– Ну-ка открой! – приказал я.
Сделалось тихо, потом донесся шум борьбы, дверь распахнулась, и было видно в проеме, как побагровевший Чугунков влачит Шибаева в сторону физкультурного зала.
Я скинул плащ в тесной учительской раздевалке, которая запирается на ключ, в то время как ребячьи вешалки напоминают отдел самообслуживания в магазине «Детская одежда», потом достал расческу, безнадежно оглядел свою ширпотребовскую физиономию и стал причесываться.
Я уже собирался выходить, когда в раздевалку вдвинулась Евдокия Матвеевна, она тяжело вздымала грудь, а в вырезе платья виднелась буроватая, покрытая слоновьими морщинами кожа.
– Были у Кирибеева? – спросила она, распушая свалявшиеся волосы.
– Был…
– Вертеп?
– Я бы не сказал, но отец пьет, мать не справляется…
– Лимита чертова, по улице-то спокойно не пройдешь! – оборвала меня Гиря и сообщила без всякого перехода: – Буду тянуть вашего Ивченку на пятерку, язык у него только длинный!
– Нет, по-моему, очень дельный парень! – возразил я.
– А как у вас Расходенков-то? – поинтересовалась Гиря.
– А вот он действительно ребенок с большими демагогическими способностями…
– Да, очень способный мальчик, – согласилась Гиря и, многозначительно поглядев на меня, добавила: – Вы ему тоже помогите!
Неловко рокировавшись с Гирей, я покинул узкую раздевалку и только тогда сообразил, что она просто-напросто предлагала мне натянуть Расходенкову четверку в обмен на пятерку для Ивченко, которого все считают моим любимцем. Ничего, впрочем, удивительного: редкий день Гиря уходит из школы без букета цветов, коробки конфет или чего-то более значительного, завернутого в толстый слой бумаги.
Около директорского кабинета стоял Стась и подобострастно прощался с моложавым генералом.
– Кто это? – спросил я у Котика, внимательно наблюдавшего за происходящим.
– Генерал-майор Бабакин, отец малолетнего Бабкина, – задумчиво ответил Борис Евсеевич.
Вот это новость! В журнале, в разделе «Общие сведения об учащихся», значились одни мамаши, хотя полагалось вписывать «фамилии, имена, отчества отца, матери или лиц, их заменяющих». Не знаю, может быть, тесные графы не вмещают всех необходимых сведений, а может быть, так делают, чтобы не обделять ребят, растущих в неполных семьях. Но отца-генерала вписать стоило! Возможно, есть школы, где отцы-генералы во время родительских субботников выносят мусор, отцы-министры подметают пол, а матери-кинозвезды моют окна, но для нашего учебного учреждения визит высшего офицера – событие!
– Нет, все-таки армия – самая здоровая часть общества! – умильно проговорил Стась, подходя к нам и потирая руку, еще хранившую тепло генеральской ладони. – Очень интеллигентный родитель, скромный. Все, что могу сказать…
– А кто его вызывал? – взревновал во мне классный руководитель.
– Никто. Сам пришел и возмущался безобразной выходкой Кирибеева. Обещал поддержку.
– Больше он ничего не обещал? – спросил я, видя, как плавится от счастья мой руководитель.
– Обещал экскурсию на танкодром! Чтоб ты знал…
– Я был уверен, что вы сговоритесь, – тихо заметил Котик. – Все-таки в одном звании…
– В каком звании? – не сообразил Стась.
– Директор гимназии, сиречь школы, по табели о рангах – действительный статский советник, штатский генерал, иначе говоря. Так что прогибаться не обязательно…
Под дребезжащий звонок я поднялся на третий этаж и у самого кабинета литературы встретил Бабкина, он нес из учительской журнал, держа его в руке, словно поднос, и петляя, точно официант между столиков.
– Челышева бастует! – запросто объяснил он в ответ на мой удивленный взгляд.
Девятый класс был в полном сборе, за исключением Кирибеева и Расходенкова. Я освободил передние столы и усадил несколько человек за письменные ответы по пройденному материалу, а когда собрался отметить отсутствующих в журнале, заявился Расходенков, явно чем-то озабоченный.
– Можно я сяду? – попросил он.
– Зачем же такой крюк делать? Давай сразу к доске! – предложил я. – Расскажи нам, как молодые герои «Вишневого сада» представляли себе будущее!
– Они думали, что вся земля – наш сад?.. – полувопросительно ответил Гена.
– Кто – они? – уточнил я.
– Аня… – прислушиваясь к товарищескому шепоту, ответил испытуемый.
– И еще кто?
– Петя Трофимов… – неуверенно добавил Расходенков, демонстрируя незаурядную остроту слуха.
– Что они считали главным в жизни? – задал я еще один наводящий вопрос.
– Труд! – не задумываясь сообщил Расходенков.
– Правильно. Помните, Трофимов говорит: «Человечество идет вперед, совершенствуя свои силы. Все, что недосягаемо для него теперь, когда-нибудь станет близким, понятным, только вот надо работать, помогать всеми силами тем, кто ищет истину…»
– Вот память! – уважительно покачал головой Бабкин.
– А еще Петя Трофимов говорит, – с места добавил Ивченко, – что у нас в России работают пока очень немногие и что большинство интеллигенции ничего не делает и к труду не способно… И еще он говорит, что мы отстали по крайней мере лет на двести, что мы только философствуем, жалуемся и пьем водку…
– Садись, – разрешил я Расходенкову.
– А что мне поставили? – въедливо спросил он, отправляясь на место.
– «Три». Трудиться ты еще не научился. А Чехов, между прочим, устами Трофимова говорит, что прошлое можно искупить только страданием, только необычайным, непрерывным трудом…
– Страданием – это точно! – горестно подтвердил Бабкин.
– Конечно, – с притворной покорностью согласился Ивченко. – Пети и Ани будут честно работать, а Лопахины вырубать вишневые сады и строить дачи.
Класс с интересом наблюдал за нашим спором и был явно на стороне шефа-координатора.
– Конкретнее можно? – попросил я, потому что отрицать всегда легче, чем предлагать.
– Можно, – отозвался Ивченко и вежливо встал. – Я не верю, когда Петя отказывается от двухсот тысяч…
– Та-ак! – Я почувствовал, что получающийся разговор намного нужнее нудных ответов на заранее известные вопросы. – Был и такой, что за ста тысячами в огонь чуть не полез. Напомните?
– «Идиот»! – подсказал Бабкин.
– Достоевского! – пояснила Челышева, с удивлением и интересом глядя на шефа-координатора.
– Неужели?! – похвалил я. – Так было всегда: одни презирают деньги, другие лезут за ними в огонь. Каждый сам выбирает себе дорогу!
– Зачем же тогда учителя получают зарплату? – спросил памятливый Ивченко.
– А зарплату учителям повысили! – усугубил улыбающийся Расходенков, он передал на задний стол какой-то лист бумаги и теперь освободился для дискуссии.
– Давайте по порядку, – спокойно сказал я, чувствуя, что преждевременно порадовался творческой активности учеников. – Антон Павлович содержал большую семью, часто нуждался в деньгах, к тому же он заключил очень неудачную сделку с книгоиздателем Марксом, который попросту обобрал писателя. Речь о другом. Нельзя жить только заботами о хлебе насущном, нужно думать и о небе!
– Отчего люди не летают? – уныло спросил Бабкин.
Мы засмеялись. Меня окатило редкое чувство педагогического всесилия, я понял, что именно сейчас должен поставить точку в нашем споре, такую точку, которая запомнится и, может быть, станет отправной в дальнейшей жизни моих учеников.
– Однажды великий древнегреческий философ, слава которого гремела до самой Ойкумены, прогуливался в окружении учеников по садам Ликея. Тогда занятия проводились в форме прогулок…
– Жили же люди! – восхитился Бабкин.
– …Так вот, – продолжил я, – в самый разгар ученой беседы к ним подошел богатый виноторговец и насмешливо проговорил: «Послушай, мудрец, у меня нет умных мыслей, но у меня есть золото, у меня нет знаний, но у меня есть красивые рабыни, у меня нет красноречия, но у меня есть сладкое красное вино – и стоит мне только крикнуть, как все твои ученики перебегут ко мне! Не веришь?» – «Охотно верю, – спокойно ответствовал философ, – потому что твоя задача намного легче: ты тянешь людей вниз, а я стараюсь поднять их вверх!..»
Я вдохновенно вышагивал по классу и в самый патетический момент заметил, что Челышева и Обиход меня не слушают, а перешептываются, склонившись над машинописной страничкой. Точным и изящным движением я изъял посторонний текст, отвлекающий учеников от занятий, и проследовал к столу. Замучили эти девичьи тесты: какой киноактер вам нравится, что вы больше всего цените в мужчине, можно ли выходить замуж в черном платье?.. Ладно, разберемся потом, а сейчас самое главное – не потерять стратегическую инициативу!
– Ивченко совершенно правильно отметил, – заговорил я, – что многие недостатки, описанные великим художником, живы и по сей день, а избыть их можно только кропотливым трудом. Так давайте начинать с себя, давайте по-настоящему работать на своем месте, потому что тех, кто только жалуется, философствует и пьет водку, предостаточно. Давайте мы будем другими!
– Если будем, то давайте! – простенько поддержал меня выдохшийся Бабкин.
– Через тридцать секунд собираю письменные ответы. Время пошло! – совершенно другим, приказным тоном сообщил я, сел за стол и положил перед собой конфискованную страничку. На стандартном листочке чисто и ровненько было напечатано:
«Заведующему Краснопролетарским
районным отделом народного образования тов. Шумилину Н. П.
Уважаемый Николай Петрович!
К Вам обращаются учащиеся 9-го класса 385-й школы. В нашем классе произошел возмутительный случай: учитель физики Лебедев М. Э. пытался ударить ученика Кирибеева В. М., который, в свою очередь, пытаясь защититься, нечаянно задел Лебедева М. Э. по лицу.
Директор школы Фоменко С. Ю., поддерживающий с Лебедевым М. Э. внеслужебные отношения, во всем обвиняет Кирибеева В. М. и планирует его исключение из школы с последующей отправкой в колонию для несовершеннолетних.
Просим Вас разобраться и восстановить социальную справедливость».