Конечно, при этом они переговаривались, точнее, перекликались, потому что одна убирала в коридоре, а другая – в кабинетах.
– Перестройка! Перестройка! – крикнула молодая, втрамбовывая в пакет содержимое корзин для бумаг. – А бумаги сколько было – столько и есть! – Она, кряхтя, вымела из-под сейфа скомканный листок, развернула и вслух прочитала: – «Первому секретарю Индустриального РК КПСС тов. Батюгину С.П…» Где ты теперь, Бутюгин С. П.? А уж какой бугор был – не объедешь!
– Ты работать будешь, пустоболка?! – крикнула из коридора старая уборщица. – Бумага… – передразнила она. – Это же райком: не будет бумаг – убирать нечего…
Переговариваясь, они открыли еще одну дверь: под стеклом не хватало третьей фамилии. Это был обычный кабинет, предназначенный для трех работников организационного отдела райкома: три больших стола, рядом на специальных тумбочках – телефоны, городские и внутренние, у стены два канцелярских шкафа и железный сейф, по стенам развешаны разноцветные графики мероприятий. Два стола завалены бумагами, один – совершенно чист.
Когда молодая уборщица вошла в кабинет, старая крикнула вдогонку:
– У Антонины ничего не трогай – задушится!
– А я и не касаюсь! – отозвалась молодая, разглядывая под стеклом на столе фотографию младенца, лежащего на животике. – Когда сюда-то человека кинут? – спросила она, усаживаясь за пустой стол. – Три месяца, как того деда на незаслуженный отдых отправили… Небось не идет никто? А я бы пошла! – громко засмеялась она. – Только вот беспартийная…
– И бессовестная! Работать будешь? – возмутилась старая, входя в кабинет и принимаясь за уборку.
– Анна Емельяновна, – пообещала молодая, продолжая сидеть, – я перестроюсь…
Было солнечное, радостное майское утро. Уличные часы на автобусной остановке показывали 8.45. К дверям с табличкой «Индустриальный РК КПСС» подошла Лиза Мельникова, одетая как учительница к первому сентября.
– Документик! – преисполнившись, потребовал дежурный милиционер.
Предъявив партийный билет, женщина вошла и, сдерживая волнение, поднялась в приемную первого секретаря райкома партии Вячеслава Павловича Борисова.
Подчеркнуто занятая секретарша вопросительно посмотрела на раннюю посетительницу:
– Вам назначали?
– Да. Я – Мельникова…
– По какому вопросу?
– Я новый инструктор орготдела.
– A-а… Мельникова… – Секретарша заглянула в папку. – Елизавета Андреевна… А я Нина Ивановна. Будем знакомы! Вячеслав Павлович сейчас освободится! – дружески добавила она.
Уже знакомая нам комната орготдела. Уборщицы закончили работу. Стрелка на циферблате показала 8.50. В кабинет вошел полный мужчина лет 40–45. На нем строгий темный костюм, галстук с крупным узлом, в руках черный портфель. Это инструктор орготдела Сергей Николаевич Аношкин.
Первым делом он достал из нижнего ящика своего стола две щетки: одной смахнул перхоть с лацканов, другой прошелся по запылившейся обуви. Потом приблизился к окну и, закрыв глаза, начал делать разные движения головой – упражнения от остеохондроза.
В комнату тем временем вошла Антонина Дмитриевна Саблина, другой инструктор орготдела, женщина средних лет с красивым, но суровым, усталым лицом и высокой прической.
– Здравствуй, Аношкин! – грубоватым голосом сказала Саблина и, взяв со стола красный фломастер, закрасила одну из клеточек графика проведения мероприятий.
– Не-ет, надо уходить в профсоюзы! – продолжая вращать головой, отозвался Аношкин.
– Что, опять отчет вернули? – догадалась Саблина.
– Теперь справку… «Мыслите вчерашними категориями!» – передразнил Аношкин. – Не-ет, в профсоюзы! – то ли шутя, то ли всерьез повторил он.
– Не нравишься ты мне, Аношкин…
– А я и сам себе не нравлюсь. Как там у твоих химиков собрание прошло?
– Прошло. Зам по оргвопросам у них сильный, нужно его на секретаря тянуть… Когда выходит эта девица? – кивнула Саблина на пустой стол. – Мельникова… Утвердили её?
– А куда же она денется? – отозвался Аношкин. – Ее на конференции первый за критику полюбил…
– Понятно, – мрачно кивнула Саблина. – Раньше за подхалимаж двигали, а теперь за критику толкают…
– Молодец, девочка! – согласился Аношкин. – Вот она мыслит сегодняшними категориями… Далеко пойдет!
Коридоры райкома наполнялись сотрудниками, они входили в кабинеты, снимали плащи и вскоре появлялись с бумагами в руках и озабоченностью на лицах.
Мы снова в приемной первого секретаря.
Мельникова, сидя на стуле, терпеливо ожидала вызова к начальству и наблюдала, как Нина Ивановна ловко управляется с дюжиной телефонов:
– Приемная. Здравствуйте. Вячеслав Павлович занят. Позвоните после десяти… Приемная. А-а… Доброе утречко! Конечно! Сейчас соединю…
В комнату вошел помощник первого секретаря Никита Эдуардович Семернин, энергичный, ухоженный, одетый в кожаный пиджак мужчина лет тридцати.
– Какие люди! – воскликнул он, пожимая руку Мельниковой. – И без охраны! Ждете благословения первого лица?
– Жду… А что он будет спрашивать? – совсем по-ученически спросила Лиза.
– Что? Где? Когда? – ответил Никита Эдуардович.
Раздался резкий и короткий звонок. Нина Ивановна исчезла в кабинете, появилась и сообщила:
– Вячеслав Павлович вас ждет!
– Ни пуха! – подмигнул Никита Эдуардович.
– К черту! – машинально ответила Лиза.
В большом, обшитом полированным деревом кабинете за широчайшим столом сидел Вячеслав Павлович Борисов, мужчина лет сорока. Увидев Мельникову, он легко встал и вышел навстречу, чтобы поприветствовать нового сотрудника.
– Поздравляю, Елизавета Андреевна, с первым днем в нашем райкоме! – сказал Борисов, пожимая ей руку, и на свое место уже не вернулся, а усадил Лизу за длинный стол совещаний и сам устроился напротив. – Я очень рад, что мы будем работать вместе. Я хочу собрать здесь дерзких, молодых, энергичных, думающих людей! Чтобы действительно проветрить жизнь! Чтобы – очиститься! Я очень рассчитываю на вашу молодость, решительность! Я помню ваше выступление на конференции… Ну, а теперь – о себе?
– Автобиографию? – смутилась Лиза.
– Зачем? Автобиографию я вашу читал. Расскажите, чем дышите! Вы ведь не из здешних краев?
– Нет. Но я здесь институт окончила, – постепенно смелея, рассказывала Лиза. – Потом работала…
– Ну-у, почти совсем коренная… А родители где?
– Мать умерла. Отец – пенсионер… В Елоховске.
– А муж?
– Конструктор, – сухо ответила Лиза.
– Генеральный? – улыбнулся Борисов.
– Ведущий…
– С жильем, я слышал, у вас неважно? – продолжал Борисов.
– Комната в коммуналке…
– Для перспективной семьи маловато. Но это мы решим. К концу года дадим отдельную улучшенной планировки!
– Спасибо, – отозвалась Лиза.
Разговор был прерван появлением Семернина. Деловито и скромно он приблизился к первому секретарю и положил перед ним листок бумаги.
– Простите, – проговорил помощник. – Вячеслав Павлович, а если с такой формулировкой?
– Да, так лучше, – согласился Борисов, пробегая глазами текст и подписывая. – Отправляйте на ксерокс.
– Понял, – кратко и дисциплинированно ответил Семернин, но, выходя из кабинета, успел подмигнуть Лизе.
Борисов дождался, когда помощник скроется за дверью, и снова обратился к Лизе:
– Ну, что ж, Елизавета Андреевна, в добрый час! Попали вы, как говорится, на острие главного удара, курировать будете науку. Не страшитесь идти на конфликты и никогда не бойтесь честности ни в себе, ни в других! Партия – организатор наших побед, а не наших праздников! Вопросы есть?
– Нет… Есть… – растерянно начала Лиза. – Я буду разводиться с мужем…
– Вот как!.. Это серьезно?
– Серьезно.
– Не вовремя… Я бы на вашем месте хорошо подумал.
– Я хорошо подумала.
– Очень? – уточнил Борисов.
– Очень! – твердо ответила Лиза.
В комнате орготдела кипела работа. Аношкин о чем-то, разговаривал с посетителем. Саблина методично обзванивала организации:
– Алло… Здравствуйте. Райком партии… Саблина. В среду, в 18.00, в конференц-зале совещание замов по оргработе. Явка строго обязательна. Строго! – Положив трубку, она сразу же начинала набирать новый номер. – Алло… Здравствуйте. Райком партии… Саблина…
И только у Лизы пока не было никакого дела, чувствовала она себя неловко, полистала перекидной календарь и огляделась.
– Аношкин, где моя папка с постановлениями? – сурово опросила Саблина.
– Где всегда – в шкафу! – отрываясь от разговора с посетителем, отозвался Аношкин.
– Давайте я поищу, – оживилась Лиза.
– Не торопись! Своей работы хватит! – покачала головой Саблина.
Некоторое время Лиза продолжала сидеть без дела, потом достала косметичку, извлекла зеркальце, полюбовалась на себя и тут же испуганно покосилась: не заметил ли кто-то ее оплошности. Успокоившись, она рассмотрела номер своего телефона, проводила взглядом уходящего посетителя, сняла трубку и осторожно стала вращать диск.
– Алло, Леха, это я… Уже при исполнении… Ты ел?.. Запиши мой телефон: 44–13–85… Ага, исключительно через секретаря… Хватит издеваться! До вечера. И я тоже целую…
Положив трубку, она снова опасливо огляделась, но Саблина успела спрятать усмешку. А тем временем требовательно зазвонил внутренний телефон на столе у Лизы.
– Нет-нет, совсем не занята… Сейчас приду! – поспешно ответила она.
– Марченко? – сочувственно спросил Аношкин.
Лиза кивнула.
– Если начнет делиться воспоминаниями, не перебивайте, терпите, – посоветовал он.
– Язва ты, Аношкин! – проговорила Саблина, когда Лиза вышла за дверь.
– Язва, – согласился тот. – Двенадцатиперстной кишки.
В кабинете продолжалась работа: звонили телефоны, заглядывали и исчезали люди.
– Где мои семнадцать лет?! – мечтательно вздохнул Аношкин.
– Двадцать семь! – строго поправила Саблина. – Ей двадцать семь, и у неё есть Леха…
– И прекрасно! – воскликнул он. – А то в райкоме оргработа, дома оргработа, а годы уходят… Тонь, ты когда-нибудь хотела от мужа уйти?