– Все-таки размазня этот ваш Максим Эдуардович! – возмущался Чугунков. – Разве можно руку заламывать, если не умеешь! И вообще соображать надо: Бабкину за длинный язык леща дашь – он хихикает, а Кирибеева я никогда не трону, наоборот, он у меня за старшего!
– Виталий Сергеевич! – насмешливо заметила Казаковцева. – Вы же спортсмен!
– Против лома, Елена Павловна, нет приема! – твердо и серьезно объяснил Чугунков. – Взрослых мужиков приводите, я вам троих за минуту положу, в корсетах ходить будут! А сопляки, как волчата, – не отобьешься. Стамеску в печень и – летите, голуби!
– Что точно – то правильно! – подтвердила Евдокия Матвеевна с той безысходностью, какая охватывает советского зрителя после фильмов о преступлениях итальянской мафии.
– Когда я училась в школе, – Алла от волнения закурила прямо в учительской, – такое в кошмарном сне не могло привидеться!
– Даже когда я училась, такого не было! – простодушно и неудачно поддержала Елена Павловна.
– А когда я учился, – вдруг заговорил Борис Евсеевич, и повеяло седой древностью, – такого тоже, кажется, не было, но вот в 1864 году в первой киевской гимназии учитель французского языка ударил ученика Можайского, за что его посадили в карцер…
– Кого посадили-то? – уточнила Гиря.
– Ученика Можайского, а товарищи пытались его освободить. Начались беспорядки, вызвали полицию…
– А теперь бы посадили учителя! – неизвестно чему обрадовался Чугунков.
– А Макаренко в педагогических целях ударил своего воспитанника! – звонко и убежденно сообщила Валя Рафф. Она только в прошлом году окончила нашу школу и сейчас долго собиралась с духом, прежде чем осмелилась вмешаться в спор взрослых.
– Макаренко, Валенька, в колонии работал, а у нас пока, судя по вывеске, общеобразовательная средняя школа, – терпеливо растолковал Котик. – Кроме того, не Лебедев ударил, а ему самому нос расквасили.
– Я не знала, мне в буфете по-другому рассказывали, – смутилась Валя. – А что же теперь будет?
– Будут думать, когда директора назначают! – многообещающе заметила Полина Викторовна, отрываясь от телефонной книжки.
– Ну, это вы преувеличиваете! – голосом старого царедворца возразил Борис Евсеевич.
– Сначала всегда говорят, что преувеличиваем, а потом обязательно оказывается – преуменьшали! – не согласилась Маневич.
– Да вы что! – плаксиво воскликнула Алла. – Всем кости перемыли, а про Максима никто даже не вспомнил! Что с ним теперь будет? Как он завтра в школу придет? Какой авторитет…
– Какой авторитет, Аллочка? – перебил ее Котик. – После таких случаев профессию нужно менять!
– А куда же он пойдет? – оторопела Валя Рафф, пока еще не представлявшая жизни без педагогики.
– Устроится, – успокоила Полина Викторовна. – Везде понаписано «требуется», поэтому с людей требовать не умеют!
– Да если с вас начать требовать!.. – вспылила Умецкая.
– Ну и что будет? – вступилась за подругу Евдокия Матвеевна, и в воздухе запахло хорошим бабьим скандалом.
Алла отвернулась, всхлипнула, ткнула окурок в подоконник, схватила журнал и выскочила из учительской.
– Всегда накурит, насвинячит! – тяжело глянула вдогонку Гиря. – Мне на нее уборщица каждый день жалуется!
– Совершенно обнаглели! – с порога поддержал спор почасовик Игорь Васильевич. – Преподаватели курят в учительской, дети – в раздевалке… Я Кирибееву сейчас замечание сделал, а он мне чуть дым в лицо не пустил! Товарищи, а что вы на меня так смотрите?..
Игорь Васильевич разбирается в делах нашей школы так же, как в политической жизни неведомого островного государства, давно забытого богом и международными средствами массовой информации.
9
Не знаю, как у других, а у меня есть одно странное свойство: идешь, допустим, в какое-нибудь незнакомое место и непременно надеешься встретить там, «средь шумного бала», необыкновенную, потрясающую устои жизни женщину. Конечно, ничего такого не случается, но в следующий раз обязательно томишься теми же самыми ожиданиями.
Три месяца назад, впервые придя в нашу школу, я сразу увидел Елену Павловну, она стояла около лестницы и спокойно ожидала, когда воспитанный, наверное, по системе Никитиных ученик завершит свое головокружительное скольжение по перилам. Но догадливый ребенок понял, что едет прямо в строгие объятия преподавательницы, и резко затормозил на середине, уцепившись руками за металлические узоры ограждения. Он был похож на повисшего в ветвях ленивца…
Я подошел и поинтересовался, где находится кабинет директора. Елена Павловна с мимолетным интересом глянула на меня и, приняв за вызванного на ковер родителя, доброжелательно объяснила, про себя, должно быть, прикидывая: чей же это папаша до сих пор не знает дорогу к школьному начальству? А ведь, черт побери, женись я, как многие мои однокурсники, лет в двадцать, и мой ребенок ходил бы сейчас в третий класс!.. И рос бы, скорее всего, в неполной или переформированной семье. Но мы снова отвлеклись.
Тогда, три месяца назад, я быстро нашел любовно отделанный шефами кабинет Стася, отдал ему документы и сел заполнять бумаги, необходимые для устройства на работу, хотя настроение было такое элегическое, что впору рисовать на листке по учету кадров профиль этой молоденькой учительницы со шрамиком-пирке на щеке! Объясняю: она удивительно напоминала одну мою прежнюю, очень хорошую знакомую. Между прочим, у меня есть такая теория: всю жизнь мы долюбливаем свою первую любовь. Честное благородное слово, все женщины, к которым я испытывал серьезные чувства, были похожи на сероглазую кокетливую девочку Сашу. Целых два года она доверяла мне свой портфель, и до сих пор ладонь помнит обмотанную гладкой липнущей изоляцией ручку ее сумки. Кажется, сейчас такие формы ухаживания в средней школе не приняты, а тогда я был дважды бит соперниками, проводил долгие вечера под милым окном, спрятавшись в зарослях старомосковской сирени, и чуть не заработал искривление позвоночника, постоянно оглядываясь на Сашу во время уроков. Одним словом, это была обыкновенная школьная любовь, невинный пустяк, детское томление, но вот штука – сладость и горечь от нее до сих пор блуждают по моему повзрослевшему и кое-что испытавшему телу! Но я снова отвлекся!
Звонок давно отмобилизовал учителей на шестой урок и оборвал споры о поединке Лебедева и Кирибеевича (шутка Котика).
– Порядка нет! Твердой руки нет! – проговорила, уходя последней, Гиря.
Как сказал бы ведущий радиотеатра: «Сцена опустела, в комнате остались только задумчивая Елена Павловна и взволнованный Петрушов. Казаковцева рассеянно выглядывает в окно, а Андрей Михайлович нервно листает журнал, но заговорить первым никак не решается…»
Все-таки я не мастер первого броска!
– Вам жалко Лебедева? – неожиданно спросила Елена Павловна.
– Жалко!
– А вы представляете себя на его месте?
– Нет… Нет, не могу! – Мне стало не по себе от такого вопроса.
– Максим Эдуардович сделал непростительную ошибку! Я никогда не отбираю записки у ребят. Мало ли что там!..
– Думаю, ничего особенного! «На том же месте, в тот же час…»
– Напрасно, Андрей Михайлович, вы так думаете! А если вы серьезно решили осваивать смежные специальности – я имею в виду педагогику, – то учтите: современная девушка расстается с невинностью гораздо раньше, чем со школьной формой, у некоторых старшеклассниц личный опыт, по крайней мере в количественном отношении, побогаче, чем у многих преподавательниц. И поверьте, ученицы обсуждают между собой не только цвет ваших глаз, рост и покрой костюма…
– Ну вы скажете! – оторопел я, потому что во мне, как в каждом мужчине, под наносным слоем цинизма таился базальт целомудрия.
– Уверяю вас! Я недавно вызвала Челышеву на откровенный разговор, хотела объяснить, что нехорошо кружить голову сразу нескольким мальчикам… Так и сказала, идиотка, – «кружить голову». А Вика посмотрела на меня большими чистыми глазами и выдала: «У каждого свои вкусы: вам нравится индивидуальный секс, а мне – групповой… Ну и что?»
– Так и сказала?!
– Так и сказала, но только не возмущаться нужно, а думать. У нас этику и психологию семейной жизни ведет Гиря! Она недавно мне жаловалась: написала на доске новую тему «Что такое готовность к браку?», а девятый класс заявил, что «всегда готов» – и сорвал занятия.
– Смешно!
– Грустно, Андрей Михайлович! О семье должен рассказывать человек, знающий, что такое супружеское счастье!
– Ну, тогда с кадрами всегда будет сложно.
– Не смейтесь! Вы думаете, почему в учительской постоянный базар? Потому что собрались одни одинокие бабы. Считайте! – Елена Павловна начала загибать длинные пальцы. – Гиря своего мужа при всех «чулидой» называет, держит ради ребенка. Раз! Клара Ивановна замужем не была и, по-моему, не знает, что это такое. Два! Маневич двух мужей салонной жизнью замучила – убежали! Три! Алла развелась, а теперь мечется… Сами знаете! Четыре! Девчонки из младших классов, как покурить соберемся, стонут: «Где познакомиться с мужиком? На группе продленного дня, что ли?!» Одна познакомилась – влюбилась в папашу своего ученика… Продолжать или хватит?
– Хватит. Но получается, что Гиря не самый плохой вариант?
– Выходит – так…
– А вы?
– Что – я? А-а… Ну, со мной посложней: у меня уже была попытка к семейному счастью…
– Не понял… Хотя лучше не объясняйте.
– Ну почему же, все равно вы у нас человек временный. Мне даже интересно знать ваше мнение. Вы поверите, что с близким человеком можно расстаться из-за внепрограммной экскурсии?
– Не поверю.
– Вот видите… А тем не менее. Представьте, что вы надумали жениться…
– Попытаюсь…
– Попытайтесь! Подали заявку, отстояли очередь за австрийским платьем, купили кольца со скидкой. И вот когда нужно ехать в Ленинград представляться родителям жениха, невеста заявляет, что должна на каникулы везти правофланговый отряд по местам боевой и трудовой славы. Вы говорите: «Очнись, девочка!» – а она: «Я ребятам обещала!» Вы говорите: «У тебя с головкой все в порядке»? – а она: «Я ребятам целый год обещала!» Вы говорите: «Или я, или правофланговый отряд!» – а она, идиотка: «Поедем потом. Я ребятам обещала!» И тогда вы отвечаете: «Ну что ж, школа – это тоже семья, правда, очень уж большая…»