя вдоль по улице. Там были и другие дома. Но обратить на них внимание я не мог. Мое осознание было зафиксировано чем-то только на том доме, который я видел. Это был большой оштукатуренный современный дом. Перед домом была лужайка. Когда я приблизился к дому, у меня возникло ощущение, что он хорошо мне знаком, потому что я видел его в снах не один раз. Посыпанная гравием дорожка вела к парадной двери. Дверь оказалась открытой. Я вошел и попал в темный холл. Справа была большая жилая комната с темно-красным диваном и креслами в углу. Зрение мое явно имело туннельный характер: я мог видеть только то, что находилось прямо перед моими глазами.
Возле дивана стояла молодая женщина, похоже было, что она встала при моем появлении. Стройная и высокая, она была одета в отлично сшитый элегантный зеленый костюм. На вид ей было лет тридцать. У нее были каштановые волосы, жгучие черные глаза, в которых, казалось, светилась улыбка, и прямой точеный нос изумительной формы. Кожа у нее была белая, но покрытая темным загаром. Красота этой женщины поразила меня. Похоже было, что она американка. Она кивнула мне с улыбкой и протянула руки ладонями вниз, как бы для того чтобы помочь мне подняться.
Исключительно неуклюжим движением я ухватился за ее руки. Я испугался и хотел отпрянуть, но она держала меня — крепко, но в то же время нежно. Она заговорила со мной по-испански, с легким акцентом. Она просила меня расслабиться и сосредоточить внимание на ее лице и следить за движениями ее губ. Я хотел спросить ее, кто она, но не мог выговорить ни слова.
Затем в ушах моих зазвучал голос дона Хуана. Он сказал:
— Ага, вот ты где, — как будто только что меня отыскал.
Я сидел рядом с ним на парковой скамейке. Но я также слышал и голос молодой женщины. Она сказала:
— Иди сюда, посиди со мой.
Я выполнил ее просьбу, и началось совершенно невероятное смещение точек зрения. Я по очереди находился то рядом с доном Хуаном, то рядом с ней. И его, и ее я видел совершенно отчетливо, совсем как наяву.
Дон Хуан спросил, нравится ли она мне, нахожу ли я ее привлекательной и успокаивает ли меня ее присутствие. Я не мог говорить, но каким-то образом мне удалось поведать ему о своих ощущениях. Она нравилась мне бесконечно. Без какой-либо очевидной связи или причины я подумал, что она, должно быть, образец доброты и ее участие в том, что дон Хуан проделывает со мной, совершенно необходимо. Дон Хуан снова заговорил. Он сказал, что, если она мне действительно так нравится, я должен проснуться в ее доме. Меня приведет туда чувство тепла и привязанности к ней. Я ощутил прилив веселья и безрассудства. Всепоглощающее возбуждение струилось сквозь мое тело. Она словно дезинтегрировала меня. Мне было все равно. И я радостно ринулся в неописуемую черноту, а затем обнаружил, что сижу на диване рядом с молодой женщиной в ее доме.
Когда первый приступ животной паники прошел, я почувствовал, что в каком-то смысле не являюсь полным. Чего-то во мне не хватало. Но опасности я не чувствовал. В уме промелькнула мысль о том, что все это — сон, который я вижу на скамейке в сквере на главной площади Оахаки рядом с доном Хуаном, где я на самом деле нахожусь и где через некоторое время проснусь.
Молодая женщина помогла мне подняться и отвела в ванную комнату. Ванна была наполнена водой. Тут я обнаружил, что на мне нет одежды — я был совершенно голым. Она осторожно помогла мне забраться в ванну и поддерживала меня, пока я там находился.
Через некоторое время она помогла мне выбраться из ванны. Я был слаб и чувствовал себя разбитым. Я лег на диван в жилой комнате. Женщина подошла так близко, что мне было слышно, как бьется ее сердце, как кровь течет в ее жилах. Глаза ее излучали нечто, бывшее не светом и не теплом, но чем-то странно промежуточным, сочетавшем в себе свойства и того, и другого. Я знал, что вижу жизненную силу, исходящую от ее тела сквозь глаза. Все ее тело было как топка. Оно светилось.
Все мое существо пронзила странная дрожь, словно нервы мои были обнажены и кто-то дергал за них. Ощущение было подобно агонии, потом я то ли упал в обморок, то ли уснул.
Проснулся я оттого, что кто-то прикладывал мокрое полотенце к моему лицу, затылку и шее. Я лежал на кровати. Молодая женщина сидела у изголовья. Рядом стоял столик, а на нем — миска с водой. В ногах кровати стоял дон Хуан с моей одеждой, перекинутой через руку.
Я полностью проснулся и сел. Я был накрыт одеялом.
— Ну что, путешественник? — с улыбкой спросил дон Хуан. — Теперь ты уже собрался воедино?
Это было все, что я помнил. И, рассказывая этот эпизод дону Хуану, я вспомнил еще один фрагмент. Дон Хуан смеялся надо мной и дразнил по поводу того, что обнаружил меня голым в постели незнакомой женщины. Меня это тогда жутко разозлило. Я оделся и ринулся прочь из дома.
Дон Хуан догнал меня на лужайке перед домом. Совершенно серьезно он заявил, что я снова стал отвратительно тупым — самим собой. Что своим смущением я собрал себя воедино и это говорит ему, что моему чувству собственной важности по-прежнему нет предела. Однако вслед за этим он примирительным тоном добавил, что сейчас все это не имеет значения, поскольку мне удалось главное — сдвинуть точку сборки очень глубоко влево и перенестись благодаря этому на огромное расстояние. И это поистине замечательно. Он продолжал говорить о чудесах и тайнах, но мне было не до него. Я попал в перекрестный огонь испуга и чувства собственной важности. Я почти дымился. Ведь я был уверен, что дон Хуан загипнотизировал меня там, на скамейке, а затем переправил в дом этой женщины и что вдвоем они проделали со мной там что-то ужасное.
И тут мою ярость как отрезало. В окружающем мире было нечто ужасающее, нечто, повергшее меня в состояние сильнейшего шока. Гнев мой мгновенно испарился. Но прежде, чем я успел разобраться в своих мыслях, дон Хуан ударил меня по спине, и от всего, что произошло, не осталось и следа. Я оказался в состоянии своей обычной повседневной глупости. Разинув рот, я радостно внимал дону Хуану, не беспокоясь о том, нравится ему это или нет.
О втором фрагменте я тоже рассказал дону Хуану. И, рассказывая, понял, что он не только сдвигал меня в состояние повышенного осознания, но иногда и возвращал в нормальное состояние. Это позволяло ему справиться с моими эмоциональными вспышками.
— Забвение — вот единственное, что способно успокоить того, кто путешествует в неизвестном, — прокомментировал он. — Какое это облегчение — снова оказаться в обычном мире!
В тот день ты совершил нечто грандиозное. Я мог тогда принять единственное трезвое решение — вообще не дать тебе на этом сосредоточиться. И как только ты по-настоящему запаниковал, я сдвинул тебя в нормальное состояние осознания. Я сдвинул твою точку сборки туда, где нет сомнений. Для воина существует две позиции точки сборки, в которых нет места сомнениям. В одной из них сомнений нет, потому что ты знаешь все. В другой — позиции нормального осознания — сомнений нет, потому что ты не знаешь ничего.