– Ну что ж, Елизавета Андреевна, я внимательно ознакомился с вашей справкой о состоянии дел на «Алгоритме». Одобряю. Чувствуется творческий подход и заинтересованность.
– Я рада, что вам понравилось! – облегченно сказала Лиза.
– Сейчас это крайне ко времени! Если мы не научимся, наконец, смотреть правде в глаза и говорить что думаем, из наших благих намерений ничего не получится. Верно?
– Верно, – кивнула Лиза.
– Говори, что думаешь… Но и думай, что говоришь! – продолжал Марченко. – И в этой связи у меня есть к вам несколько замечаний, даже скорее советов! Почему вы так непримиримы к Пыжову?
– Потому что он развалил работу в «Алгоритме». Я подробно об этом написала! – сухо ответила Лиза.
– Удивительно! – Марченко откинулся в кресле. – Многие уверены, что партийная работа – это призвание, забывая, что прежде всего это – профессия… Точная и сложная… Как хирургия… «Развалил работу»… Это все эмоции, партийный документ требует точности. Вот и напишите: «Руководство вычислительного центра в лице коммуниста Пыжова еще не в полной мере использует имеющиеся возможности…»
– Как это «не в полной мере»! – вскричала Лиза. – Там же происходит черт знает что. Одна «Вертикаль» чего стоит! Пыжова нужно гнать в шею!
– Во-первых, товарищ Мельникова, не гнать, а «освобождать», – прервал ее Марченко. – Во-вторых, это проблема не вашего уровня. И в‐третьих, зарубите себе на носу: это у киношников кадров много, а у партии кадров мало! Иной раз легче подтянуть расслабившееся начальство, чем отыскать нового человека, который пока разберется, что к чему, – столько дров наломает… Но что касается «Вертикали», то тут и мы, райком, виноваты сами, торопили: «давай-давай…» Знамя, видите ли, вручить было некому… Вот так! Думаю, Пыжов правильно поймет критику и перестроится, – примирительно закончил Марченко. – Я хорошо знаю Федора Федоровича. Кроме научного опыта у него немалый опыт аппаратной работы… А это очень важно!
– Вы уверены?
– Уверен! – воодушевленно ответил Марченко. – Аппарат – это становой хребет партии, туда идут лучшие, авангард. Вот когда преданность коммунизму помножена на профессионализм и знание тонкостей, только тогда получается настоящий партийный работник. Вам, Елизавета Андреевна, нужно еще учиться, учиться и учиться. И запомните, аппаратчик – это каторжник, передохнуть некогда… Мне пятьдесят шесть лет – у меня уже два инфаркта… Аппарат – это рудник, это…
– Только что-то от этого рудника за уши не оттянешь, – заметила Лиза. – Уж не золото ли там роют? Я, знаете, всегда думала, что авангард советского народа – партия, а не аппарат… Что же касается Пыжова, его не обновлять нужно, а увольнять… И не на пенсию!.. Пока за развал работы на всех уровнях, – запальчиво продолжала она, – мы будем отправлять на заслуженный отдых, а не на скамью подсудимых, порядка у нас не будет… Ведь как получается: развалил человек завод, его – в совхоз, развалил совхоз, его – в культуру, а уж если даже с культурой не справился – тогда в крайнем случае – на пенсию… Республиканского значения…
– Ну-ну… Не следует горячиться. Обобщениями пусть занимаются писатели, а вы пока работник аппарата районного комитета партии. – Марченко полистал машинописные странички. – Вот вы в справке пишете: «С ведома Пыжова в «Алгоритме» с целью мнимого перевыполнения плана и получения премий постоянно завышается необходимая загрузка ЭВМ, а это то же самое, что топить печь сторублевыми бумажками да еще получать за это деньги!» – Разве неправда?
– Допустим, основания для такой критики имеются! Но стиль, Елизавета Андреевна, стиль! Вот тут я карандашиком сбоку приписал: «Установлены случаи неоправданной загрузки ЭВМ». Я полностью отредактировал вашу справку. Познакомьтесь и доработайте!
Лиза медленно пролистала страницы, испещренные поправками, потом твердо поглядела в глаза Марченко и сказала:
– Я ничего дорабатывать не буду… Как коммунист я отвечаю за каждое свое слово!..
– А я как коммунист и руководитель отдела отвечаю за каждое ваше слово! И вы, милая моя, простите великодушно, не с мужем в постели: хочу – не хочу, буду – не буду! Не капризничайте!
– А вы… вы… – вспыхнула Лиза. – Выбирайте слова! Это не капризы, а мое мнение…
– Так меняйте свое мнение, если вам говорит руководитель отдела! – совершенно отбросив приличия, гаркнул Марченко, – И не обольщайтесь симпатиями Борисова, вы у меня работаете! У меня!! Понятно?
– Я ничего дорабатывать не буду, – твердо повторила Лиза.
После разговора с Марченко Лиза вернулась в опустевший на время обеда кабинет, собралась было позвонить куда-то, но тут в комнату заглянул Бурминов.
– Елизавета, обедать пойдешь? – спросил он.
– Нет, наверное…
– Разгружаешься?
– Пытаюсь, – улыбнулась Лиза. – А вы как? Какие трудности?
– Ты-то, Лиза, хоть брось эти прибаутки… Говори по-человечески… А трудностей хватает… Что такое прием в партию? Ювелирное дело! Основа основ, первый вопрос! Из-за него ведь и расплевались большевики с меньшевиками в одна тысяча девятьсот третьем году… А теперь очередь в партию, как за водкой! Я бы посмотрел на эти очереди, когда кулачье с обрезами шастало или Деникин к Москве подходил…
– Очереди – это плохо, – согласилась Лиза. – Но еще хуже, что в этих очередях часто нет тех, кто партии действительно необходим.
– Бывает… Зато шушеры разной хватает… Иной раз дело об исключении читаешь и диву даешься: как же такого хмыря приняли-то… Где глазоньки были?!
– У кого?
– Да у всех… И у меня тоже.
– Семен Григорьевич, а вы никогда не задумывались… Отдельный коммунист может ошибаться, партийный руководитель может ошибиться, да еще как, а партия в целом всегда права! Но ведь партия – это не абсолютный дух, это – люди. И если мы не будем к людям взыскательны, строжайше взыскательны, то придет момент, когда недостойные заполонят партию и ошибаться начнет вся партия!
– Вот этим мне ваше поколение и не нравится! – сердито ответил Бурминов. – Нельзя сомневаться во всем… Плохо это кончится. Веры не стало. Очень плохо!..
– Во всем сомневаться нельзя, – согласилась Лиза. – Но думать обо все можно и нужно… Иначе кончится еще хуже… А вера… На вере религия стоит, ведь коммунизм не религия?
– Как поглядеть…
– А вот этим, Семен Григорьевич, мне ваше поколение не нравится!
– Не-ет, я лучше пойду обедать, – проворчал Бурминoв. – И ведь знаю, что не права ты… Но не переспоришь… Грамотная! А у меня только шестимесячные парткурсы за спиной. И жизнь. Ладно, давай разгружайся!
Когда Бурминов вышел, Лиза сняла трубку телефона и позвонила Дергачеву.
– Леха, – сказала она. – Давай пообедаем вместе! У меня еще целых сорок минут. Я жутко соскучилась… А ты?
– Я тоже… Но мы сейчас делаем сцену. Понимаешь, мужчина и женщина… Он в одном углу комнаты, она в другом…
– Не понимаю, – смеясь, перебила его Лиза. – Вот мы сейчас с тобой на разных концах города, а у меня такое чувство, что ты меня обнимаешь. И крепко-крепко! Чувствуешь?
– Да!
– Значит, сцена у тебя получится. Обязательно!.. Я тебя люблю.
– Я тоже.
– Что – тоже? – нежно уточнила Лиза.
Но вместо ответа он спросил:
– Это ты такая смелая, потому что все на обед ушли?
– Именно! – со смехом отозвалась она.
– А мне актеры в затылок дышат…
– Скажите, пожалуйста, какой стеснительный! – не унималась Лиза. – Значит, это только болтают, что все режиссеры – нахалы!.. Мы идем сегодня к Вике.
– К Вике… Совершенно забыл.
– Теперь не забудешь: адрес я вложила тебе в боковой карман. Не опаздывай!
Конец рабочего дня. Лиза обменялась улыбками с постовым милиционером, выпорхнула из райкома и заспешила вниз по лестнице. У тротуара, словно поджидая Лизу, стояла черная «Волга» с номером, состоящим практически из одних нулей. Задняя дверь распахнулась, и оттуда выглянул первый секретарь райкома Борисов:
– Елизавета Андреевна, вам куда? Могу подкинуть!
– Мне – на Верхнюю Пугачевскую, – смущенно ответила Лиза.
– Садитесь, мне как раз в эту сторону, только сначала в Центральный парк заедем. Договорились?
– Договорились… Как там дела?
– Как всегда, – раздраженно ответил Борисов. – Начали со скромной парковой скульптуры, а теперь аж на мемориальный комплекс размахнулись… Целую ударную стройку развели.
– Да-а, – согласилась Лиза и с гордостью добавила: – Группа науки уже четыре субботника отработала.
– Знаю, – кивнул Борисов, – но, к сожалению, на одних субботниках и воскресниках коммунизма не построишь… – И перевел разговор на другую тему: – Как вам работается? Жалобы есть?
– Нет… Вячеслав Павлович, отпустите меня обратно! – вдруг выпалила она. – Аппаратная работа не для меня…
– Я приглашал вас на партийную работу! – со значением ответил Борисов. – А что случилось?
– Ничего. Просто за последние годы, даже десятилетия появился странный тип людей… Вообще… Да и в партии тоже.
– Какой такой тип?
– А вот какой! Им говорят: «Перестройка». Они: «Перестраиваемся!» Им – «Ускорение». Они: «Ускоряемся!» Как эхо, со всем согласятся, все повторят… Им говоришь: «Работать по-новому!» Бурные продолжительные аплодисменты…
– Что верно, то правильно! – потвердил шофер и обернулся.
– А на самом деле, – горячась, продолжала Лиза, – ничего они не делают, делать не будут и другим не дадут… Главное для них – перезимовать!
– Центральный парк… Приехали! – сообщил водитель и плавно остановил машину.
Борисов помог Лизе выбраться из «Волги», и они пошли по развороченной бульдозерами, замусоренной земле туда, где планировалось поставить монумент.
– Почему вокруг новостроек всегда такая грязь? – удивилась Лиза.
– Был у нас опыт, – задумчиво ответил Борисов. – Большая комплексная бригада строила дом для себя. Чистота! В бальных туфельках ходить можно. Мы много лет боролись с чувством собственности, и, знаете, как в медицине, наверное, употребляли антибиотики слишком широкого спектра… Вытравили заодно и чувство хозяина, и уважение к труду… Да что говорить… Теперь вот восстанавливаем.